Главная задача этой группы состояла в сборе военной информации по Германии.

В марте 1940 года Центр прислал через Соню радиограмму: Директор предупреждал, что на этой неделе ко мне из Брюсселя прибудет некий Кент. Он привезет с собой документы, необходимые для радиосвязи с Центром, инструкцию Директора по некоторым вопросам разведывательной деятельности, а также деньги для нашей группы и группы Сони.

Меня обрадовало это сообщение. Теперь мы сможем сноситься с Центром непосредственно, не загружая рацию Сони. Оставалось отремонтировать наш старый передатчик или собрать новый.

Для оперативной работы самостоятельная связь с Центром имела первостепенное значение. Кроме того, в случае ареста (а этого нельзя было исключать) чья-то радиостанция, Сонина или наша, сохранилась бы.

Приезд связного был необходим. Однако меня очень беспокоило, что Центр дал Кенту, как и Соне, мой настоящий адрес. Это казалось мне довольно неосмотрительным. Если не было иного способа переслать мне шифр и прочие документы из-за трудностей поездок по воюющей Европе, надо было хотя бы саму встречу с Кентом устроить, не раскрывая моей личности и адреса. Я счел нужным тотчас же радировать в Центр, что впредь возражаю против такого рода практики. Директор, по-видимому, признал этот протест справедливым, и в будущем подобное уже не повторялось.

Кент прибыл в Женеву в марте, не помню какого именно числа. Он пришел ко мне на квартиру без предварительного звонка по телефону.

Высокого роста, худощавый, в элегантном костюме, он держался непринужденно, даже несколько покровительственно.

Склонив белокурую голову в легком поклоне, гость сказал:

— Я имею задание Директора навестить Дору.

Так он обязан был сказать по инструкции, сообщенной мне в радиограмме.

— Вы Кент?

— Да, это мое рабочее имя, — ответил он. — Вы получили радиограмму от Директора?

Я ответил утвердительно. На этом процедура опознания закончилась. Мы перешли к делу.

— Мне поручено передать некоторые важные материалы для вашей работы, сказал Кент. — Кроме того, предстоит обсудить с вами организационные вопросы в связи с новой, военной обстановкой. Пришлось ехать сюда из Брюсселя. Нелегкое путешествие, скажу я вам! Через две границы! Обратно буду добираться так же. Но что поделаешь? Приказ есть приказ.

Он говорил по-французски не совсем правильно, с сильным иностранным акцентом.

Гость порылся в своем объемистом портфеле из крокодиловой кожи.

— Вот. Во-первых, кодовая книга и шифр. С их помощью вы будете шифровать радиограммы.

Слушая, я с интересом разглядывал этого, должно быть, чересчур самовлюбленного человека. У него было странное лицо, узкое и вытянутое вниз. Увидев однажды такое лицо, никогда не забудешь. Для разведчика это недостаток.

— Вам предписано составлять радиограммы на немецком языке, — продолжал Кент, положив на письменный стол рядом с кодовой книгой листы с машинописным текстом. — Главное, чтобы вы поскорее смонтировали передатчик и обучили людей. Это настоятельное требование Центра. У вас уже есть радисты? Еще нет? Плохо. Следует поторопиться с подготовкой людей. Вы должны понимать, эта «странная», как пишут газеты, сидячая война на линиях Зигфрида и Мажино рано или поздно кончится. У меня есть сведения, что весной начнется немецкое наступление. Боюсь, для западных союзников оно кончится плачевно. И тогда неизвестно, станет ли такой человек, как Гитлер, считаться с советско-германским договором о ненападении. Не забывайте, что в Польше против новой советской границы стоят крупные силы немцев.

«Он рассуждает вполне здраво, — подумал я. — Действительно трудно исключить такую возможность». Но его наставнический тон раздражал, он, видимо, мнил себя важной персоной. Мне такие люди не по душе.

— Спасибо за политбеседу, — холодно сказал я.

Кент быстро повернул ко мне свое длинное лицо — ирония его задела, — но он сдержался.

— Не будем терять времени, — спокойно произнес он. — Постарайтесь внимательно выслушать все, что я объясню вам, как это мне приказано. После инструктажа мы сможем поговорить на любую приятную для вас тему.

