– Они – что?

– Я хочу сказать, они просто какое-то время ползают туда-сюда, а потом дохнут и всё. Всё, понимаешь? Превращаются в донный ил, в прибрежный песок, в горикаменную кошку.

Дракон скрестил руки на груди.

– Не смотри на меня таким грозным взглядом, Илидор, я лишь излагаю факты. Эти существа не растут и никуда не деваются из Старого Леса. Это не они становятся хробоидами Такарона, ты меня понимаешь? И в Старом Лесу не грустит ничего настолько большое, чтобы порождать гигантской печалью хробоидов. Понимаешь, что я хочу сказать?

Илидор смотрел на Йеруша молча и требовательно.

– Ну хорошо, хорошо! – Воскликнул тот. – Я думаю, хробоиды рождаются от печали самого Такарона! Я готов согласиться, что их порождает гора! Что она для этого достаточно живая! Ты доволен? Или желаешь, чтобы я сказал: «О, Илидор, ты так правильно меня чуть не убил тогда, в донкернасской машинной, когда я сказал, что Такарон не живой, я с тех пор столько всего увидел и переосмыслил, я побывал в недрах Такарона, я помню, как он тащил меня к тебе, я видел парочку его порождений, и я теперь не возражаю! Я не возражаю: всё это достаточно странно, чтобы согласиться на живую гору, согласиться на целую живую горную гряду, на целый Такарон», – ох, да пусть живёт кто хочет, ну мне жалко, что ли? Во всяком случае, я готов пересматривать свои убеждения под гнётом новых фактов, а не талдычить всегда одно и то же, как упёртый баран, только потому, что мне упёрлось быть упёртым! Да, повторять одно и то же, бубнить и бухтеть своё, наплевав на факты и обстоятельства, – словом! Илидор! Мне жутко жаль, конечно, но тут нет решений, за которыми ты пришёл. Тут есть кой-какие ответы, но я не представляю, что ты можешь с ними сделать. Ну правда, Илидор! Что ты можешь с этим сделать? Ты же просто дракон! Ты не можешь похлопать Такарон по хребту и попросить его перестать грустить оттого что… Отчего он там грустит?

Дракон чуть поблек глазами и снова отвернулся к воде, в которой лежал невозможный исполинский хребет.

— Такарон грустит оттого, что жизнь просто случается.

Йеруш очень-очень опасался, что Илидор плохо воспримет информацию о червячках и хробоидах. Возможно, даже примется буйствовать. Но Илидор выглядел скорее задумчивым, чем расстроенным, и непохоже, чтобы он жалел о зря прожитых днях на пути сюда. Видимо, озеро всё-таки подарило золотому дракону какие-то ответы, хотя Йеруш не имел ни малейшего представления, какими они могли быть. И какой был вопрос.

– И если с твоей задачей мы разобрались, – преувеличенно-бодро продолжал Найло, – то как насчёт вернуться к моей? Ты мне кое-что обещал, помнишь? Ещё тогда, на вырубке, в самом начале пути – ну, ты видишь, видишь, да, это всё-таки мой путь! Мой, а не твой! Но какая разница, ведь я не возражаю идти по нему вместе, я даже хочу идти по нему вместе, я ведь почти скучал по тебе, а ты обещал мне помочь найти живую воду, правда?

Задумчивое выражение лица Илидора тут же стёрлось-переплавилось в застывшую маску ослиного упрямства.

– Нет никакой живой воды, Найло.

– Да-а, конечно, – Йеруш переступил с ноги на ногу. – Насколько я могу судить по во-он той части драконьего хребта в воде, точнее, по обломку ребра – нужно пройти вдоль озера изрядно севернее и, возможно, вообще перебраться на другой берег. У крупных существ какой-то бзыри сердце бывает сдвинуто вправо. Полагаю, именно там, сильно севернее, живой воды категорически нет. Ну и поскольку берег упорно от меня прячется за кружащим туманом… Илидор, не будешь ли ты настолько любезен, чтобы перекинуться в дракона и отнести нас туда? А?

***

— Давай, Илидор, — возбуждённо нашёптывал Йеруш, размахивал руками и носился вокруг дракона кругами. — Давай полетаем! Ну что тебе, трудно, что ли? Если вдоль берега нельзя идти пешком, то надо полететь! Вот зачем ты тут, дракон — чтобы полететь туда, туда! Ведь я почти вижу кровавый водопад, да, я почти вижу его, он почти видит меня, это как стена и ещё одна стена, да, точно, как две стены замка, двойная защита, двойная оборона, хотя зачем кровавому водопаду обороняться от меня, ну скажи, я же просто эльф, что я ему сделаю…

— Найло, заткнись, стой, — взмолился Илидор. — У меня сейчас глаза лопнут от твоего мельтешения!

