Лицо герцога побагровело. Вены на лбу вздулись. Он выпалил еще одну тираду, на этот раз пройдясь по моему, с его точки зрения, сомнительному прошлому и еще более сомнительному будущему. Наконец он иссяк. Перестав кричать, герцог заявил, что готов ждать только пять минут, пока я буду говорить с мисс Дикстрой, и что рассчитывает получить письменное извинение от меня и начальника авиабазы, когда мы убедимся в своей ошибке.
По моему знаку Гоукинс увел герцога в офицерскую комнату, где, как я надеялся, хорошая порция коньяку поможет смягчить его задетую гордость. Я вернулся в приемную, где сидел Альберт, быстро объяснил ему создавшееся положение и попросил еще немного подождать. Затем написал короткую депешу о прибытии и встрече Альберта, сообщив, что ничего срочного нет. Телефонист аэродрома тут же начал диктовать это сообщение по телефону, снабженному шифратором.
Покончив со всем этим, я, не теряя времени, вернулся в кабинет начальника авиабазы, где под охраной находилась Дикстра. Я предложил ей сесть у стола, а сам расположился в кресле напротив. Дикстра, безусловно, была красива. Женщины-блондинки северных широт часто обладают холодным совершенством черт лица, однако облик Дикстры даже в минуты спокойствия не мог скрыть присущей ей живости и теплоты. Завязался разговор на голландском языке, хотя я сильно подозревал, что английский язык она знает значительно лучше, чем показала в беседе с Гоукинсом.
В работе контрразведчика внутренние предчувствия иногда приводят к серьезным ошибкам, и поэтому нельзя слишком полагаться на внешний вид собеседника. Мне приходилось встречать людей с отталкивающей внешностью, которые, тем не менее, были честными и благородными. И в то же время одной из самых бессердечных известных мне убийц была маленькая женщина с большими голубыми глазами.
Что-то в облике мисс Дикстры настораживало меня. Она выглядела чересчур холеной и изнеженной, чтобы можно было поверить ее версии. Трудно, слишком трудно было представить мисс Дикстру связным движения Сопротивления, только что проделавшим тяжелый путь пешком. После нескольких трафаретных вопросов я попросил мисс Дикстру рассказать о себе. Она отвечала просто и, казалось, была откровенной. Работала мисс Дикстра в Амстердаме секретарем руководителя экспортно-импортной фирмы. Приход немцев в 1940 году привел к сокращению дел и закрытию фирмы. Ее хозяин, отчасти из патриотических побуждений, отчасти из-за мести нацистам, разорившим его, стал активным участником движения Сопротивления. Ей было тогда всего девятнадцать лет. Она призналась, что не испытывала слишком большой неприязни к немцам, но ей нравился хозяин, а в деятельности движения Сопротивления было что-то романтическое. В результате она стала связным между двумя независимыми группами Сопротивления в Амстердаме, одной из которых руководил бывший хозяин фирмы. Все происходившее вокруг сильно походило на рассказы о шпионах, которые ей приходилось читать.
Немцы закрыли бо́льшую часть увеселительных учреждений Амстердама, оставив открытыми только несколько дансингов, да и то ради развлечения своих военнослужащих. Дикстра очень любила танцевать и ходила в дансинг вместе с одной своей подругой два-три раза в неделю. Они садились за столик в ожидании приглашений на танец.
Каждый раз, когда Дикстра отправлялась на танцы, хозяин сообщал ей пароль на вечер. Как правило, это была простая фраза, но выбранная с таким расчетом, чтобы ее не мог случайно произнести посторонний человек. Она никогда не знала, кто из многих возможных партнеров окажется представителем движения Сопротивления до тех пор, пока в вихре танца он не произносил как бы невзначай безобидно звучащий пароль. Тогда она в свою очередь передавала партнеру поручение хозяина. Такой кавалер никогда не повторял своего приглашения на танец и тем более не пытался назначить ей свидание. У них было принято, как заявила мне Дикстра с оттенком превосходства, не интересоваться другими членами организации. Таким образом, у каждого оказывалось меньше секретов, которые в случае провала могли бы стать достоянием врага.
