«Как же так? — изумился спокойствию «шефа» Волли. — Он нисколько не смущен, нисколько не переживает!..»
Киппар, видимо, уловил настроение связного. Негромко, но довольно назидательно сказал:
— Без жертв борьбы не бывает! — Подумав, продолжил: — Вспомните о погибших в послевоенное время, о «лесных братьях» — этих храбрых борцах за свободу Эстонии…
И Хольм поймал себя на мысли, что чуть было не назвал дорогих сердцу Киппара «лесных братьев» бандитами. Он вспомнил, как уезжали из колхоза, где председательствовала его мать, и как солдат пригнул его голову от пробарабанившей по кабине их машины бандитской автоматной очереди. И еще долго Волли будет следить за своей речью, чтоб действительно не сделать разоблачающей оговорки…
— Очень жаль, молодой человек, — говорил между тем увлекшийся беседой «шеф», — что «лесные братья» действовали нерешительно — и народ их не поддержал так, как следовало бы. Действуй они порешительнее, при широкой поддержке всех эстонцев, и Америка смогла бы в те годы оказать им прямую военную помощь. Но кому было помогать-то? А силы у Америки были!
— Атомная бомба? Ведь могла начаться ядерная война…
— Могла.
— Но тогда пострадало бы много невинных людей — миллионы!..
— Пострадало бы, конечно, — спокойно произнес Киппар, как будто речь шла о незначительных пустяках. — Борьба есть борьба, и истинные борцы должны быть готовы на любые жертвы.
«Ну и ну! — подумал Вольдемар Хольм, пожалуй, впервые со дня их знакомства с едва скрываемой ненавистью. — Какое же ты чудовище, господин Киппар!..» Но долг обязывал его спрятать эту ненависть поглубже, ничем не обнаружить ее здесь, на шведской земле. Он должен показать свою готовность во всем помогать председателю «Центра помощи».
А председатель уже вручал ему крупную сумму денег — в советских рублях — «для матери Марта, для Лагле, для других».
О Марте Никлусе и его матери Эльфриде господин Киппар говорил почти с нежностью.
— Март опять посажен в тюрьму… наш долг — поддержать его дух и материально помочь его матери.
Вольдемару еще предстояло разобраться, о каком Марте Никлусе идет речь, кому направляется через него «помощь» — деньги, посылки, оргтехника — в виде новейших марок портативных магнитофонов, кассет, фотоаппаратов, кинокамер и т. д. Похоже, Киппар все больше доверял ему, хотя разнообразные попытки косвенных и прямых проверок то там, то тут подмечал осторожный и внимательный моряк, и чаще всего одним из проверяющих все-таки оказывался зять Киппара — суетливый, сухопарый Микивер. Он не умел «проверять» без «накладок», его «уши» постоянно торчали в неожиданных местах, и к этому, кажется, уже можно было привыкнуть…
Приходилось постоянно быть собранным, начеку, и со временем Волли так привык контролировать свои действия, свое поведение, что это стало его натурой.
— Как здоровье супруги? — осторожно спросил он. Даже не из вежливости — давно не видел этой тихой, скромной женщины, взгляд которой всегда выражал какую-то внутреннюю боль и сострадание к ближнему.
— Больна неизлечимо, — сказал Киппар. — Не знаю, сколько протянет…
Хельго Киппар прожила еще несколько лет. Почему-то Волли всегда относился сочувственно к этой маленькой сухонькой женщине с явными признаками былой красоты. Наверное, увлеченный своей «борьбой» Антс Киппар не очень-то заботился о супруге, и она завяла раньше времени. Позднее моряк узнал, как перед похоронами жены председатель «Центра помощи» с жестом, рассчитанным на широкую публику, дал в газете объявление о том, что не надо приносить цветов на ее могилу, лучше отдайте эти деньги в помощь политическим борцам за свободу несчастной Эстонии!..
Но это произойдет потом. А сейчас Киппар положил на столик перед моряком увесистый пакет:
— Передайте своей жене от меня коробку конфет, — сказал он.
— Извините, господин Киппар, не могу, — запротестовал энергично Хольм. — Лучше я возьму побольше ваших материалов.
