— Ваше имя? — спросил я, хотя знал его по наклейке на мешке.

— Бакуис-Флинт, сэр.

Для рядового сельскохозяйственного рабочего Голландии было необычно иметь двойную фамилию, но я решил пока оставить этот факт без внимания.

— Откуда прибыли?

— Из Ээмнеса, сэр. Это небольшой город в провинции Утрехт.

— Кем работаете?

— Сельскохозяйственным рабочим, сэр.

— Сколько вам лет?

— Тридцать шесть.

Я продолжал задавать ему обычные вопросы о вероисповедании, месте учебы, принадлежности к той или иной политической партии. Попросил назвать девичью фамилию матери, место ее рождения, рассказать о братьях, сестрах и так далее. Иногда удавалось поймать человека, спросив, например, имя сестры отца. Если он имел быструю реакцию, то, не раздумывая, изобретал имя. Если же допрашивающий ставил этот же вопрос спустя пару дней, то испытуемый, ответив уже на сотню или более вопросов, забывал имя, названное им в первом случае. Шпионы часто попадаются на простых, избитых вопросах.

Узнав прошлое Бакуис-Флинта, я спросил его:

— Вы сочувствуете немцам?

Он поспешил выразить свое возмущение:

— Это я-то, сэр? Сочувствую немцам? Да я ненавижу всех их!

— Вы говорите, как настоящий патриот, — заявил я. — А скажите, Бакуис-Флинт, что вы сделали, чтобы доказать свою ненависть к врагам?

— Я вас не понимаю, сэр.

— Тогда ответьте на другой вопрос. Вы были связаны с движением Сопротивления?

— О да, сэр. Теперь я вас понял. Я не люблю хвалиться, но я не был бы здесь, если бы не стремился внести свою лепту в борьбу с бошами.

— Конечно, — сказал я. — Но перед тем как бежать от преследования нацистов, вы помогали движению Сопротивления?

— Конечно, помогал.

— Каким же образом?

Флинт ответил не сразу.

— Видите ли, сэр, — начал он, — мне приходилось работать в поле, близ железнодорожной линии. Случалось, что после прохода поезда я опрометью бежал к полотну и ослаблял пару креплений. В результате следующий поезд сходил с рельсов.

— А что, если это был обычный пассажирский поезд с честными голландцами, а не германский военный транспорт?

— Я об этом думал, сэр, — Флинт усмехнулся. — И как правило, заранее убеждался в том, что следующим поездом едут немцы.

— Как же вы выясняли это?

— У меня были свои способы, — проговорил он, снова помедлив с ответом.

— Что же это за способы?

Флинту опять пришлось ломать голову, чтобы найти подходящий ответ. Наконец он сказал:

— Сигнальщик на соседней станции — мой приятель. Он обычно заранее извещал меня.

— Как далеко было до этой станции от того места, где вы работали?

— Километров пять, сэр, может быть, шесть.

— Каким же образом он передавал вам эти сообщения? Ведь он не мог оставить своего поста?

— Я полагаю, что нет, сэр, если вы так считаете.

— Как же вы хотите, чтобы я считал?

— Не знаю, сэр. — Бакуис-Флинт выглядел очень несчастным.

В таком же духе допрос продолжался и дальше. Я пришел к мысли, что немцы, должно быть, испытывали крайнюю нехватку в людях, если превращали в своих агентов подобных болванов. Рассказ Флинта был полон несуразности, каждая из которых могла послужить основанием для подозрений. Если бы он был единственным перебежчиком, имевшим при себе крупную сумму денег, то я немедленно арестовал бы его, но я хотел использовать Флинта как возможную приманку для разоблачения его друга, если последний оказался бы более ловким, чем эта мелкая рыбешка.

Решив закончить допрос, я указал на кучу денег на столе и спросил:

— Это ваши?

— Да, сэр.

— Как случилось, что вы имеете при себе столько денег?

— Это мои сбережения за всю жизнь.

— Вы, видимо, копили ваши сбережения не очень-то долго.

— Что вы хотите этим сказать, сэр?

— Деньги выглядят совершенно новыми.

— Видите ли, сэр, — ответил Бакуис-Флинт, — я хранил деньги в надежном месте.

