Вздохнув, вожатый берется за рычаг контроллера. Трамвай трогается.

А человек с портфелем под мышкой стремится побыстрее уйти от места происшествия. В подобных случаях полиция тут как тут, не успеешь оглянуться…

Сделав крюк, он вновь появляется на перекрестке, где едва не попал под трамвай, пересекает улицу. У одиноко стоящего дома с двумя липами возле крыльца чуть замедляет шаги. Он у цели.

Но что такое?.. Странно выглядит ящик для почты, укрепленный на палисаднике возле калитки. Утром хозяин этого дома должен был выйти к калитке и, вынимая газету, чуточку подтолкнуть ящик — скосить его влево. Тому, кто должен явиться в двенадцать часов, это сигнал безопасности. Знак, что все благополучно и в дом можно войти.

А ящик не скошен — висит как обычно. Вот и газеты не вынуты: из ящичной щели торчит угол “Ангрифф”.

Человек с портфелем под мышкой неторопливо идет мимо дома. Утром он побывал возле двух конспиративных квартир, где рассчитывал укрыться и переждать тревогу. Обе квартиры оказались проваленными.

Теперь выяснилось, что нельзя воспользоваться и этой. Остается последнее убежище, расположенное за несколько километров отсюда.

Он долго блуждает по улицам. Он хорошо изучил этот большой портовый город на северном побережье страны и полюбил его. Когда-то город был одним из самых веселых в Германии. У причалов теснились корабли под флагами десятков стран. Улицы заливала разноязыкая пестрая толпа туристов и моряков. Бары и рестораны тонули в огне рекламы, всюду слышались песни, музыка… Теперь же город замкнулся, стал враждебным, чужим…

Три проваленные квартиры! Конечно, жившие в них люди схвачены и допрошены. Быть может, кто-то уже не выдержал, стал говорить… Значит — удвоенная осторожность, чтобы не привести агентов гестапо и в последнее убежище… если гестапо уже не там!

Неожиданно ударили зенитки. В последнее время часто случается: сперва гремят пушки, нацеленные в прорвавшиеся к городу самолеты американцев, а уж потом, в разгар налета, радио возвещает о воздушной тревоге.

Он около двух часов просидел в убежище, стиснутый толпой обывателей. Где-то в углу умирала старуха — кажется, взрывной волной ее швырнуло о стену дома. Вперемежку со стонами раненой раздавались всхлипывания девочки, тоже пострадавшей при воздушном налете.

И все же для него это была передышка. Удалось вздремнуть, собраться с мыслями. Да, решение твердо. Живым он не дастся. В портфеле в смену белья завернуты два бруса взрывчатки. Ручка портфеля надорвана. Она едва держится, и к ней подвязан шнур детонатора.

Достаточно дернуть ручку — и взрыв разметет всех, кто окажется по соседству

Вот почему портфель он держит под мышкой.

День клонится к вечеру, когда он подходит к четвертой конспиративной квартире. Из города ему не выбраться: его, конечно, ждут и на вокзале, и у остановки междугородного автобуса. Этот дом — последняя надежда.

Дом большой, мрачноватый, со множеством крохотных квартир, населенных рабочим людом. Каждый этаж опоясывает сплошной балкон, на который выходят десятки дверей. Снизу к балконам ведет наружная лестница.

Смешавшись с толпой, он дважды проходит мимо дома. Конечно, есть опасность, что его опознают, если за домом установлено наблюдение. Но еще опаснее идти напролом, без разведки.

Вцепившись в ручку прижатого под мышкой портфеля, он вступает на лестницу. Пройден первый этаж, второй. Еще двенадцать ступеней — и он у цели.

Ноги будто чугунные.

Две ступеньки осталось.

Одна…

Он на балконе.

Нужная дверь — первая справа.

У него вырвался вздох облегчения: возле двери знак безопасности — веревочный коврик повернут углом. Можно входить.

Выпустив ручку портфеля, он нажимает на кнопку звонка.

Дверь отворяется, и он беззвучно падает от сокрушительного удара в горло.

Из квартиры выскакивают трое, хватают его, защелкивают наручники на запястьях.

А к дому уже подкатил полицейский автомобиль…

Его доставили в Берлин, в центральную резиденцию тайной политической полиции на Принц-Альбрехтштрассе, втолкнули в кабинет следователя.

Уже ночь. Окна зашторены. Лампа с рефлектором поставлена так, что световой луч упирается в лицо арестованному.