Киппару понравился этот отказ связного от подарков — конфет, кофе. Он умел ценить скромность партнеров — так редкую в наше время. Ведь сам-то не раз вступал в конфликты даже с именитыми эстонскими эмигрантами из-за дележа американских долларов и шведских крон, В Канаде, например, от него потребовали даже отчета в расходовании «пожертвований», пришлось пообещать, а потом спустить все на тормозах…
Встречи Хольма с председателем «Центра помощи» становились опасными — за год общения Антс Киппар проникся доверием к своему Боксеру, стал более разговорчив и откровенен с нам, а заодно усложнял и «задания». Правда, делал вид, что ему совершенно безразлично, как распорядится моряк «документами» и техникой, посылаемой им эстонским подпольщикам, но однажды попросил:
— Надо, друг мой, показать сопротивление народа властям зрительно. Ну что стоит кому-нибудь из подпольщиков взять сине-черно-белый флаг, повесить на какой-нибудь лесной избушке и сфотографировать!..
В те годы вывешивание эстонского национального триколора было запрещено, это сегодня он развевается над башней Длинный Герман в Таллинне как признанный знак национальной символики, поэтому выполнение просьбы Киппара сопрягалось с известным риском. Впрочем, эта просьба свидетельствовала и о том, что лидер «Центра» печется не столько о действительной и эффективной борьбе, сколько о показухе, о том, чтоб можно было наглядно продемонстрировать своим хозяевам вещественные признаки этой борьбы.
Но не все в действиях «шефа» носило столь безобидный характер. Посулами особых благ он рассчитывал добиться и от связника и от действующих по его наущению сообщников в Эстонии сведений, представляющих государственную тайну.
…Киппар и Хольм опять сидели в нише уютного кафе, пили соки.
— Вы имеете доступ в новый порт в Таллинне? — спросил Киппар моряка. Речь шла о строящемся Новоталлиннском морском порте.
Хольм бывал там почти с момента закладки.
— Нам нужны доказательства о военном предназначении нового Таллиннского порта. Факты, снимки, — сказал Киппар.
— Но это же будет глупо, — не удержался Волли от невольного восклицания. — Новоталлиннский порт строят финские рабочие и инженеры, у них любой желающий на Западе может спросить, для чего предназначается этот порт. Даже чертежи в их руках!..
Киппар посмотрел на собеседника снисходительно, с полуулыбкой на губах, очерченных глубокими морщинами.
— Видите ли, Волли, — сказал он ласково, — тут не все так, как вам кажется… Кое-какие сведения об этой стройке мы уже дали нашим шефам, да и в шведскую печать тоже. Большевики умеют маскировать свои военные объекты.
Вольдемар Хольм понял, что спорить, доказывать нелепость выдумок о военном предназначении Новоталлиннского порта бесполезно: Киппар действительно умел недешево продать свою информацию об этом и «Голосу Америки», и мюнхенским радиостанциям — «Свобода» и «Свободная Европа», и другим органам массовой коммуникации на Западе. Отступать от своих лживых утверждений председатель «Центра» не станет!
Киппар теперь считал, что Хольму, согласившемуся работать на него, уже не выйти из расставленных им сетей, — и поручения моряку можно объяснять «открытым текстом». Он без лишних «предисловий» вручал ему дозиметры для выяснения источников радиации в Эстонии и прощупывания мест размещения там ядерных ракет, просил сфотографировать отдельные закрытые объекты. А однажды развернул перед ошеломленным моряком крупномасштабную карту Эстонской ССР, изготовленную в натовских штабах. На карту были нанесены аэродромы, другие объекты военного и оборонного назначения.
— Пусть наши группы уточнят правильность их обозначения, появление новых военных баз, лагерей, — приглушенным голосом наставлял эстонского моряка Киппар, намекая, что эти сведения нужны для наших друзей на Западе.
Хольм, что называется, наступил на собственное горло, чтоб не выдать своего возмущения новым заданием. Значит, господин Киппар хочет из связного сделать еще и шпиона! Интересно, представляет ли он сам всю опасность своего поручения лично для него, связного, — ведь толкает на серьезнейшее государственное преступление. Немедленно ответа он, конечно, не получил, но понял, что сам Киппар чувствует себя здесь, на земле нейтральной Швеции, в полной безопасности, ничем не рискует, а подставлять под опасность других — считает своим правом — во имя «высших интересов» борьбы с Советской властью.
