Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

"Батюшка! - сквозь вязкий туман пробилась мысль. - Я, должно, у священника, отца Серафима. Больной я, что ли". И сразу же вспыхнуло острое любопытство: "С кем же батюшка говорит?"

Коля повернулся, застонал:

– Ну, кажется, слава богу, - отец Серафим перекрестился и подошел к кровати, на которой лежал Коля. - Как мы? Больно?

– Ничего, - Коля покосился на гостя.

Тот стоял у окна и внимательно смотрел на Колю.

Был он маленький, пухленький, с короткими руками и круглой головой без шеи, в темно-синем вицмундире с золотыми пуговицами. Встретив Колин взгляд, он улыбнулся, отчего на румяных щеках обозначились два спелых яблока, сказал:

– Крепкий у вас организм, молодой человек, это прекрасно! Вы даже не подозреваете, насколько это важно для вас и… для меня! - он потер пухлые ладошки, посмотрел на отца Серафима и весело засмеялся.

– Не понимаю я чего-то, - хмуро сказал Коля. - Домой пойду…

– Какой там! - всплеснул руками Серафим. - Лежи и не вздумай! - Священник бросил укоризненный взгляд на гостя. - Вы, Арсений Александрович, напрасно. Озорство в серьезном деле - только помеха, голубчик. Однако мне в храм пора. Вы уж тут без меня. Не торопясь, с осторожностью.

Серафим ушел. Арсений щелкнул массивным золотым портсигаром, чиркнул спичкой, задымил.

– Нехорошо здесь курить, - буркнул Коля. - Образа здесь…

– Ишь ты, - задумчиво сказал Арсений. - Бога боишься. Это славно. Да ведь я - гость. Гость в дом - бог в дом, слыхал?

– Знаем, - солидно отозвался Коля. - Однако обхожденье и гостю положено.

– Верно, - кивнул Арсений. - Давно в стенки ходишь?

– Как в силу вошел. Два года.

– А лет тебе? - удивился Арсений.

– Семнадцать, - Коля засмущался, опустил глаза.

– Семнадцать?! - опешил Арсений. - Ай да ну! А с одного удара положишь человека?

– Любого. Передо мной еще никто не устоял.

– Ну, приемчики разучить, - как бы про себя сказал Арсений. - Дзю-до, карате… Экстра-класс!

Коля не понял ни слова и только моргал. Арсений заметил это, рассмеялся:

– Потом, все потом. Главное, не обманул меня батюшка, все сходится. Жаль только, в деле я тебя не увидел. Поздно приехал. А почему? Дороги, брат - жижа одна.

– Не повезло мне на этот раз, - горько сказал Коля.

– Жизнь - как зебра, - заметил Арсений. - Черная полоска, потом - белая. Лошадь это такая, полосатая, - объяснил он. - Водится в теплых странах.

– А кто… вы кто будете? - мучительно краснея, спросил Коля. Не в его обычае было вот так, по-бабьи, расспрашивать.

– Я-то? - добродушно переспросил Арсений. - Чиновник. Занимаюсь… особыми делами, а какими - узнаешь, когда подружимся. Вот как мы с отцом Серафимом лет пять назад.

– Все же мне идти надо, - Коля приподнялся, опустил ноги на матерчатую дорожку. - Родители, поди, беспокоятся.

– Родители? - Арсений странно посмотрел на Колю и подошел к нему вплотную: - Вот что… Мне отец Серафим не велел говорить, да ты парень крепкий, мужчина. Нет больше твоих родителей. И дома твоего нет. Крепись, Коля. Горе большое, а ты - молись. Все ходим под богом, и пути его - неисповедимы. - Он перекрестился.

Сказанное с трудом проникало в мозг. Коля никак не мог осмыслить слов Арсения. Все казалось - о ком-то другом он сказал, сейчас все разъяснится, и все будет, как всегда. "Родителей… нет, - про себя повторил Коля. - Наверное, дома нет?"

– А где же они? - дрогнувшим голосом спросил он.

– Пока стенка на стенку шла, загорелся ваш дом, - сказал Арсений. - Когда тебя сбили, он в этот самый миг и загорелся. Тушили, да там, говорят, пламя в полнеба взвилось. И собака погибла. Так и осталась на цепи, бедняга. Ты крепись, Коля…

Родителей хоронили, как исстари хоронят на Руси: с воем, кутьей и беспробудным пьянством.

