В конце концов Трогбард решился и карту купил. Даже не поторговавшись — отчего-то ему было ясно: Илидор называет немалую, но честную цену за небыстро проверяемые сведения, которые, однако, не окажутся ошибочными.

Илидор порадовался своей удаче, но гораздо больше, чем горсть монет, его мысли занимал сейчас кожаный лоскуток с гномскими рунами. Или он нихрена не понимал в этой жизни, или Хардред Торопыга указал, где спрятал свой пиратский гномий клад.

Когда Йеруш Найло поскрёбся в кухонную дверь, Илидора уже почти разорвали на части Клинк и Ундва. Клинка беспокоила нарастающая в зале свара, а Ундва не могла одновременно отмерять лотошнику бураги, спускаться в погреб за вином и перемешивать на сковороде тыквенные семечки, которые какой-то кочерги решила пожарить именно сейчас.

Потому столь кстати возникшего на пороге Йеруша немедленно приставили к перемешиванию семечек, дав в одну руку лопатку, а в другую — кусок ковриги с салом и солью. А Илидор умчался в зал. Там перегавкивались двое работяг и всё бы ничего, но оба пришли с приятелями, и начнись сейчас драка — она бы моментально стала свальной.

— А ты думал!

— А ты не думал!

— Слышь, ты чего!

— А ты сам чего!

Каждая фраза сопровождалась ударом кулаком по столу и клюющим движением головы в сторону оппонента. Оба были изумительно пьяны.

За пререкательством великих умов равнодушно наблюдали двое стражих из-за углового столика. Просто сидели, скучно поглядывая на начало безобразия и наливались пивом в компании… Илидор глянул вскользь на третьего человека за их столом, и дёрнул плечом — по хребту как будто пробежала слизкая многоножка. Что-то было мерзкое в этом мужчине, кочерга его знает, что именно. С виду приличный, хорошо одетый и хорошо кормленный, лет тридцати, не буян и не пьяница, но что-то такое гаденькое скользит в прищуре его глаз, в подёргивании ноздрей, в самой позе и даже в том, как он держит кружку с вином.

Илидор про себя прозвал этого человека Хорьком.

— Ты щас не отсядешь, так я тебя отсяду!

— Ты чего, слышь, ты!

— А сам ты чего!

Наконец один из работяг ощутил стремление перевести дискуссию в качественно иное поле и, замахиваясь кружкой, ринулся на другого, но влетел лицом прямо в широкую ладонь Клинка.

— Но-но! — строго сказал Скопидом и за лицо же толкнул буяна обратно на лавку. — Знай ешь.

— Гы-гы! — порадовался работяга из-за другого стола.

Его дружки наконец обратили внимание на затевающуюся свару, за столом стали стихать говорки, головы поворачивались к Клинку, который что-то негромко втолковывал взятому за лицо гостю, уперев вторую руку в бок. Гость пока не выражал стремления броситься на массивного гнома, только пучил глаза и пытался выглянуть из-за спины Клинка.

Второй работяга наконец сообразил, что у него появилась хорошая возможность врезать первым и внезапно, рванул в атаку прямо с табурета, не разгибая ног, но Илидор ловко подставил ему ножку. Мужик с уханьем рухнул и поднял на дракона мутный взгляд.

— Оступился? — посочувствовал Илидор. — Так садись обратно и больше не вставай, пол сегодня шатучий.

Упавший не сразу осмыслил эту идею, но потом она показалось ему хорошей, и он не без труда вскарабкался обратно на свой табурет.

Первый мужик, успокоенный Клинком, отвернулся к своим приятелям и уже разрывал с кем-то пополам краюху хлеба.

Поняв, что драка отменяется, Илидор разочарованно вздохнул (ещё один спокойный вечер!) и отправился обратно в кухню. По пути услышал, как Хорёк говорит своим приятелям:

— Плохо, что сейчас он не на виду, но я не тревожусь. Слабость больших умников в том, что он не ждут быть обманутыми.

Йерушу горело отправиться к Брантону немедля, но Илидор не мог уйти из харчевни до закрытия, а наносить визиты после полуночи — такое эльфу из рода Найло в голову не могло прийти никогда, будто он хоть четырежды нетерпелив или полностью безумен.

