Пушистый мох жил на перегородках, свешивались с высоких подставок копны мелких перепутанных ветвей, которые напоминали Илидору о косичках Жасаны и заставляли удивляться: неужели с праздника степняков прошло всего несколько месяцев?

Едва уловимо пахли чайные розы, и это напоминало о грядущей зиме. Пластались между оконными рамами узкие сиреневые листья, торчали в кадках куцые деревца с кольчатыми, словно у червяков, стволами и взъерошенными шапками острых листьев над ними.

Илидор шёл неторопливо, немного припадая на левую ногу: у драконов раны заживают быстрее, чем у эльфов, но нога ещё ощутимо ныла, особенно если ожидать, что она примется ныть.

Чучело, к которому он шёл, сидело в углу прямо на полу, скрестив ноги в лодыжках и положив локти на колени, пялилось в окно пустыми сине-зелёными глазами. Его обрили налысо во время болезни, и мягкие тёмно-русые пряди, разбросанные по плечам, сменились едва отросшей щёткой волос. Из неё торчали два аккуратных острых уха, и дракону подумалось, что за них было бы удобно подвесить Найло сушиться на прищепках.

Йеруш не повернул голову при приближении дракона. Йеруш прекрасно видел его отражение в стекле.

Илидор понятия не имел, зачем пришёл. Просто хотел убедиться, что Найло не в порядке. Настолько не в порядке, что сидит тут с утра, нигде не носится, никого не пытается загрызть. Илидор все эти дни прислушивался к разговорам эльфов, нередко и подслушивал их нарочно, рискуя быть замеченным. Эльфы говорили, что Йеруш едва выжил после кровопотери и воспаления. Некоторые восхваляли мастерство лекаря Бранора Зебера, другие удивлялись, откуда в чахлом с виду Найло столько жизненной силы, чтобы всё-таки выкарабкаться, третьи своим видом показывали, что охотнее восхищались бы мёртвым героем, вернувшим воду в Донкернас, чем живым чокнутым, который, кажется, вознамерился здесь остаться.

Никто, разумеется, и не подумал восхвалить дракона, который зажал Йерушу перебитую вену и держал её сколько хватало сил, до того, что аж в ушах шумело.

Впрочем, дракону начихать было на эльфские восхваления. Ничего хорошего от них он и не ждал, а в одобрении не нуждался совершенно. Конечно, оно могло бы немного облегчить жизнь, но не сказать, что Хорошие Драконы, вольные выходить в Айялу, особенно страдали и без облегчений своей доли.

Илидор остановился в паре шагов позади Йеруша, скрестил руки на груди. Крылья немного топорщились, точно ждали подходящего повода, чтобы хлопнуть посильнее. Дракон постоял, глядя поверх головы Найло на грушевые деревья, а потом словно со стороны услышал собственный голос:

– Ты правда остаёшься?

Йеруш молчал так долго, что Илидор засомневался: задал ли он вопрос вслух, или ему только так показалось.

– Да, – наконец сипло и глухо ответил Найло. Прочистил горло. – А тебе что?

Теперь долго молчал дракон. Смотрел, как в саду качаются от тёплого ветра грушевые листья, толстые и круглые, смешные и чуточку нелепые. Как летит паутинка между стволов. Как стучат о стекло отупевшие осенние мухи, мелкие и глупые, с чёрно-зелёными брюшками.

– Да мне плевать, вообще-то.

– Ладно, – помолчав, отозвался эльф.

Илидор сделал шаг назад. Он чувствовал на шее щекотку от взглядов стражих эльфов, которые пялились на него через окно, и ощущал себя ужасно глупо, неуместно, неумно. Зря он сюда притащился.

– Тогда организую ставки среди драконов, – пробормотал он, отёр ладони о штаны, – кого из сподручников ты будешь таскать в разъезды. Они не рвутся с тобой ездить, а драконы многих сподручников не любят, так что… Мы будем наблюдать, развлекаться и делать ставки, кто из сподручников первым попытается тебя пришибить. А то нам скучно будет коротать зиму.

– Скучно, – прошелестел Найло, и дракон прекратил пятиться. Он не ожидал, что Йеруш ответит. – Скучно им. Никто от жажды не загнулся. Никого не отхреначили палками до смерти.

