— Эй, нет, дракон, нет-нет, не вздумай! — Йеруш сделал страшные глаза, то есть ещё более страшные, чем обычно, и указал ими на Мажиния, который собирал в корзину последних маленьких хорошечек, а потом на Фодель.

Жрица уже обошла синее озерцо и уселась на пригорок слева на бережку: спина прямая, складки голубой мантии красиво разложены вокруг, голова поднята-развёрнута к воде.

— Да я не собирался, — Илидор вскочил. — Друг Храма, человечья ипостась, бу-бу-бу, бе-бе-бе. Я помню-помню, жрецы просили оставаться человеком, ду-ду-ду, зу-зу-зу, и мне ни в коем случае не нужно превращаться в дракона и летать… когда они смотрят.

— Это не игрушки, тупой дракон! — воскликнул Йеруш.

Но Илидор, делая вид, что не замечает встревоженного взгляда Найло, бодро заскользил-понёсся к пригорку, на котором сидела Фодель. Крылья мелко трепетали за спиной дракона, глаза сияли, бросая отсвет на ресницы, и себе под нос Илидор неосознанно (или очень даже осознанно, кто его знает) мурлыкал волнующе-закатно-обещающий мотив.

Рохильда подошла к Найло так тихо, что он едва не заорал, увидев краем глаза колыхание её голубой мантии. Глядя на Илидора, скользящего к Фодель, бой-жрица хрипло проговорила:

– Напрасно водишься с драконом. Опасно это. Ты неужто сам не понимаешь, как опасно? Неужто за границей Старого Леса не знают о драконах?

Найло вскинул на жрицу жадный пылающий взгляд, улыбнулся-оскалился жадно, и Рохильда смутилась.

– Расскажи мне, – попросил эльф, глядя на жрицу снизу вверх.

Она заколебалась, стиснула ладони, открыла и закрыла рот. Покачала головой, и Йеруш досадливо скрипнул зубами.

– Дружить с драконом – то большая опасность, – только и сказала Рохильда. – Не хочу, чтобы ты был в опасности.

Развернулась и ушла к вырубке, печатая шаг. Найло снова досадливо скрипнул зубами.

Илидор вернулся в палатку Йеруша лишь после полуночи, и эльф, приоткрыв один глаз и высунув нос из-под одеяла, назвал золотого дракона коварным везучим порочным невыносимым змеежопым засранцем.

Йеруш проснулся и собрался очень тихо, потому Илидор даже не смог бы сказать, что его разбудило. Просто, как только Найло вышел из палатки, золотой дракон ощутил тревогу и открыл глаза.

За неплотно сдвинутым пологом серело предрассветное небо. В щель сочился прохладно-колкий утренний воздух, нёс запах грибов и влажной от росы листвы, и от этого прохладного воздуха хотелось немедленно свернуться клубочком, накинуть одеяло на голову и заснуть снова, тихонько урча.

Но тревога щекотала золотому дракону шею, прогоняла сонную рассеянность, потому Илидор сел, потёр щёки ладонями и некоторое время моргал на полосу света, силясь понять, какой кочерги его подбросило ни свет ни заря. Снаружи что-то тихо позвякивало — видимо, Найло расставлял свои пробирки с водой в держателях. Чувство тревоги сдулось, Илидор потянулся, зевнул «Ау-ы-ы-у», достал в потягушках до кармашка своего рюкзака и вытащил кусочек кислой сосательной смолы. Закинул его в рот, сел, пригладил волосы, ещё раз посмотрел на щёлку света снаружи и осторожно, словно полог мог сказать «Гав!» и укусить, выглянул наружу.

Холодный воздух сонного утреннего леса бросил мурашки на голые плечи, и дракон, воскликнув «Бр-р!», отпрянул обратно в палатку, схватил сложенную на рюкзаке одежду, спешно полез в рубашку и штаны, путаясь в рукавах и штанинах и едва не распоров сделанный позавчера шов.

Когда Илидор, наконец, выбрался на четвереньках из палатки, Йеруш уже подготовил свои утренние экспериментальные пробирки и ушёл к озеру. Дракон, ёжась от утренней прохлады, тихонько потопал следом, собираясь улучить момент, чтобы выскочить из-за спины Найло с каким-нибудь дурацким восклицанием.

