— Слушай, Сайя! — Он щёлкнул пальцами, словно осенённый нежданной идеей. — А можно, мы вернёмся в конце лета? Ненадолго! Заглянем на огонёк, сугубо во имя науки. Найло тебе расскажет кучу историй, как этот костюм показал себя в морях, тебе же будет интересно, правда? И ещё, ну я не знаю, обсудите какие-нибудь костюмные доделки прежде, чем Найло потащит свои выкладки в университет!

На миг с лица эльфки стёрлась отстранённая серьёзность, сменилось растерянностью и почти детским смущением. Её взгляд метнулся к Йерушу, а Йеруш и так не неё пялился, не отрываясь, и когда их глаза встретились на миг, оба тут же потупились.

— Ладно, хорошо, — Сайя обернулась к Илидору, обхватила себя за плечи, съёжилась, как улитка, которую ткнули палочкой. — Приезжайте летом. Ненадолго.

Сжала пальцы в замок, тут же его разжала, спрятала ладони за спину. Йеруш побелел и сильнее обычного заострился лицом, сглотнул, сделал короткий вдох и шагнул вперёд с видом сигающего с реи моряка:

— Сайя…

— Вот. — Не поднимая взгляда, эльфка суетливо сгребла со стола костюм, сунула его Йерушу и поскорее одёрнула ладонь, чтобы не коснуться его. — Идите уже отсюда. Мне работать надо.

Спускаясь к лодке по тропе, Йеруш прижимал к себе костюм для подводного плавания и оглядывался на башню. Из башни ему в затылок и в висок давил ответный взгляд, или же Йерушу просто хотелось так думать.

— И всё-таки, — сказал ему Илидор, — иногда можно подойти очень-очень близко к чужому миру и не навредить ему. И ты бы мог. Подойти ненадолго и с краешку. Ты знаешь, что я прав, Йеруш, точно знаешь, просто ты слишком тупой кусок упрямого эльфа, чтобы признать мою правоту!

Найло засопел и ускорил шаг.

— Ты боишься, — обличающе бросил ему в спину дракон. — Но что такого ужасного случится, если не получится?

До спасительного и окончательного причала оставалось совсем немного — быть может, шагов пятьдесят. Пройти поскорей эти полсотни шагов и сесть в лодку, оттолкнуться от берега как можно сильнее, и тогда водная гладь наконец разорвёт собой этот невозможный и ненужный разговор, успокоит невозможную и ненужную бурю в груди, эту совершенно лишнюю опасность и щекотное рвение признать, что…

— Упускаешь роскошный шанс, — ехидно продолжал Илидор. — Из тех, которые выпадают так редко, так метко и далеко не каждому… Хотя, знаешь, ладно. Ну и кочерга бы с ним. Не переживай на этот счёт, Найло, это всё-таки не в последний раз!

Найло обернулся, чуя подвох. Илидор улыбался невиннейшей из улыбок.

— В твоей жизни будет ещё бесконечное множество упущенных шансов!

Йеруш остановился, зашипел на дракона, оскалился, а уголки его рта дёргались вниз, как будто Найло собирался разрыдаться — но не разрыдался, разумеется, ещё чего.

Лодка колыхалась впереди, в десяти шагах, и прямо за ней бликовала спасительная, разделительная, угомонительная река.

Йеруш чмыхнул носом, съежился-сгорбился, сделал два решительных шага к причалу, прочь от башни, прочь от Сайи, прочь, — и тут же, словно в позвоночнике его разжалась пружина, распрямился-выпрямился, сделавшись сразу очень высоким и как будто менее взъерошенным, не глядя сунул Илидору свой драгоценный костюм, развернулся и пошёл обратно к башне.

— То-то же, — ухмыльнулся Илидор йерушевой спине.

Эльф и дракон отправились в путь на следующее утро. Найло — задумчиво-пришибленный и явственно невыспатый, с лицом, подобным встрёпанной ветром водной глади: брови ломаются «домиком» и тут же лоб разглаживается, щёки теплеют от внутреннего жара, вздрагивают губы, шепчут что-то, а потом только что гладкий лоб вспарывает морщинка, рот разъезжается оскалом и тут же мягчеет…

Илидор старался не улыбаться слишком уж зубасто. Он мог бы сказать, что вчера в ночи видел в башенном саду два взъерошено-тощих эльфских силуэта. Они сидели рядом на углу стола, уставленного чашками, парой пузатых чайников, плетёнками с хлебцами и двумя открытыми баночками с пахучим мятным джемом. Они ничего не ели и не пили — один ушасто-тощий силуэт махал руками и взахлёб говорил про Университет Ортагеная, а другой, подавшись вперёд, жадно поглощал каждое слово и то и дело издавал воодушевлённые восклицания. Полюбовавшись на эту дивную картину, дракон тихо слился в непроглядную приречную ночь, и что происходило в прибашенном саду потом — не знал.