Продолжать эту цепочку вопросов не имело никакого смысла. Рассказ Флинта звучал настолько неубедительно, что в какой-то момент я даже подумал, не может ли все оказаться правдой. Немецкий разведчик, рассуждал я, который завербовал его, без сомнения, снабдил бы его более надежной легендой. Наконец я спросил:

— Знаете ли вы лично кого-либо из тех тридцати — сорока перебежчиков, которые прибыли вместе с вами?

— Нет, сэр, — ответил он без запинки.

— Вы уверены в этом?

— Да, сэр.

Выслушав этот ответ, я повернулся к охране и приказал увести Бакуис-Флинта в соседнюю комнату и запереть его там одного. В голове у меня уже созревал план дальнейших действий. Во всяком случае, два-три часа раздумий в одиночестве дадут моему придурковатому собеседнику возможность поразмыслить над собственной глупостью.

Допрос следующих нескольких человек прошел без инцидентов. Никто из допрашиваемых не испытывал трудностей, доказывая свою честность и объясняя причины перехода линии фронта. Наконец настал черед девятого человека, который, как и Бакуис-Флинт, захватил с собой «сбережения всей своей жизни».

Когда он вошел под конвоем ко мне в кабинет, я сразу понял, что это человек иного склада как в физическом, так, очевидно, и в умственном отношении.

На мои вопросы он давал быстрые и убедительные ответы. Этого человека звали Ван дер Аа. Он родился в небольшом местечке неподалеку от Ээмнеса в провинции Утрехт, являвшемся также местом жительства Бакуис-Флинта. Ван дер Аа было тридцать два года. Работал он на машиностроительном заводе мастером. Ван дер Аа не был женат, но у меня создалось впечатление, что он постоянно вращался в женском обществе, имел вид самоуверенного человека, а это, как правило, производит впечатление на женщин.

— Ради чего вы рисковали своей жизнью, пробираясь сюда? — спросил я его.

— Чтобы вступить в бригаду принцессы Ирены, сэр.

— Но почему все-таки вы пошли на такой риск? Ведь война кончится через несколько месяцев.

— В том-то и дело, сэр, — поспешил ответить Ван дер Аа. — Откровенно говоря, я мало помогал союзникам. В движении Сопротивления участвовал мало и фактически не совершил ничего существенного. Я думал, что это моя последняя возможность принести движению какую-то пользу.

Ответ был вполне логичный. Обычно человек, критически оценивающий собственные действия, вызывает у допрашивающего симпатию.

— Какую же роль вы играли в Сопротивлении?

— О, сэр! — Он усмехнулся. — Я не был героем. Некоторым моим знакомым ничего так не нравилось, как шляться по ночам, вступая в стычки с немецкими патрулями или ломая их машины. Но я был далек от этого. Я предпочитаю спокойную жизнь. Мальчишкой я очень любил играть в паровозики. Вы понимаете, сэр, что я имею в виду?

— Кажется, понимаю.

— Я поселился у одной вдовы. Дом ее как раз выходил на основную железнодорожную магистраль. Мне удалось добиться того, что она отвела мне самую дальнюю комнату. В свободное от работы время я садился к окну, но на достаточном расстоянии, чтобы никто из прохожих не мог видеть меня, и наблюдал за поездами. В этом месте имелся небольшой подъем, и поезда замедляли ход до такой степени, что я мог сосчитать число вагонов и даже разглядеть, едут ли в поезде военные или гражданские лица. Я делал соответствующие заметки и передавал их одному из товарищей по Сопротивлению.

— Каким образом вы связывались с ним?

— Мы работали на одном заводе. Его станок, как это ни странно, часто ломался, и мне, как мастеру, приходилось налаживать его. Вот так я и передавал эти сведения.

— Вы делали очень важную работу, — заметил я.

— Вам, сэр, вероятно, виднее, как это назвать, — проговорил Ван дер Аа, — но я не хочу, чтобы вы думали, что я стараюсь представить свои действия как нечто выдающееся.

Пока этот человек отвечал на мои вопросы довольно убедительно. Может быть, он только немного перестарался в отрицании своих положительных качеств, но после беззастенчивого хвастовства Флинта это было даже приятно слышаться начал требовать более подробных сведений о количестве поездов, проходивших в час мимо его наблюдательного поста в обоих направлениях, о среднем числе вагонов в составе, проценте товарных поездов и так далее. Я был знаком с данными о движении немецких воинских эшелонов по территории Голландии, и ответы Ван дер Аа соответствовали действительности.