Хардред Торопыга был в подземьях во время войны с драконами.

Клинк Скопидом, явственно польщённый вниманием Илидора к хорунку (хотя что за дело, казалось бы, владельцу харчевни до восторгов наёмного работника), довольно крякнул:

— Да это что! Тут письмен-то ещё мало, а ты во куда погляди!

Заставляя себя двигаться спокойно, хотя ноги его дрожали, дракон последовал за Клинком на другую сторону выдвижки, и гном с величайшей бережностью поднёс лампу к кожаному лоскуту. Теперь Илидор готов бы поверить, что некоторым вещам на выдвижке сравнялось двести лет: как и хорунок, лоскут был изрядно затрёпан, местами пыль и грязь въелись в него так, что едва можно было разглядеть руны.

Шевеля губами, Илидор прочитал самые уцелевшие из них, и его мнение о Хардреде Торопыге снова качнулось — теперь дракон пришёл в восторг, и тут же разделил его с Клинком:

— Так твой предок был гномом-моряком!

У Клинка Скопидома жалобно вытянулось лицо, но дракон этого не заметил — он жрал глазами руны и восторгом приговаривал:

— Какой же мощи был гномище! Дитя камня выбралось наружу и бросилось бороздить моря!

Лицо Клинка застыло в приветливом оскале.

— Слушай, — Илидор мельком глянул на него, — а ты уверен, что такое гномище сбежало от драконов? Такое гномище должно было бежать на драконов и страшно орать! Слыхал я боевой клич подземных гномов, у меня от него волосы в жилах стыли!

— Чего? — окончательно ошалел Клинк.

— Может, Хардред вовсе не от войны ушёл на поверхность, а? Его не драконы должны были гнать, не страх, а шило в…

Скопидом издал утробный стон и прикрыл ладонью глаза, а Илидор вдруг замер, уставившись на расплывшиеся руны.

— Погоди-ка! Так Хардред не просто плавал на корабле! Он был пира…

Клац! Клинк сильным шлепком под нижнюю челюсть захлопнул Илидору рот, впился в подбородок пальцами. Илидор удивлённо мукнул и скосил глаз вниз, на гнома.

— Не надо такого говорить! — просипел Клинк, едва не бодая дракона в щёку. — Не нужно. Ты услыхал меня? Понял?

Медленно убрал руку. Илидор потёр челюсть.

— Чего не надо говорить? Про пира…

Клац! Гном снова захлопнул рот Илидору, и дракон уже с лёгким раздражением разжал цепкие гномьи пальцы.

— Да почему? Это ж правда.

— Не надо, — рыкнул Клинк, подался к Илидору, как задиристая птица. Легко было представить в каждом его крыле, то есть руке по тесаку с потёками крови. — Вся моя семья, и я, и дети мои, и отец мой, и дед, и братья, и дядья — мы приличные гномы, ясно? Двести лет живём в Лисках, всегда были тут на хорошем счету, всегда.

Илидор вскинул брови, терпеливо ожидая продолжения, и едва заметно подвигал нижней челюстью влево-вправо. Пальцы гнома оставили красноватые следы на его коже.

Клинк резким движением отёр со лба выступившую вдруг испарину. Невидимый тесак взрезал воздух.

— Может, мой прапрадед и был занозой в жопе мира, только я об этом знать ничего не хочу, и другим про это знать нечего. Ясно тебе? Не позволю в моём доме говорить таких слов, какие порочат моё родовое достоинство! В моём семействе — сплошь приличные гномы. Не дам полоскать наше имя и тень на него наводить, ты понял?

— Понял, — соврал Илидор.

Кочерга его знает, почему Клинк так завёлся из-за того, что двести лет назад его предок был удалым морским разбойником, почему Клинк от этого совсем-совсем не в восторге и отчего он думает, будто из-за этого на его семействе лежит какая-то там тень — но спрашивать, кажется, нет смысла.

— Можно мне дочитать, что он написал? — очень смирно спросил Илидор и мотнул подбородком на кожицу-тряпицу с рунами. — Кажется, твой прадед спрятал где-то…

— Нельзя.

— … какие-то цен…

— Нет.

— … он пишет, что это насле…

— Я сказал: нет! — рокотнул Клинк и решительно указал на дверь. — Ни слова больше про занозы в жопе мира! Ни слова ни про что такое! Катись в зал, грамотей! Катись Ундве помогать, дрова таскать!