Я промолчал, и Кент начал объяснять мне премудрости шифрования текстов. Затем под его диктовку я написал несколько радиограмм, пользуясь кодовой книгой, — для практики. Кент рассказал, как надо работать с программой радиосвязи.

— В дальнейшем, когда у вас будут свои радиостанции, Центр сообщит позывные для радистов, длину рабочих волн, время выхода в эфир. Какой-то определенной системы в работе станций не должно быть. Наоборот, придется почаще менять частоты и время сеансов передач — это лучшая защита против пеленгации. Хорошо бы иметь не одну, а несколько квартир, используя их для радиопередач попеременно. Это также уменьшило бы опасность засечки станции…

Кент провел инструктаж детально и толково. Он действительно знал свое дело.

Прозанимались мы несколько часов подряд, устали. Оставалось напомнить Кенту о деньгах, которые он должен был привезти по заданию Центра, и вдруг слышу:

— Сколько, денег вы можете мне одолжить?

Я с удивлением взглянул на Кента. Он немного смутился и признался, что из-за рискованной дороги не захватил с собой крупной суммы, а взял лишь необходимое, надеясь, что на обратный путь он займет деньги у меня. Я, конечно, из своего скудного бюджета смог выделить ему очень немного. То, что Кент не привез нам обещанных Центром денег, раздосадовало.

Попрощавшись, гость уехал скорым поездом в Лозанну, где он снимал номер в гостинице. А на другой день вечером мы там встретились. Кент потащил меня, ради знакомства, в ночное кабаре. Отказываться было неудобно: как-никак человек проделал трудный и небезопасный путь, чтобы помочь, научить; к тому же мы оба были, как говорится, товарищи по оружию.

Кент уехал в Брюссель. А в мае немецко-фашистские войска оккупировали Бельгию и Голландию. Больше с Кентом я не встречался. Правда, намечалось, что в марте — апреле 1941 года он опять навестит меня по неотложному делу, однако потом Центр отменил эту его поездку.

Уже после войны мне стало известно из печати, что в конце 1941 года группа Кента в Брюсселе была обнаружена и схвачена немецкой контрразведкой, но Кенту удалось скрыться и бежать во Францию. В конце концов гестапо все-таки выследило его там и арестовало.

Арест Кента впоследствии отозвался тяжелым ударом по швейцарской группе: он многое знал и, смалодушничав, кое-что выдал гестапо.

В июне сорокового года в Женеве можно было отчетливо слышать артиллерийскую канонаду, доносившуюся со стороны ущелья реки Роны на французской территории, — то вели последние бои защитники пограничного форта. Франция капитулировала, и Швейцария теперь оказалась изолированной от остального мира, в железном кольце итало-германских войск.

Положение Швейцарии оставалось крайне опасным. Ей постоянно приходилось маневрировать между двумя группировками воюющих государств. Уже одно то, что подавляющее большинство населения страны считало родным языком немецкий, могло служить достаточным поводом для того, чтобы гитлеровцы включили Швейцарию в состав «великой Германской империи».

В небе Швейцарии появилась авиация англичан. Каждую ночь их самолеты пролетали в направлении Италии и Германии для бомбежки военных и промышленных объектов. Единственную нейтральную страну в Европе, где еще сохранилось уличное освещение, гитлеровцы считали «маяком» для британской авиации. По их требованию пришлось ввести светомаскировку.

Конечно, нас беспокоило не только положение самой Швейцарии, но и те сложные обстоятельства, в которых очутились некоторые наши товарищи, в особенности Соня.

Соне было известно, с какой целью приезжал ко мне Кент, поскольку она сама принимала и расшифровывала радиограмму Центра. Она была очень огорчена, что Кент приехал без денег. По-видимому, ее резервы подходили к концу. Из отдельной виллы в Монтрё, где, как я позднее узнал, жила Соня, ей пришлось переехать в Женеву, причем поселилась она поблизости от моего дома. Это тревожило, так как встречаться теперь, живя рядом, нам было гораздо опаснее, чем прежде. Наши взаимные визиты друг к другу могли быть легко прослежены.