Тот, кто находится за столом, в противоположном углу кабинета, задаст вопросы: имя, возраст, профессия, местожительство, партийная принадлежность.

Человек молчит. Для него все кончено. То, что в момент ареста взрыва не последовало, означает: гестаповцы разгадали секрет портфеля.

Или знали о нем… И хотя схваченный ими человек документов не имеет, они быстро во всем разберутся. Единственное, что ему остается, — это молчать, не назвать ни одного имени.

Следователь повторяет вопросы. Ответа нет. Тогда он встает, гасит настольную лампу и подсаживается к арестованному.

— Узнаешь меня? — говорит он, пахнув в лицо человеку сигаретным дымом. — Лучше гляди, Пауль Прозе!

Человеку в наручниках и раньше чудилось: он уже не раз слышал этот голос. Но свет рефлектора был ослепляющим, и следователя он разглядел только теперь. Разглядел и покрылся холодным потом. Перед ним один из подпольщиков. Несколько месяцев назад его ввел в организацию заместитель Прозе, старый коммунист, всегда такой недоверчивый, осторожный… Как же он оплошал!

— Сволочь! — говорит Прозе и плюет в лицо провокатору.

Вскрикнув, тот поднимает кулак. Но отворяется дверь. В комнату входят.

— Встать! — кричит конвоир.

Первым вошел Генрих Гиммлер. Он отложил все дела и поспешил сюда, чтобы присутствовать при допросе руководителя крупной организации антифашистов, за которым охотился больше года.

Гиммлер и сопровождающий его обергруппенфюрер СС Кальтенбруннер садятся за стол. Следователю приказано продолжать.

Вновь сыплются вопросы. Арестованный не раскрывает рта. Тогда Кальтенбруннер говорит следователю несколько слов. Тот снимает трубку телефона.

Через минуту двое эсэсовцев вталкивают в комнату человека. Его ставят лицом к Паулю Прозе.

— Свет! — говорит Кальтенбруннер. — Дать больше света!

Конвоир у двери поворачивает выключатель. Под потолком загорается люстра. Пауль Прозе молча смотрит на арестованного. Это тот самый подпольщик, что ввел в организацию гестаповского шпика. Он избит, лицо его — сплошная сине-багровая опухоль.

Человек качнулся. Охранники подхватили его, выволакивают за дверь. А на смену уже ведут другого.

И так — в продолжение часа.

Больше часа понадобилось для того, чтобы продемонстрировать Паулю Прозе всех товарищей по разгромленной организации.

Потом следователь возобновляет допрос.

Арестованный молчит.

— Говори, — повторяет гестаповец. — А не то пожалеешь, что родился.

Прозе поднимает голову.

— Что я должен сказать?

— Ты видел всех, кого взяли. Где остальные? Назови имена, адреса. Сделаешь — будешь жить.

Арестованный качает головой.

— Это все. Вы взяли всех до единого.

— Не будь дураком. — Следователь чуть оборачивается к Гиммлеру. — Господин рейхсфюрер СС дает тебе шанс. Используй его. Молчишь… Жаль! Ведь у тебя жена, сын. Подумай о них. И о матери тоже. Хорошенько подумай, не спеши.

Не дождавшись ответа, следователь показывает конвоиру на дверь в смежную комнату.

— Отопри, — говорит он. — Отопри, войди туда и дай по морде самому маленькому. Только легонько. Гляди, не убей малыша.

Протопав к двери, охранник исчезает в комнате. Секунду спустя там раздается звук удара и вслед за тем плач ребенка и возгласы женщин.

— Это твои, — говорит следователь арестованному, показывая на дверь. — Все трое. Хочешь взглянуть? Нет? Что ж, твое дело.

Заперев дверь, он возвращается к столу.

— Пожалей их, коммунист Пауль Прозе. Ты хороший семьянин, нежный муж и отец. Не разочаровывай нас!

Прозе встает.

— Что вам угодно? — глухо говорит он.

Гиммлер и Кальтенбруннер, молчаливые, неподвижные, сидят, заложив ногу за ногу. Следователь действует умело, и они не вмешиваются. Они знают: арестованному есть что сказать. Выловлена подавляющая часть организации, но не вся. Кое-кто на свободе, и розыск пока не дал результатов. Гиммлера особенно интересует одна женщина. Она очень тщательно законспирирована, связана только с руководителем группы. Значит, выполняет особо важную работу. Но это все, что удалось установить агенту. Кто она, где находится — тайна. Тайна Пауля Прозе.