Карл сделал ход. Исподлобья взглянул на Шрикеля. Безусловно, этот толстяк — опасный враг, следовало бы держаться от него подальше. Но это означало бы держаться дальше от флигеля за аллеей черных гномов. А для чего он здесь? Не для того же, чтобы флиртовать с дочкой миллионера и играть в карты с эсэсовцами!

Значит, нужно поближе сойтись с гауптштурмфюрером. Конечно, опасно, но и на фронте не безопасней. Карл на мгновение прикрыл глаза, представил неглубокую траншею, блиндаж под тремя накатами, сосредоточенные лица солдат в касках. Тяжелый снаряд поднял на воздух сосну, росшую на пригорке, заверещали осколки. Солдаты прижались к земле, и один не поднялся. Карл даже лицо его видел — молодое, безусое, искаженное болью.

— Ваш ход, коллега, — донеслось до него словно издалека. Открыл глаза: Шрикель склонился над картами, уткнув в них жирное красное лицо; партнер справа нетерпеливо дергал себя за пуговицу мундира.

— Ваш ход, — повторил, вытянув шею из тщательно отглаженного воротничка.

Карл небрежно бросил карту. Возвращение к действительности не обрадовало его, сердце зашлось, и где-то глубоко в груди не унималась тупая, ноющая боль.

Утром Эрлер почувствовал себя плохо: давал себя знать ревматизм, который штурмбанфюрер получил несколько лет назад — осложнение после гриппа. Даже накричал на ротенфюрера, который принес холодный чай, хотя этот недотепа божился, будто чайник только что закипел. Потом придрался к секретарше — почему не перепечатала срочные бумаги. Напрасно девчонка оправдывалась — мол, получила их только вчера вечером, — штурмбанфюрер перестал ее отчитывать лишь после того, как заметил слезы под густо накрашенными ресницами.

— Идите! — бросил сердито. — Сейчас потечет вся ваша красота!..

Эрлеру не хотелось даже обедать: сидел в кабинете и с раздражением смотрел на окна, по которым барабанил частый холодный дождь. Даже противно смотреть на такое безобразие — третий день без перерыва льет и льет…

Боже мой, как крутит суставы!

Дверь заскрипела, и в щель робко просунулся нос ротенфюрера.

— Ну, что там еще? — раздраженно крикнул Эрлер.

— Донесение гауптшарфюрера Мауке.

— Что же вы торчите в дверях? — заорал штурмбанфюрер. — Давайте его сюда!

Два густо исписанных листа бумаги. Эрлер протянул под столом ноги, откинулся на спинку кресла. Интересно, что нового у гауптшарфюрера?

«Штурмбанфюреру СС доктору Эрлеру», — машинально пробежал глазами первую строчку. Все это формалистика. Где же суть? Ага…

«После того как мне стало известно, что на территории протектората Чехии и Моравии работниками тайной полиции найдены листовки, отпечатанные на немецком языке, я заинтересовался этим делом. Пражское гестапо в ответ на наш запрос уведомило, что в Праге ликвидирована подпольная группа, которая вела широкую прокламационную кампанию. Мною было получено несколько образцов нелегальных коммунистических воззваний, адресованных немецким солдатам. Установлено, что эти листовки тождественны прокламациям, найденным три недели назад в поездах, предназначенных для перевозки солдат на Восточный фронт. Листовки напечатаны однотипным шрифтом, на бумаге одинаковой структуры. Адресованы „Немецким пролетариям в военных шинелях“.

Считаю необходимым кратко изложить содержание прокламаций. В них говорится, что война ведется вопреки интересам и правам немецкого народа. Честных немцев фюрер якобы пытает и заключает в концентрационные лагеря. Немецкие солдаты не должны забывать, что настоящий вождь немецкого рабочего класса Эрнст Тельман мучается в застенка».

— Ишь до чего докатились! — не выдержал штурмбанфюрер и ударил кулаком по столу. Сморщился от боли — а, черт, он совсем забыл об этом проклятом ревматизме. Но какое нахальство! Вспоминать Тельмана!

Успокоился и стал читать дальше:

«Пражское гестапо уведомило, что один из арестованных подпольщиков показывает: прокламации напечатаны второго августа. Пятого августа органы тайной полиции провели аресты членов подпольной организации и ликвидировали типографию. Следовательно, листовки были переправлены из Праги в Дрезден в один из дней между вторым и пятым августа.