Пока выносили из церкви гробы и старухи крестились, Коля стоял в стороне, словно все происходившее не имело к нему никакого отношения. Он еще не осознал до конца, что же произошло, но даже те обрывочные мысли, которые мелькали теперь в его мозгу, неумолимо подводили его к одному: родители ушли навсегда и ему, Коле, теперь будет совсем плохо. Он думал о том, что отец, в сущности, был мужик добрый, безвредный, а что пил… Кто из русских людей не пьет? Все пьют, потому что жизнь до сих пор была глухая и беспросветная. Жалко было отца: от роду - сорок, на вид - семьдесят: седой, грязный, всклокоченный, как больной петух. И мать в свои тридцать шесть - морщинистая, с большим животом и потухшими глазами… Не повезло и ей: двух сыновей отняла глотошная, третий, Коля, вырос сам по себе, чужим.

И вот все кончилось. Навсегда. Гробы один за другим отнесли к могиле, и вслед за отцом Серафимом провожающие запели "Снятый боже". Потом отец Серафим бросил землю на оба гроба и проговорил негромко и печально:

– Господня земля, и исполнение ея, вселенная и все живущие на ней…

Он пролил на гробы елей из кадила, проговорил "Со духи праведных", и четверо мужиков, Анисим Оглобля среди них, подвели связанные полотенца под гробы и опустили в могилы.

После поминок, устройство которых отец Серафим по своей щедрости взял на себя, состоялся разговор.

Батюшка притянул Колю к себе, погладил по-отцовски:

– Садись, обсудим, как тебе дальше жизнь ломать. Скажи, как мыслишь: здесь остаться или уехать хочешь?

– Чего же здесь, - грустно сказал Коля. - Хлеб не сеял, скотину не пас. А драться больше не могу. Не крестьянское это дело, - он повторил слова покойной матери.

– Оно верно, - кивнул Серафим. - Мне помогать станешь. По дому, по хозяйству.

– Тошно мне здесь, батюшка. Вина на мне за родителей.

– Нет, - вздохнул Серафим. - Ибо сказано: и волос с головы человеческой не упадет без воли моей… Так бог решил, Коля, и грешно тебе, человеку, быть больше бога.

В горницу вошел Арсений, прислушался, теребя пуговицу на сюртуке, вмешался в разговор:

– Уехать тебе надо, вот что я скажу.

– Куда? - спросил Серафим.

– В Петербург, - сказал Арсений.

Коля вопросительно посмотрел на него, недоверчиво улыбнулся:

– В Петербург? Мне? Не-е…

– Почему "не-е"? - весело передразнил Арсений. - Ты мне нравишься, товарищами будем!

– Гусь свинье не товарищ, - вспомнил Коля поговорку.

– Кто же из нас кто? - усмехнулся Арсений.

Отец Серафим замахал руками, запричитал:

– Не туда разговор, не туда, милейшие, надо по сути говорить в корень, в корень, дражайшие, заглядывать! Что Коля у вас делать станет? Чему учиться?

– Для начала - поживет, осмотрится. Потом возьму его в долю. Дело у меня в Питере.

– Какое? - спросил Коля.

– Особое, - усмехнулся Арсений. - Я же тебе говорил. Как, батюшка? Отпустите Колю?

Коля заплакал, уткнулся священнику в плечо:

– Не гоните меня. Сам не знаю, чего хочу. Мутно в голове, темно…

Арсений и священник переглянулись.

Серафим сказал:

– Оборони бог, Коленька. Живи, сколько хочешь, я тебя не гоню. Вижу, хотя и дорогой ценой, но почувствовал ты бога, и я этому искренне рад. Ну какая у тебя судьба в деревне? А там - столица.

Коля утер мокрое лицо рукавом:

– Думаете, так лучше будет? Верю я вам, батюшка.

– Лучше, Коля, - серьезно сказал Серафим. - Сам посуди: здесь у тебя - пепелище, там… Может, судьба твоя там?

Утром Анисим Оглобля подогнал к крыльцу Серафимова дома телегу, постучал кнутовищем в ставень:

– Здесь мы, батюшка.

Вышел Коля, бросил на мерзлую солому узелок с пожитками, перекрестился, подошел под благословение.

– Плыви в море житейское, отрок, - сказал Серафим. - И помни: отныне Арсений Александрович - твой отец и благодетель. Слушайся его во всем. Даже если удивишься чему - все равно слушайся, ибо отныне судьбы ваши неразделимы.

– Хорошо сказано, - с чувством вздохнул Арсений. - Трогай, - кивнул он Оглобле.

Коля долго смотрел назад - до тех пор, пока добротный попов дом и четырехскатная крыша не скрылись за поворотом дороги.

248
{"b":"908504","o":1}