Йеруш подошёл к синему озеру. Встал на берегу, чуть раскинул руки, чуть запрокинул голову, вытянулся струной, слегка приподнявшись на носках, и замер. Это было совсем нетипично для Йеруша — вытянуться струной и стоять, молчать, глубоко дышать, смотреть вдаль, так что Илидор смешался и сначала замедлился, а потом вовсе остановился шагах в двадцати за спиной эльфа. Найло некоторое время стоял так, лицом к озеру, в полнейшей тишине, стоял и глубоко дышал, чуть закинув голову, чуть покачиваясь из стороны в сторону и едва заметно подрагивая пальцами.

А потом вдруг согнул обе руки за головой, сделавшись похожим на знак ϒ, который обозначает какое-то ругательство типа «искренне ваш», и снял рубашку, потянув её за ткань на спине. Дракон от неожиданности сделал несколько шагов назад. Показаться Йерушу в тот момент, когда Йеруш снимает с себя одежду, было бы очень неловко, потому Илидор надеялся, что Найло не почувствует его взгляда и не оглянется.

Найло не оглянулся. Бросил на траву рубашку, снял башмаки, вылез из штанов. Застыл на несколько мгновений — тоще-взъерошенный силуэт на фоне предрассветного неба, поёжился от утренней прохлады, но как-то неохотно, неуверенно и тут же, стряхивая с себя эту прохладу, вытянулся во весь рост, привстав на цыпочки и высоко вскинув руки, сильно выгнулся назад, словно проверяя, как слушается тело, воткнулся растопыренными пальцами в серовато-оранжевеющее небо, качнулся влево-вправо, сжал-разжал пальцы, затем опустил руки и медленно, раздумчиво пошёл в воду.

Илидор смотрел, как Йеруш заходит в синее озеро, как синее озеро обнимает Йеруша, и у золотого дракона крепло ощущение, что он бессовестно подсматривает за Найло, — то есть он, конечно, и подсматривал, но… Сейчас казалось, что эта огромная поляна, этот эльф, синяя гладь воды — они должны были куда-нибудь выпасть из реальности, выпасть и не оставлять ни единого шанса, ни единой возможности никому постороннему видеть то, что происходит в этом предрассветье на поляне Старого Леса. Наверное, в другие дни всё так и было: кусок пространства выпадал в другую реальность, просто сегодня он не сумел этого сделать, потому что в пространство сунул нос золотой дракон. У дракона не было права тут находиться — такое право было сейчас только у Йеруша Найло и у воды синего озера.

Разумеется, ради этого озера Йеруш и поселился в одиночестве здесь, на отшибе. А озеро, наверное, нарочно возникло тут в незапамятные времена, зная, что настанет день, когда сюда придёт этот эльф.

Куда-то пропала дёрганость движений Йеруша, он не входил в воду, а растворялся в ней, погружался-вливался в воду, двигаясь как гибкая ящерица, а озеро поглощало Йеруша, как заблудшую каплю, которая наконец вернулась домой. И дракону, хоть он и смотрел на эльфа во все глаза, было трудно понять, где заканчивается тело Найло, а где начинается вода.

Точно как раньше в подземьях, глядя на гномов-скрещей, соединивших себя с машинами, Илидор не всегда мог понять, где заканчиваются тела гномов и где начинаются металлические части машин. На теле Йеруша Найло, кстати, никаких кусков железа не было, и Илидор, припоминая, как Найло поднимался и разворачивался, опираясь на одни лишь ладони, назвал себя драконом-параноиком.

Йеруш вошёл в озеро по пояс и остановился. Илидор подумал, что Найло, наверное, закрыл глаза. Какое-то время он стоял-покачивался в воде, руки его, чуть раскинутые в стороны, едва заметно двигались, как будто Йеруш гладил маленьких рыбок под водой. Илидор не был уверен, есть ли в озере рыбки и приплывают ли они к Йерушу.

Неслышно, не отводя взгляда от Найло, дракон сделал шаг назад, потом ещё шаг и ещё один.

Он понимал, что не должен всё это видеть, но трудно было перестать смотреть. Йеруш и доверие. Йеруш и покой. Абсолютная открытость, гармония и взаиморастворение. Кто бы мог подумать, что эти слова вообще как-то связаны с Йерушем. Конечно, когда Найло возился со своей любимой водой, он всегда походил на одержимого влюблённого, и, конечно, Илидору и прежде доводилось видеть Йеруша в воде. Они неоднократно подолгу путешествовали вместе во времена Донкернаса, а поскольку все интересы Найло так или иначе были связаны с водой — многажды Илидор видел, как Йеруш заходит в воду, черпает воду и даже плавает в ней.