В течение приблизительно полутора лет она выполняла свои обязанности, находясь в относительной безопасности. Но постепенно гестаповцы смыкали кольцо вокруг находившихся в полном неведении ее хозяина и его помощников. Как-то утром, когда Дикстра собиралась идти на работу, в дверь комнаты кто-то торопливо постучал. Она открыла и увидела взволнованное лицо Антона. Под этой кличкой скрывался друг хозяина и один из активных участников их группы. Антон рассказал, что хозяин и все остальные арестованы гестапо, а ему удалось избежать ареста только потому, что он в эту ночь не ночевал дома. Теперь возникла опасность, что рано или поздно кто-нибудь из арестованных «расколется», и тогда им несдобровать, а поэтому необходимо скрыться, и притом немедленно. Времени на сборы и нежные прощания не оставалось. Антон уже давно поддерживал связь с организатором побегов и знал, куда нужно обратиться за помощью. Дикстра схватила сумочку и выбежала из дому с Антоном, бросив на произвол судьбы милую ее сердцу квартирку и все свое имущество. Они отправились по адресу, который привел их к обветшалому складу. Там Антон познакомил Дикстру с человеком по имени Билли. Как выяснилось, Билли работал в группе, тесно связанной с группой, которой руководил бывший хозяин Дикстры. Теперь над Билли также нависла угроза ареста, и он собирался бежать из Голландии. Билли не возражал, чтобы Антон и Дикстра присоединились к нему: чем больше беглецов, тем больше шансов на благополучный исход побега.
Ночью, продолжала свой рассказ Дикстра, они начали свое путешествие. Их передавали от одного проводника к другому. Окольным путем, через Брюссель, они добрались до Парижа. Из Парижа на поезде доехали до Лиона, где остановились на несколько дней. Затем снова путь на юг на автобусах и, наконец, пешком до Пиренеев. Там они связались с контрабандистом из страны басков, который знал все тропы и переходы через горы. С его помощью, страдая от сильного холода — перевалы ранней весной были еще покрыты снегом, — они пробились через горную цепь. Наконец наступил момент, когда они пересекли границу и оказались в Испании.
Пока рассказ Дикстры выглядел довольно правдоподобным. Я уже знал из других источников, что ячейку, которой руководил хозяин Дикстры в Амстердаме, раскрыло гестапо. Было даже известно, что Антон и Билли выбрались из Голландии одним из маршрутов, использовавшихся для побегов. Мы знали все об их продвижении до Лиона. Затем следы терялись. Ни один из наших агентов не упоминал о том, что Антона и Билли сопровождала девушка, но это не могло служить основанием для обвинения Дикстры во лжи. Наспех закодированные и в считанные минуты переданные радиограммы редко содержали все подробности, и имя Дикстры, менее видного участника группы из трех беглецов, вполне могло быть опущено.
Я начал расспрашивать ее более подробно о маршруте и о проводниках, которые сопровождали группу. Дикстра отвечала быстро и уверенно, но по мере того как картина бегства вырисовывалась во всех подробностях, какое-то странное ощущение овладевало мной. Каждый из упомянутых маршрутов и агентов-связников был недавно раскрыт немцами, причем провал лионской группы произошел через день или два после того, как по ее маршруту прошли Дикстра и ее товарищи. Все это, конечно, могло быть серией несчастливых совпадений, но нельзя было исключать и того, что Дикстра вообще не проследовала этим путем. Штаб гестапо мог ее тщательно проинструктировать, после того как необходимые сведения были выжаты из несчастных пленников, которые пытались бежать этим путем.
Мой следующий вопрос был прерван стуком в дверь. Гоукинс просунул голову, пробормотал извинение и спросил, не могу ли я выйти к нему на минуту в коридор. Пришлось сдержаться, чтобы не ответить ему резко. Как, черт побери, можно вести серьезный допрос, будучи ограниченным во времени и постоянно прерываясь! Гоукинс был до того напуган и взволнован, что боялся собственной тени, и все же я предпочел бы, чтобы он не наступал мне все время на пятки.
