Подскочили второй и третий сподручник, успевшие отцепить от пояса верёвки, схватили Илидора за ноги – дракон сжался пружиной, перевернулся на бок, роняя сидевшего на нём эльфа, перехватил ладонь, державшую за волосы, отжал большой палец – всё в мгновение ока, эльфы даже выругаться не успели, а уже дракон сидел на сподручнике, который только что валял его по полу. Илидор успел ударить один раз, вслепую – волосы и плавающие жёлтые пятна закрывали глаза, но удар вышел знатным, с влажным чвяком и эльфским воплем. Тут же его рванули за крыло и врезали в челюсть. В глазах вспыхнуло ещё и багряным – сподручники успели надеть кастеты.

Дальше всё было месиво рук, ног, брызг крови, ругани, хрипов, ударов, хлопанья крыльев и тонкого повизгивания за пределами этого месива – то в обеденный зал спустилась молоденькая эльфка-музыкантша. Но даже втроём и в тесном предбаннике эльфы отнюдь не быстро сумели избить Илидора до потери сознания и связать его, ибо драконы весьма сильны, а драконы, не желающие попасть в лаборатории, становятся буйными и неистовыми.

Наконец эльфы поднялись, ругаясь разбитыми губами, сопя расквашенными носами, сплёвывая вместе с кровью обломки зубов. Один сподручник поджимал ушибленную в колене ногу, у другого быстро заплывал глаз. Третий мрачно обвёл взглядом Льода и Йеруша, которые наблюдали за внезапным побоищем и разинутыми ртами, и зло сплюнул:

– Никогда! Не говорите дракону про лабораторию! Тьф-фу!

Другой сподручник, с трудом переводя дух, посмотрел на связанное бесчувственное тело, растянувшееся на полу, и с большим сомнением добавил:

– Ну, как-нибудь допрём его до Донкернаса. Та ещё дорожка будет. Удружили вы нам, да-а.

Найло сумел выдавить из себя только недоуменный хрип, указывая на Илидора с безмолвным: «Это ещё что, это зачем вы так сделали?».

Сподручники сумрачно переглянулись, потом все одновременно не по-доброму посмотрели на Йеруша, отчего тот почти сделал полшага назад, и один из эльфов заключил:

– Ну чего, спасибо вы хоть не на улице это проорали. Там бы он мигом перекинулся и тю-тю в небо! Тьф-фу!

– Да ёрпыль с ним, пусть бы летел, – подал голос до сих пор молчавший сподручник. Он ощупывал своё колено и выглядел очень раздосадованным. – Пусть бы летел, паскуда вертлявая. Прямиком в шпынючью захухру по жварам с переворотами!

Лаборатории Донкернаса, третий месяц белого сезона

В Донкернас Илидор ехал в клетке, скованный и скрученный всеми антидраконьими обвесами, которые ей полагались. В обычное-то время легко забыть, что клетка антидраконья, её верхняя часть и одна из стен утыканы остро заточенными прутьями с ладонь длиной – чтобы драконы не меняли ипостась, если только им не взбредёт в голову болезненно самоубиться. Пока Илидор был без сознания, на его ноги надели кандалы с цепью в шаг длиной, вторые нацепили на руки. Прут между цепями не позволял рукам достать до ног. На шее застегнули ошейник, прикреплённый длинной цепью к угловому стыку прутьев клетки, ещё одно металлическое кольцо с цепью повесили на бёдра – предполагалось, наверное, на живот, но Илидору оно оказалось великовато и зверски давило на кости таза. Просмолённой верёвкой стянули крылья у основания – не развернуть.

И в таком виде дракон, звенящий цепями, как ярмарочный павильон колокольчиками, должен был проделать долгий путь до замка Донкернас. В повозке, разумеется, было зверски холодно, а Илидора бросили в клетку в одних лишь штанах: обувь с него сняли, чтобы сунуть ноги в кандалы, а рубашку – не пойми зачем. Может, она мешала связать крылья, а может, её сорвали из чистой эльфской вредности. Сподручники, небось, здорово обиделись за свои расквашенные лица.

От холода дракон, конечно, не помрёт, он создан выживать в подземьях в сезоны холодных камней – но не избитым же в кровь, не полуголым, почти обездвиженным и не на такой скудной пище, которую приносит ему Льод!