— И тебе совсем-совсем не интерес…

— Ни слова больше, я сказал! — заорал Клинк уже в полный голос, и глаза его налились кровью, а космы бороды заходили волнами, сами собою, словно кожу Скопидома встревожил шальной бриз. — Не надо мне этого! Знать ничего не хочу! Не смей читать! Не смей говорить!

Гном пузом двинулся на Илидора, стал вытеснять его из выдвижки. Дракон послушно пятился, не зная, хохотать ему или сердиться, а Клинк при каждом новом шаге изрыгал рублено:

— Грамотей недодавленный! Жили себе, ничего не зная! Это просто выдвижка, ты понял? Ты понял меня? Просто выдвижка! Моего предка! Наша гномья история! С тайными письменами! Тайными! Я сказал!

С раннего вечера дотемна Йеруш проваландался в ратуше. Тархим, к его глубочайшему тихому возмущению, отправился вместе с ним. Может, подозревал Найло в стремлении рассказать всем и каждому в ратуше об их тайном уговоре. Может, искренне считал, что без него Йеруш совсем-совсем не справится — хотя Тархим ему никак и ни в чём не помогал. А может, просто так его сопровождал, по велению широкой, шпынь ему в ёрпыль, души.

Получив наконец адрес Брантона, ученика Фурлона Гамера, Йеруш не без труда избавился от Тархима и отправился было в одиночку бороздить городские кварталы, но очень быстро понял, что многие встреченные на пути стражие очень-очень внимательно следят за его передвижениями.

Трогбард-рудокоп, сын Клинка Скопидома, появился в «Свистящем гейзере» перед закатом. Привёл с собой пару приятелей-гномов, таких же весёлых и чернолицых от въевшейся рудной пыли, а также сынишку лет трёх. Пока гномы беседовали, трапезничали и наливались пивом, ребёнок стремительным клубочком катался по залу, выпукливал глаза, размахивал деревянным топориком и пронзительно кричал: «Ну-ка подставляй башку!». Илидор, никогда прежде не видевший столь активных и воинственных детей, изрядно веселился. Посетители харчевни, видимо, не разделяли его веселья, потому как зал довольно быстро опустел. А может, просто время настало такое, междутрапезное.

Ундва, как и обещала, улучила момент, чтобы позвать Трогбарда в кухню. Там она подсунула брату тарелку хрустящих свежепожаренных вафель на вине, а Илидор предложил ему купить карту с рудными рождениями подле Камьеня. Трогбард поначалу не принял Илидора всерьёз, ну ещё бы: какой-то оборванец смотрит честными глазами и хочет продать тебе небыстро проверяемые сведения? Послать такого сразу в ручку ржавой кочерги — Трогбард и послал бы, не будь его рот занят вафлями. Пока он хрустел, Ундва уверила брата, что Илидор — человек честный и прямодушный, так что хорошо бы отнестись к нему со вниманием.

Потому Трогбард, из любви к сестре не послав Илидора в ручку ржавой кочерги, пригляделся к карте и сразу призадумался. Неплохо зная выработки вокруг Камьеня, гном сообразил: пометки сделаны в таких местах, где никто на его памяти не копал и даже не разведывал: тут слишком дорого, там слишком сложно, а здесь и в голову никому не приходило.

Трогбард стал хмыкать, чесать бороду, ещё усерднее хрупать вафлями и внимательно глядеть на оборванца, предложившего карту. И, приглядевшись, решил, что никакой он не оборванец, а просто человек дороги — Трогбард не больно-то уважал этих походимцев, но в странствиях видали они всякое и любопытные сведения у них иногда в самом деле водились. Если перепродать эту карту знакомцам из Камьеня, соображал гном, то может выйти очень неплохой навар. А если глава лисковской рудокопной гильдии уговорится с камьенскими, что сам проведёт разведку, если он впрямь найдёт помеченную на карте медь — так это может обернуться даже повышением для Трогбарда.

Он уже не думал о том, что карта может оказаться поддельной или ошибочной. В человеке, который её принёс, Трогбард теперь с удивлением обнаружил эдакую надёжную основательность и спокойную прямоту, сродственную гномьей — то, чего в людях дороги сроду не встречалось. Трогбард не мог бы сказать, в чём состояла и выражалась надёжность, прямота и знакомость этого человека — в том ли, как он держался, двигался и располагал себя в пространстве, или в песне, которую он тихонько напевал, не разжимая губ.