Хотя знал, конечно. И много чего мог бы сказать по этому поводу.

Много чего дурацкого, неловкого, весёлого и доброго. Много слов поддержки и подначки. И, наверное, Йерушу было нужно, чтобы Илидор сказал это всё — или хоть что-нибудь из этого. Чтобы среди всех возможных слов у дракона отыскались те самые, способные стереть рябь с лица Найло, успокоить его нервные руки, распрямить остро-ёжистые плечи.

У Илидора были такие слова. Добрые, умные, тёплые и поддерживающие. Потому что он, золотой дракон, понимал сейчас если не всё, то очень многое, и он, золотой дракон, разумеется, вовсе не был настолько поверхностен в своих чувствах, насколько привык считать умный-разумный-учёный Йеруш Найло.

Достаточно не поверхностен, чтобы держать Йеруша Найло в неведении на этот счёт.

Потому, хотя Илидор мог бы сказать сейчас нечто истинно участливое, правильное и дружеское, хотя Илидор видел, что Йерушу это нужно — дракон не говорил ничего. Даже в страшном сне он не пожелал бы назваться другом Йеруша Найло и обрушить на свою голову необходимость по-настоящему уживаться с другим миром. Драконы ведь хорошо понимают, что это такое — когда двух миров оказывается слишком много для одного жизненного пространства, а Илидору хотелось и дальше делить своё пространство с йерушевым.

И он, в отличие от Йеруша, мог не только определить нужную для этого дистанцию, но и зафиксировать себя на ней и на ней же держаться.

Потому Илидор оставлял все нужные слова непрозвучавшими и ничего не пытался донести до Найло, а делал лучшее из того, что мог в это утро — пружинисто шагал вперёд, крепко держась обеими руками за лямки рюкзака, круша ногами хребты заиндевевших листьев и жадно ощупывая сияющими золотыми глазами дорогу в прекрасное далёко, подёрнутую прохладной бодрящей дымкой.

И едва слышно мурлыкал бессловесный напев, лёгкий и прозрачный, как воздух мягкой южной зимы. Хрустальным звоном в песне золотого дракона сплеталась светлая грусть разлуки и твёрдое обещание новых прекрасных встреч и свершений.

Холмы Айялы, первый месяц сезона сочных трав по эльфскому календарю

Верный способ потерять лицо навсегда и отнюдь не фигурально – получить по нему драконьей лапой.

Эфирный дракон Куа распластался по стене в совершенно не драконьей текучей позе, так что с десяти шагов его можно было принять за тень дерева мельроки. Тёмная чешуя не то пропускала, не то растворяла в себе звёздный свет, почти не вздымался живот при дыхании, и только горбилась, горбилась тень по мере того как приближались шаги человека из-за поворота. Легкие, словно танцующие, посторонний мог бы спутать их с эльфскими – но только не Куа, нет. Куа узнает эти шаги из тысячи. Раз, два, три, шорох травинок под ногами, уже почти слышно дыхание человека, который сейчас покажется из-за угла, четыре, пять, шесть…

Лунный свет выплеснул блики на золотистые волосы, тоже чисто эльфские, и Куа ударил человека в лицо с короткого замаха, вложив в него всю свою ярость…

И, увлекаемый силой этого замаха, едва не растянулся на траве: в последний миг Илидор ушёл из-под удара.

Куа приземлился на четыре лапы, как кот, тут же хлестнул Илидора длинным хвостом под колени, и почти успел, почти – свет ярче солнечного ударил в глаза, отчего те едва не лопнули, время загустело, как оформленный в заклинание эфир, и хвост замер на полдороги. Почти тут же сияние потухло и время потекло свободно, как прежде, и хвост Куа хлестнул-таки Илидора, но что толку: эта тварь уже стояла напротив в облике золотого дракона и утробно рычала.