Он просовывал миску через окошко у пола и отводил глаза. Сподручники не показывались, и дракону нравилось думать, что они просто не в силах заползти в повозку, хотя и понимал, что на самом деле они просто не хотят давать ему повод для злорадства, показывая, как здорово Илидор отметелил этих троих, пока они его наконец не скрутили.

Йеруш Найло тоже не показывался. Дракон надеялся, что этот идиот просто сгорел от стыда ещё там, в спальном доме Бадираля, причём буквально: шагнул в камин и медленно поджарился.

Какой кочерги ему вздумалось тащить Илидора в лабораторию, что такого ужасного Илидор сделал, чтобы заслужить подобное? Ответа не было. Видимо, умалишённому Найло действительно вздумалось изучить какие-нибудь особенности золотого дракона, и он не придумал ничего тупее, чем сделать это в лаборатории.

Не всякий дракон, однажды попавший туда, возвращается в замок Донкернас, не говоря уже про холмы Айялы.

Илидор был в лаборатории дважды: один раз в детстве, когда эльфы пытались выяснить, что же он за дивная зверушка, и второй раз – три года назад, когда у него прорезалась способность чувствовать руды в горах.

И золотой дракон считал, что лучше сдохнуть, чем попасть в лабораторию в третий раз. Но не то чтобы ему оставили выбор.

Жевать было больно: лицу сильно досталось, оно опухло, губы были разбиты. И ложку Илидор держал с трудом: руки скованы, костяшки сбиты, пальцы плохо сгибаются.

В тот день, когда Льод наконец разглядел впотьмах, что дракон стал синеватым от холода, а рёбра его торчат так, что Диер Ягай, пожалуй, прибьёт всех причастных по возвращении, Нумер принёс одеяло. Со скупым «На, укройся» протолкнул его в большую дверцу, для помойного ведра. Илидор хотел послать эльфа в ручку ржавой кочерги, но за истекшие дни его голос отвык быть нужным хозяину и, видимо, ушёл куда-то гулять. Так что Илидор выразил своё «Пошёл ты» полной недвижимостью и взглядом в сторону.

Но к ночи всё-таки подполз к дверце и взял одеяло.

Кажется, именно он осенью досадовал на Балиту, которой хотелось гордо умереть вместо того, чтобы жить и доставлять проблемы. Кажется, именно он считал такой выбор не более чем глупой слабостью. А теперь пришло время спросить у самого себя: если золотой дракон в этой повозке околеет или заболеет и утратит силы, то кто, спрашивается, убежит из этого сраного Донкернаса и обрушит на эльфов бесконечный поток испепеляющего веселья? Потому Илидор замотался в одеяло, перестал себя ругать за то, что не улетел от Льода, пока исследовали горные озёра, и стал прикидывать, что делать теперь. Понятно, что ему не дадут сбежать до того, как он попадёт в лабораторию.

На этом мысли начинали бегать по голове дракона, панически орать, биться в конвульсиях и прочими способами отказывались сотрудничать. Илидор старался их успокаивать, но получалось плохо.

В конце концов, вряд ли Найло планирует разбирать дракона на кусочки или наблюдать за ним в течение десяти лет «в определённых, искусственно созданных условиях», как регулярно случалось с другими драконами. У Найло явно слишком много идей, которые он захочет воплотить уже весной. И он явно не замыслил ничего особенно плохого в отношении Илидора, иначе не стал бы так орать при виде его.

Впрочем, кто знает, что означает «плохо» с точки зрения этого рехнутого. И на кой Найло потребовалось изучать золотого дракона – тот ещё вопрос.

Снова и снова мысль Илидора ходила по кругу и ни к чему не приводила, а потом дракон плюнул на всё это и начал разрабатывать план побега из повозки, когда она прибудет в Донкернас. В конце концов, его же вытащат отсюда, чтобы показать лекарю и затем переправить в лабораторию. Даже если повозка подъедет прямо к двери драконьей лекарни, даже если на нём повиснет десять эльфов – Илидору нужно лишь немного пространства и отсутствие цепей, тогда он попробует перекинуться и…