— Я в спальный дом не вернусь, там Тархимы ходят, — негромко сообщил Илидору Йеруш, когда гномы заперли харчевню и ушли. — Переночую здесь, а с утра пойдём к Брантону.

Дракон помедлил, глядя в спины удаляющимся Клинку и Ундве, выдыхая в ночную прохладу едва заметный парок, и спросил без особой надежды:

— Ты ведь это не всерьёз?

— Открывай, — почти просительно прошипел Найло из кокона куртки и стукнул пяткой дверь дровяльни.

Посветив себе прихваченной из кухни лампой, Илидор звякнул ключом, грюкнул замком и распахнул перед Йерушем дверь. Тот рыбкой занырнул в натопленное помещение, издал протяжный счастливый стон — намерзся на улице, пока Клинк раздавал Илидору ценные указания — и уселся на дровяную колоду, прикрыв глаза. Наконец выдохнул.

Всё это время у Йеруша было ощущение, будто за ним следят из темноты Тархим, стражие, ратушные писари, уличные нищие, мыши и жвара знает кто ещё. Теперь его отсекли от Тархимов закрытая дверь, темнота, запах дерева и тёплой пыли, который жил в дровяльне.

Он слышал, как шуршит мелкий сор под ногами Илидора, снова грюкает замок на двери, глухо звякает поставленная на пол лампа. А потом вдруг, внезапно, хотя ничто не предвещало, почувствовал, как ладони Илидора впечатались в поленницу, почти касаясь его бёдер, и очень драконий голос жарко проворковал ему в шею:

— Как славно, что ты решил разделить со мной этот топчан!

Йеруш, для разнообразия, не подскочил и не заорал, а замер, не открывая глаз и не понимая, что сейчас нужно делать. Волосы Илидора щекотнули его щёку и нос. Что-то коснулось кончика уха — кажется, зубы. Что-то сдавило горло — не понять, изнутри или снаружи.

Потом всё враз исчезло, и дракон обычным голосом спросил откуда-то сбоку:

— Как ты себе это представляешь, на самом деле?

Йеруш открыл один глаз. Илидор развалился на топчане, разбросав по нему крылья, и глядел насмешливо. У Найло как-то вылетело из головы, что топчан в дровяльне один.

— Я могу спать стоя! — горячо заверил он. — Как боевая лошадь!

— Ты боевой балбес, Найло, — с чувством ответил Илидор.

Топчан он всё же уступил Йерушу, а сам свернулся бубликом на полу в драконьем облике. Найло, согнавший Илидора с его законной лежанки, чувствовал себя неловко, но не настолько, чтобы возвращаться в спальный дом, близ которого толпами бродят Тархимы.

Найло вытянулся на топчане со страдающе-счастливым стоном, дракон потушил лампу и неожиданно для себя спросил почти невидимый в темноте тёмный ком:

— Скучаешь по своей приличной эльфской жизни?

— М-м, — ответил Найло.

Дракон думал, что продолжения не последует, поскольку ответа-то вопрос не предполагал, но спустя пару мгновений Йеруш переспросил:

— Скучаю ли я по жизни, в которой не нужно мёрзнуть, мокнуть и бесконечно одолевать пешком безумные расстояния? Говорить с тупыми людьми, что-то им доказывать? Хм. По окружению умнейших учёных, об которых можно бесконечно точить свой разум, с которыми интересно спорить, которых всегда стоит послушать. По возможности проводить опыты, читать, писать, размышлять или ехать с исследованиями в ёрпыльную даль, когда захочется ехать. Хм-м. По приличной одежде и непромокающим ногам. По булочкам из белой муки, оленьему мясу, сладкому красному вину. По собственной комнате и тёплому отхожему месту со сливными трубами.

Илидор в темноте улыбался. Йеруш умолк, и было слышно, как он ворочается на топчане.

— Я не знаю, скучаю по всему этому или нет. Мне сейчас есть чем заняться, и все мои чувства направлены на цель, ты понимаешь, а остальное, наверное, не очень важно. Я пойму, соскучился ли по своей приличной эльфской жизни, когда мы вернёмся в Ортагенай.

Илидор на это «мы» изогнул несуществующую в драконьей ипостаси бровь и состроил язвительную морду, но Найло не мог увидеть этого в темноте. Он завернулся в одеяло, заснул почти мгновенно и впервые за последние несколько дней спал без тревожных сновидений.