— О-о, ну ладно.

Йеруш замер в довольно неустойчивой с виду позе: плечи развёрнуты, шея вытянута кверху едва ли не до хруста, руки разведены в стороны, согнуты в локтях под разными углами, одна нога отставлена. В следующий миг Найло обязан был потерять равновесие — но не потерял. Бешено блестящие сине-зелёные глаза вращались в орбитах, хаотично, бессистемно, ни на чём не фокусируясь, и у Илидора возникло дикое ощущение, что Йеруш сохраняет равновесие движением глаз.

— Ну же, Илидор! — шипел он. — Какого ёрпыля я уговариваю дракона полетать? Ты разве не скучаешь по небу, а? Ты ведь уже очень, очень-бездна-знает-как-давно не был в небе!

Илидор не хотел отвечать. Был уверен, что объяснения сделают ещё более реальным то ощущение внимательного чужого взгляда, которое давило ему в затылок. Подобное ощущение не раз накатывало на дракона в лесу, а сейчас оно было особенно мощным, особенно явным, почти осязаемым.

Сейчас золотой дракон точно знал, что злые лисьи глаза на него тоже смотрят — и точно знал, что смотрят не только они. Было ещё что-то, нечто большее, нечто старшее, исполинское и могучее. Оно наблюдало за двумя незваными гостями с безмолвным, сварливо-беззлобным «Ну, чего припёрлись?», которое Илидор ощущал едва ли не с первых мгновений после того, как ушёл из посёлка Четырь-Угол. Но теперь это ощущение усилилось многократно, и теперь дракон абсолютно точно понимал, что это огромное и могучее совсем бы не возражало, чтобы путники убрались поздорову немедленно и навсегда, не дожидаясь, пока их выставят.

Сейчас и здесь им не место. Но Йеруш ничего такого, кажется, не чувствует.

Йеруш вообще удивительно невосприимчив к магии. Странно, что Такарону удалось его пробить.

То, что наблюдало за путниками сейчас, не было таким огромным и древним, как горная гряда Такарон, но Илидор отнюдь не желал бы вызвать гнев или даже лёгкое неудовольствие этого наблюдателя.

Сейчас Илидор, не упускавший хорошего повода пощупать за загривок новую неведомую опасность, носившийся ещё совсем недавно по лесу и откровенно искавший на свою голову опасностей, — ни капельки не желал щупать эту. Попытка поиграть с нею воняла самоубийством.

— Почему ты не перекидываешься в дракона, Илидор? — ожил Найло, как видно, уже исстрадавшийся от долгого молчания. — Мы полетим искать кровавый водопад или нет?

«Нет» было самым разумным ответом сейчас, самым взвешенным. Можно попытаться уговорить Йеруша пойти в обход через лес, раз уж озеро не хочет, чтобы вдоль него ходили. Едва ли, конечно, Найло с восторгом примет подобное предложение, особенно сейчас, когда его нетерпеливый жадный взгляд уже почти различает вдали вожделенный кровавый водопад.

Но никакие эмоции и действия Йеруша Найло не могут быть столь неотвратимыми и разрушительными, как действия и эмоции того огромного и могучего, который смотрит на Илидора с безмолвным «Ну, ты всё ещё здесь?».

— Илидор, не молчи, а то я тебя тресну! — тараторил Йеруш и дёргал дракона за руки. — Илидор, открой рот и ответь, просто открой рот и ответь: мы полетим к кровавому водопаду?

«Нет» было самым лучшим ответом.

«Нет», — должен ответить дракон, у которого инстинкт самосохранения не отбит от рождения — а в ином случае дракон не смог бы выжить в тюрьме Донкернас.

Но ещё дракон, который выжил в тюрьме Донкернас, знает, что у всякого ограничения есть оговорки, и очень полезно бывает проверить, где на самом деле находится граница дозволенного.

Иногда можно обнаружить, что допускается заходить довольно-таки далеко. Гораздо дальше, чем могло показаться вначале.

— Хватит молчать, Илидор! — бесновался Йеруш. — Скажи, наконец: мы полетим к кровавому водопаду?