Илидор поморщился, а Йеруш вдруг ахнул кулаками по полу и заорал:

– Да что вы знаете о скуке, тупые драконы!

Он вскочил, как будто всё это время у него под задом была пружина, и теперь её наконец привели в действие. Вскочил, хотя только утром Илидор подслушал, как Альма Охто говорила Тарису Шаберу, что Найло, по словам лекаря Бранора, ещё очень-очень слаб и едва способен двигаться.

Словно вспомнив об этом, Йеруш качнулся, ухватился за ближайшую пальмеллу и медленно уселся обратно на пол.

– Ты всё узнал, что хотел, дракон?

Илидор молча отступил в заросли, едва не забыв, что сподручники должны видеть его из окна. Он каким-то образом понял, что отвечать Йерушу – довольно неудачная идея, и ещё он ощутил тревожную, неуёмную силу, исходящую от эльфа.

Наверное, обращать на себя его внимание было не самым удачным из всех решений Илидора. И он сам не понимал, какая ему разница, останется в Донкернасе этот эльф или уедет навсегда в свой родной Ортагенай.

Замок Донкернас, первый месяц белого сезона

Зима всегда начиналась одинаково: эльфов и Хороших Драконов собирали во дворе замка, где Теландон произносил перед ними краткую речь. Суть её была такой: все мы славно потрудились в этот год. Знайте, что эльфы помнят о своей роли и ответственности: помогать драконам находить смысл в жизни, находить смысл в служении науке, находить смысл в улучшении мира вокруг. Зимой, как все вы знаете, не для всех находится дело, но эльфы очень просят драконов не расстраиваться, ведь весной начнётся новый год и принесёт новые возможности для всех. Еще раз позвольте заверить, что эльфы горды возможностью вести драконов путём осознанной и полезной жизни. Спасибо за внимание, желающие могут впасть в спячку.

На три зимних месяца драконов забирали из Айялы: нечего там делать, только лапы студить и сподручников морозить попусту. С теплиц Корзы снимали рамы со стёклами, а скорбно торчащие рёбра рам накрывали мешковиной. Стволы деревьев мельроки тоже обёртывали мешковиной. А потом начинал падать снег, и Айяла превращалась в бесконечное белое безмолвие, в полную чашу белого безмолвия, и только по краям, далеко-далеко от замка, виднелись края этой чаши – сутулые шапки заснеженных граничных холмов. Лишь изредка белую бесконечность прорезали бредущие гуськом точки: сподручники шли сбросить снег с мешковины, накрывающей теплицу, или вместе с Коголем брели к драконьему кладбищу, чтобы опустить прах умершего дракона в одну из выкопанных с осени ямок.

Некоторых драконов отправляли на юг, в людские земли, малоснежные и мягкие, а также в Сейдинель – домен хоть и северный, но тёплый: он далеко выдавался в море, и неподалёку от его берега проходила петля тёплого морского течения, а от ветра Сейдинель защищал горный «карман».

В Донкернасе ледяные драконы с осени готовили подполы для хранения продуктов, которые надлежало запасать в сезоне горького мёда. Зимой драконов таскали по большим поселениям – помогать в устройстве ледяных городков и горок: ажурных украшений из замёрзшей воды эльфы ни за что бы не сделали даже магически. К тому же зима – время меховых ярмарок, и очень полезно в преддверии ярмарки завести себе площадь с «драконьими горками»: в такие места народ съезжается охотнее, подле горок непременно устраивают театрализованные представления и продают «драконьи» сувениры. Одна группа эльфов возила по городам Донкернаса драконов, Уэссаххнура и Сххеакка, другая группа ездила по поселениям с драконицами – Яэлошштой и Жэхштанной.

– А ледяной дракон может замёрзнуть? – спрашивал у всех в Донкернасе Янеш Скарлай и по обыкновению радостно гыгыкал над своими шутками. – Их ведь увезли в самую зиму!

Была работа и для снящих ужас: на весь белый сезон троих драконов селили неподалёку от резиденции владыки домена, в семействе которого многие страдали зимней бессонницей. К дядьям владыки бессонница приходила от зимнего обострения суставных болей, у жены и матери никаких недугов не было, однако зимой эти эльфки спали мало и беспокойно, отчего делались ворчливы и плаксивы сверх меры. Сам владыка в белый сезон маялся изнурительными ночными кошмарами.