Мною установлено, что в этот период с дрезденского железнодорожного узла в Прагу отправлялись два товарных эшелона прямого назначения. Машинистами на них были Георг Панкау и Франц Шницер.

Георг Панкау. 63 года. Беспартийный. В коммунистической и социал-демократической партиях не состоял. Дисциплинированный и квалифицированный рабочий. Характеристика от шефа депо положительная. От политики далек. На хорошем счету у местной администрации. Ничего подозрительного за ним не замечалось.

Франц Шницер. 59 лет. В прошлом член социал-демократической партии. Квалифицированный рабочий, характеристика от шефа депо положительная. Имеет двух сыновей, оба на фронте. Лояльный. Высказываний против государственной политики не замечалось. Принимает участие в мероприятиях, проводимых ортсгруппенляйтером.

Прошу установить наблюдение за Георгом Панкау и Францем Шницером. Не исключено, что их лояльность — лишь маскировка враждебной деятельности против рейха. Необходимо изучить круг их знакомств, дать возможность снова побывать в Праге, заблаговременно предупредив пражское гестапо. Поручить это дело прошу лучшим агентам.

Следует иметь в виду — не исключен и другой путь транспортирования листовок из Праги в Дрезден. Но, учитывая, что прокламации были найдены в поездах уже седьмого августа, считаю такую версию маловероятной. Кроме того, характер распространения листовок свидетельствует — это сделано железнодорожниками: прокламации найдены не в казармах, а в воинских поездах.

Гауптшарфюрер СС Эмиль Мауке».

Штурмбанфюрер отложил докладную записку и нервно зашагал по кабинету. Дождевые потоки за окном уже не досаждали ему. Он знал, что Мауке — способный человек, но вот так сразу напасть на след подпольной организации! Конечно, заслуга его, Эрлера, прежде всего в том, что именно Мауке было поручено это дело!

Эрлер нетерпеливо сорвал телефонную трубку.

— Соедините меня с группенфюрером фон Вайгангом! — приказал. — Добрый день, Рехан. Как себя чувствуете? Я — не очень: проклятый ревматизм… Шеф у себя? Есть важное сообщение…

Последние дни были тяжелыми для Карла Кремера: необходимо было налаживать связь, утраченную после провала Марлен Пельц.

Еще в Москве Кремер вспомнил, что в Дрездене должен работать Штеккер, — фельдфебель говорил Катрусе о том, что его переводят в этот город.

Фельдфебель Штеккер! Удивительный человек, с которым судьба свела Катрусю во Львове. Девушка не раз рассказывала Петру эту историю, которую он знал теперь не хуже ее: еще бы — фельдфебель Штеккер поставлял им такую информацию, о которой можно было только мечтать.

А произошло это так. Кирилюку удалось с помощью знакомого гестаповца устроить Катрусю в железнодорожную комендатуру.

Однажды комендант майор Шумахер дал ай перепечатать совершенно секретное сообщение. Достаточно было одного взгляда на него, чтобы определить, насколько важен документ. Катруся отпечатала на одну, как всегда, а две копии, спрятала вторую под кофточкой, а смятые копирки бросила в корзину для бумаг.

Майор сам сверил перепечатанное донесение с оригиналом. Затем вызвал исполнявшего обязанности начальника канцелярии фельдфебеля Штеккера и приказал ему отправить документ секретной почтой.

— Сделайте это сами, сообщение очень важное, — уловила Катруся, закрывая за собою дверь.

Девушка продолжала работать, стараясь ничем не выдавать своего волнения. С нетерпением она ждала перерыва на обед, чтобы, когда комендант и Штеккер уедут, позвонить Петру и условиться о свидании. Наконец наступил положенный час. Катруся вызвала машину для коменданта, а сама озабоченно склонилась над бумагами, делая вид, что ей еще. надо выполнить срочную работу. Сейчас скрипнет дверь, через приемную пройдет фельдфебель Штеккер — совсем уже седой, с утомленным, морщинистым лицом. По обыкновению, задержится немного возле ее столика, справится о здоровье, немного пошутит и направится в столовую. Вот заскрипела дверь, но шагов фельдфебеля не слышно. Не поднимая головы, Катруся закладывает листок чистой бумаги в машинку.