– Вы живы? - она с трудом сдерживала слезы.

– Спасибо вам, - Коля протянул ей руку. - Если бы вы не привели наших через этот ход… - Коля показал на отодвинутый шкаф.

Она осторожно дотронулась до Колиной руки:

– Отец… Хвылин, что с ним? Что ему будет?

– Он убит.

Она посмотрела на Колю долгим, сразу успокоившимся взглядом:

– Вы удивитесь, наверное, тому, что я сейчас скажу. Это хорошо, что… что он убит. И Борецкий тоже убит?

– И Борецкий тоже, - подошел Виктор. - Вам не нужно здесь оставаться, Нина. Пойдемте, я отвезу вас к родным или друзьям. У вас есть родственники?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет. У меня никого нет… Отец… Хвылин никогда не говорил, что служил в полиции. Это правда?

– Приходите к нам на Петровку через пару дней, - сказал Виктор. - Мы найдем послужной список Хвылина, и вы убедитесь, Нина. Вас не должна мучить совесть. Вы поступили правильно.

– Возможно. Позвольте мне уйти.

Виктор переглянулся с Колей.

– Идите, - кивнул Коля. - Только непременно приходите. Я буду вас ждать.

– И я, - сказал Виктор и, перехватив Колин удивленный взгляд, покраснел.

Нина ушла.

– Начинайте обыск, - приказал Коля.

Два часа милиционеры и сотрудники опергруппы выстукивали полы и стены, перебирали вещи, осматривали ход, который вел из квартиры Хвылина в подвал. Драгоценностей не было нигде.

Пока в квартире шел обыск, Нина стояла на другой стороне Столешникова переулка и смотрела на окна своей бывшей квартиры. На смену нервному возбуждению и отчаянию пришло тупое равнодушие. Она вдруг подумала, что через три дня, когда она придет на Петровку, ее задержат и отправят в камеру. А послужной список отца - это наверняка уловка. "А, собственно, зачем? - снова подумала она. - Если бы они хотели меня арестовать - они могли бы сделать это сразу. Но они могут подумать, что я знаю, где украденные вещи. Тогда они поступили верно и будут следить три дня, а потом - посадят, - Нина горько усмехнулась. - А что ты заслужила иного, милая? Крути, не крути - обо всем догадывалась, подозрительные поручения отца и Борецкого выполняла, мелкие подарки принимала. Вот оно и возмездие!"

Вдруг Нина увидела Виктора. Он распрощался с Колей и зашагал в сторону Пушкинской улицы. Сама не понимая зачем, Нина пошла за ним. "Получается, что я за ними слежу, а не они за мной", - подумала Нина.

– Товарищ! Гражданин начальник! - крикнула она.

Виктор остановился, удивленно посмотрел:

– Вы? Почему вы не ушли? И почему "гражданин"?

– Не знаю, - девушка отвела глаза в сторону. - Меня посадят?

– За что? - спокойно спросил Виктор. - Вы в чем-нибудь виноваты? Украли? Прятали краденое? Делали что-нибудь незаконное?

– Нет. Я подумала - из-за отца. В конце концов - я носила его записки. В общем, помогала. Вы скажите мне правду.

– Куда вы пойдете? - поинтересовался Виктор. - Я провожу вас.

– Не нужно. - Она покачала головой. - О вас могут плохо подумать. Да и некуда мне идти. Родственников у нас… у меня нет, друзей, - она с отчаянием посмотрела на Виктора, - друзей у меня тоже нет. Я одна. А в квартиру я не вернусь. Да и нельзя, наверное?

– Нельзя, - согласился Виктор. - Она теперь опечатана. Что же будем делать?

– Будем? - удивилась она. - При чем здесь вы? Вы извините, что я так вот. Пристала к вам. Я пойду, вы извините.

Виктор удержал ее за руку.

– Давайте так, Нина. Вот вам ключи от моей комнаты. А вот - адрес, - Виктор написал несколько строк на обрывке бумаги. - Если соседи дома - покажите им мою записку. Они хорошие люди, приставать с вопросами не станут.

– А вы? - растерянно спросила она.

– Обо мне не беспокойтесь. У меня много товарищей, да я и у бати могу пока пожить. У него квартира на улице Горького!

– У вас есть отец? - удивилась Нина. - Как странно. А кто он?

– Кондратьев. Вы его знаете.

– Он ваш отец? - Нина даже остановилась. - Боже мой.

– Что, не похожи?

