– Цезарь был ранен. Тяжело. Едва выжил. Нелепо было его ещё и бить. —

Голос Неофрона звучал почти натурально. Но почему-то литератор опустил взгляд.

– Я слышал о Малеке другое. Но он подох. Туда ему и дорога. Выпьем за твой побег, Неофрон. Надеюсь, ты не сделался поклонником Элия?

– Поклонником? Я пытался его кое-чему научить. Но случай безнадёжный.

– Ну что ж, выпьем. За бога Аполлона и его девять Муз.

– За десятую тоже стоит выпить. Ведь по моему библиону собираются ставить кино. – Неофрон рассмеялся. Радовался, что разговор так легко ушёл от неприятной темы. И Бенит приметил эту радость.

– Прекрасно! Выпьем ещё и за десятую. «Надо бы надавить на него, но парень мне нужен. Пусть пишет свои библионы. Они стоят целого года пропаганды, – подумал Бенит. – Придётся поискать кого-нибудь другого, чтобы расколоть».

«Другого» нашёл Макрин. Другим оказался Камилл. Его оказалось нетрудно заманить в логово исполнителей, ничего не объясняя, лишь намекая на дело чрезвычайной важности. Бенит явился послушать допрос в смежной комнате. Камилл ждал в тёмном таблине больше часа, пребывая в неизвестности. Он многое себе навоображал за это время. Прислушивался, но ничего не слышал. Вглядывался в темноту до рези в глазах, и перед ним вновь расстилалась пустыня. Камилл не знал, к чему готовиться. И потому нервничал.

Наконец в комнате зажгли свет, и явился Макрин. Он был в чёрном, как и его исполнители, но статью и повадкой на военного совсем не походил, хотя и копировал с тщанием манеры центуриона. Макрин уселся в кресло. Перед ним на стол исполнитель поставил вино и фрукты в вазе, хрустальный кувшин с водой. Вода… Камиллу хотелось пить. Вообще после перехода по пустыне вода имела для него сакральный смысл. Едва он видел эту живительную влагу в прозрачном сосуде, как невыносимая жажда охватывала все его существо. Камилл судорожно сглотнул и огляделся. Стены из тёмного камня. Крошечные оконца, забранные частой решёткой, – обстановка явно не добавляла оптимизма.

– Пить, – прошептал Камилл и облизнул потрескавшиеся губы.

– О, пожалуйста, друг мой, о чем разговор! – Макрин слащаво улыбнулся и наполнил бокал. – Мы же с тобой друзья! – Камилл не помнил, когда они успели подружиться. Но промолчал. Плен научил его держать язык за зубами. – Я восхищён твоим мужеством и мужеством твоих друзей. Вы же герои! Почему Рим не оказывает вам подобающие почести?! Я спрашиваю – почему?

– Какие мы герои, – вздохнул Камилл. – Мы проиграли и попали в плен.

– А кто виноват во всем? Руфин!

– Не будем ничего говорить о Руфине. Он мёртв.

– Ценю твоё благородство! Другие не ценят, а я ценю. Поговорим тогда о живых.

Гроздь винограда в вазе поблёскивала аметистовым блеском. Лампа слепила глаза. Камилл жадно пил воду и никак не мог напиться.

– О ком из живых?

Мягкая липкая рука легла на плечо. Камилл передёрнулся. Ему хотелось домой. Матушка наверняка приготовила пунийскую кашу на ужин.

И в чаше на столе виноград. Вернувшись в Рим, он как будто вернулся в детство. Любил, когда его гладили по голове, любил, когда хвалили. Смотрел только наивные сентиментальные фильмы. Ни в цирк не ходил, ни на игры.

– Расскажи, как ты жил в плену? – попросил Макрин. – Ты знаешь, я же писатель. Я могу написать о вас библион, прославить подвиг доблестных преторианцев.

Камилл поморщился:

– Не надо нас прославлять.

– И все же, как вы жили? Где?

– Жили в крепости на оазисе. Одна комната на всех. Кормили плохо. Я был ранен, рана зажила.

– На губе рана? – невинно осведомился Макрин. – Я так боюсь боли. И боли, и крови. В обморок падаю, лишь вижу кровь. А ты… о, ты все вытерпел… такая боль… Лицо! – Макрин тронул пальцем губу. – Ах, да будет здорово то, что я трогаю.

– Нет, рана была на ноге. А на губе след от приклада.

– Тебя ударили? – вопросы следовали как бы сами собой. Как и ответы.

– Я дрался. – Камилл приосанился. – Дрался с псами Малека. Макрин нахмурился.

– Мне тяжело говорить об этом, но дело в том, мой друг, что я по тайному поручению императора расследую поведение преторианцев в плену. Это неофициальное расследование, – голос Макрина сделался трагичен. – У нас есть сведения, что некоторые из вас вели себя недостойно.

– Таких не было! – запальчиво крикнул Камилл. – Ни одного. Ведь все мы были добровольцами. Когда мы отправлялись в Нисибис, Элий предложил вернуться всем желающим. Но ни один не вернулся.

– Настоящие римляне!

– Именно!

– Принести нашему доблестному гвардейцу вина! Столетнего фалерна! – воскликнул Макрин. – Но ты уверен, что ни один не струсил? – спросил вкрадчиво.

Камилл спешно схватил бутылку, потом взял себя в руки, сдержался, помедлил мгновение, сам наполнил чашу, медленно поднёс к губам и сделал один долгий глоток. Отставил чашу. Он так собой гордился сейчас.

– Ни один, – выдохнул он облегчённо. – Клянусь Юпитером Всеблагим и Величайшим.

– Преторианцы призваны были защищать Цезаря, – напомнил Макрин. – Всегда и везде. Камилл сморщился, прикрыл глаза рукою.

– Да, клялись. Везде. В том-то и дело, что везде не получилось. Что было делать? Цезарь мог отказаться… Но тогда бы убили тех пятерых. И остальных тоже. А что мы могли? У них – винтовки, у нас – ничего. Меня избили до полусмерти. – Камилл замотал головой из стороны в сторону. – Мне до сих пор по ночам снится, как он сгибается под «ярмом», я пытаюсь помешать, но не могу двинуть ни рукой, ни ногой. Но какая тут вина, если у них винтовки, а мы безоружны?

Макрин сделал знак, и Камиллу вновь наполнили чашу вином.

– Какой ужас! Как вы позволили, чтобы над Цезарем провели столь позорный обряд! – голос Макрина дрожал от негодования.

– Позволили? – переспросил Камилл. – Если бы могли это предотвратить, мы бы умерли все. Но мы ничего не могли сделать. Охранников было столько же, сколько нас. Все с винтовками. С мечами. А у нас голые руки. Мы все были истощены, слабы после ранений.

– И вы долгое время смотрели, как издеваются над Цезарем, и молчали?

– Долгое время? Да нет, все кончилось быстро. Мы закрыли глаза. Никто на самом деле этого не видел. Тех, кто видел, мы убили. Всех. Квинт – Малека. Мы – остальных.

– Цезаря били?

– Два или три раза ударили плетью. Я видел следы на коже… потом.

– Он кричал, звал вас на помощь?

– Нет, нет, – перебил Камилл. – Он не звал. Он просто крикнул один раз.

Так, сквозь зубы, а потом нет, не кричал.

Камиллу выпил чашу залпом. Он совсем захмелел. Ведь дети хмелеют быстро. А он сейчас был как ребёнок. Он говорил и говорил. Макрин не перебивал его. Лишь успокаивающе похлопывал по плечу. Да безмолвный его помощник подливал вино в чашу.

– Неужели будет официальное расследование? – жалобно спросил Камилл. – Это невыносимо. Император не может такое допустить.

– Нет, нет, вас не в чем упрекнуть! – запротестовал Макрин. – В этом эпизоде. Но тот другой случай? Вот тут я не так уверен… – Он замолчал и выразительно посмотрел на Камилла.

Бил наугад. Вдруг получится?

– Какой другой случай? – недоуменна пробормотал Камилл заплетающимся языком, – Другого случая не было…

– Ну тот, когда… – Макрин замолчал, ожидая новых признаний.

– Ты о чем? Не было никакого другого.

– Ну я о том, когда… – Макрин срочно призвал на помощь писательское воображение. – Эта драка…

– Ты о драке Неофрона с Квинтом? Так то из-за бабы. Разве такое подлежит какому-нибудь расследованию?

– Нет, разумеется, нет, – поспешно сказал Макрин.

После допроса Камилла отпустили. Домой, к маме. Он шёл шатаясь, оступаясь, порой держась за стены.

– Мы должны были умереть… Мы должны были умереть.

Он распахнул дверь своего домика с пьяным возгласом:

– Пусть этот мир рухнет в Тартар! Я не пожалею. Ни минуты не пожалею. – И залился пьяными слезами. Только теперь он вспомнил, что давал клятву никому не рассказывать о позоре Цезаря. И как это Макрин вытянул из него тайну?