– Какой вы счастливый. У вас такой… такой отец. А у меня. А у меня - такой… - Она заплакала…

– Да что вы, - растерялся Виктор. - Не плачьте, неудобно. - Он достал платок и начал торопливо и неумело вытирать ей глаза. - Пойдемте, я провожу вас.

– Нет! - Она протянула ему ключи. - Я не пойду. Я не должна. Вы очень добрый человек, но я не могу. Вы не беспокойтесь: я приду через три дня, я не убегу. - Она горько усмехнулась. - Зачем? И куда?

– А жить? Жить где будете? - заволновался Виктор. - Нет, я вас не отпущу. Глупости все это. Хороший человек ни про вас, ни про меня ничего худого не подумает и не скажет. А на плохих - плевать! Верно я говорю?

– Верно, - улыбнулась она сквозь слезы. - Скажите, у вас все умеют так убеждать?

– Все, - Виктор взял ее под руку.

Рано утром оперативники собрались в кабинете Кондратьева.

– Все так сложилось, - сказал Коля, - что Хвылин и Борецкий уже ничего нам об украденных вещах сообщить не могут, а у нас нет даже приблизительных данных, где их искать, эти кольца и браслеты. Заключение экспертизы - чья кровь на ботинке, чей ботинок и чьи отпечатки пальцев на ружье, из которого был убит Агеев, - это, честно говоря, последнее, на что я рассчитываю. Где товарищ Кондаков?

– Еще не приходил, - доложил Воронцов. - А почему вы так ждете этой экспертизы, товарищ начальник? Заранее можно сказать: кровь на ботинке - либо Агеева, либо сторожа. Ботинок либо Борецкого, либо Смирнова. А следы пальцев на ружье - это же ясно - Борецкого! Он же сам признался!

– Бывает, что даже перед смертью человек петляет. Отводит беду от кого-то.

– От кого? И зачем? - спросил Рудаков.

– Не знаю. Поэтому мне и нужны материалы экспертизы.

Вошел Виктор. Он был возбужден.

– Извините, что опоздал, - Виктор зажег спичку, прикурил и жадно затянулся.

– Как девушка? - спросил Коля.

– Вы разве знаете? - покраснел Виктор.

– Я знаю тебя, - спокойно сказал Коля. - Как она?

– Нормально. - Виктор смущенно улыбнулся. - Она ночевала в моей квартире, а я здесь, в комитете комсомола. Как вы догадались? Мне интересно с профессиональной точки зрения.

– Январь девятнадцатого помнишь? - тихо спросил Коля. - Как отец на фронт уходил, как мать умерла. Как Маруся Кондакова тебя, голодного и холодного, приветила. Ты через такое, браток, прошел, что никогда никакого человека без помощи не оставишь. Ты не смущайся, не красней. Ты такой. И за это мы все тебя крепко уважаем. И любим. Как, ребята?

– Само собой, - сказал Воронцов. - Я иначе и не понимаю.

– Ну, я-то, положим, не очень согласен, - протянул Рудаков. - Альтруизм это все. Нам жесткими надо быть, не расклеиваться. А начальство наше? Скажите честно, Николай Федорович, разве поступок товарища капитана наше начальство одобрит? Я, мягко говоря, не уверен. На нашем языке это называется "неразборчивые связи". Вы, товарищ капитан, не сердитесь. Я честно, глядя в глаза. Не за спиной.

– Что не за спиной, - хвалю, - сказал Коля. - Но если ты хочешь быть нам всем товарищем и вообще - если хочешь, чтобы тебя люди уважали, ты всегда поступай по совести, парень. А что скажет начальство, - это дело второе, ты мне поверь.

– Разрешите по существу? - продолжил Виктор. - У меня с Ниной Хвылиной был вполне откровенный разговор. Никакими грязными делами она себя не запятнала, раскаивается, что в чем-то была невольной пособницей отца. Я считаю, ей надо помочь: устроить на работу, не терять контакта. Если согласны - возьму это на себя.

– Согласен, - сказал Коля. - Уверен, что и начальство меня поддержит. А не поддержит, так ведь мы ничего противозаконного делать не собираемся. Что-нибудь интересное Нина рассказала?

– Кроме того, что нам известно, - ничего. Назвала одну фамилию.

– Какую? В связи с чем? - напрягся Коля. - Это крайне важно!

– Балмашов. Иван Алексеич Балмашов. Хвылин и Борецкий как-то упомянули это имя. Разговор у них шел о том, что этого Балмашова нужно как можно скорее устроить на работу. Борецкий уверял, что из этого ничего не выйдет. Балмашову-де не всякая работа будет по нутру, не сявка Балмашов. А Хвылин сказал: "Ради дела потерпит".