Генерал? «Я даже и генерала просил…»

Здесь все туманно и неустойчиво. Это могло быть и проходной фразой, ровным счетом ничего за собой не несущей. Просил какого–то генерала похлопотать о закладке подземного кабеля. Сказал об этом… Только интонация настораживала. Так, как была произнесена эта фраза, говорят только о людях, известных обоим собеседникам. Сразу вопрос: почему этому господину известно, что у Раскольцева есть знакомый генерал? Стало быть, вообще круг знакомых анализировался теми, кто послал к Раскольцеву этого господина.

Сомнений не было. Раскольцев был оживлен как старый агент. Завербован он мог быть только в плену. Кем? Гестапо или абвером? Особого, правда, значения это не имело… Он перешел в наследство другим хозяевам. Пытались оживить и Шкаликова. Сорвалось… Мы тогда не знали, какой был разговор у Шкаликова с Сальге, но мы знали, что Сальге его убил, что надежды на Шкаликова не оправдались.

Оживляют агентуру. Зачем? Просто так, на всякий случай это не делается. Стало быть, Раскольцев понадобился именно сейчас, и, всего вероятнее, только потому, что прикоснулся к лицу или объекту, интересующему хозяев этого посланца, хозяев бывшей гестаповской или абверовской агентуры.

Этот строй рассуждений подводил нас уже с другой стороны и к генералу… Опять же все это было смутно, интерес мог быть проявлен совсем и не к генералу. Но к кому–то он проявлялся. Надо было установить пациентов и знакомых Раскольцева и посмотреть, куда через него устремился этот господин.

За эту сторону дела взялся Василий.

Меня вызвал для доклада Сергей Константинович.

Первый вопрос висел в воздухе.

— Чем объясняется, что вы не задержали убийцу Шкаликова?

— Слишком это было бы просто, Сергей Константинович! — ответил я. — Настоящее расследование только начинается! Сегодня мы знаем, что этот неизвестный, он же пока что Гусейнов, оживил агента какой–то разведки. Можно предполагать…

— Предполагать не надо! В конечном счете, от кого бы этот господин ни действовал, все сойдется в одном центре… Оживил? А может быть, Раскольцев и был действующим агентом?

— Нет! Из записи их разговора видно, что они только начинают работать… Оживлен Раскольцев, и ему придан связник.

— Кто связник?

— Это один из вопросов расследования…

— Какое на вас впечатление произвел Раскольцев?

— Всех фактов мы еще не знаем. Противник он сильный.

— Если сильный противник, то и человек сильный.

— Сильный, Сергей Константинович! Думается мне, что и отличный специалист… Практика поставлена у него солидно.

— Сильный человек, отличный специалист… Что его могло так крепко связать с международными авантюристами? Сильный человек по мелочам не запутается…

— Я ему оставил свой телефон!

— Зачем?

— Представился я чекистом… Интересуюсь историей… А вдруг! Вдруг в часы сомнений и колебаний рука потянется к телефону? Ему будет легче обратиться к человеку знакомому, к своему пациенту. Может быть, это его подтолкнет прийти…

— С повинной?

— Сначала, может быть, посоветоваться! Может быть; еще жив в нем человек? Не хотелось бы без борьбы его уступать…

— Может быть… Может быть… Если его руки в прошлом не запятнаны кровью! Этот господин не уйдет, пока вы ведете расследование?

— Он проверит, как пойдет передача… Этим у нас обеспечена еще одна встреча с ним.

— Врач… Это же гуманная профессия… Неужели самое страшное? Тогда, во время войны? Связного будет трудно найти?

— Не думаю…

13

Вечером у Раскольцева на веранде собрались гости. Приехал к Раскольцеву сыграть с ним партию в шахматы генерал Брунов. Его служба была связана с гражданской обороной. Никогда еще воинские формирования не выполняли столь высокой и благородной миссии — не только оборона от нападения, но и спасение миллионов людей от пламени термоядерного оружия.

Петр Михайлович Брунов начал войну капитаном. С первых дней на переднем крае… Росли наши бронетанковые соединения, корпуса и армии. В боях рождались и традиции. Ранения, госпиталь, опять в бой. Горел в танке, обожжено лицо, перебита нога…

Приехал на огонек художник Казанский. Он приехал не столько к Раскольцеву, сколько к его дочери. Елена Раскольцева кончила Суриковское училище, искусствовед. Казанский был ей интересен своими знаниями памятников древнерусского искусства. Раскольцев смотрел на Казанского как на преуспевающего молодого человека. Он был не против этого знакомства. Не пьет, умеет зарабатывать деньги, купил даже машину… Елена знала, что она нравится, это было приятно, но она не торопилась определять свою жизнь…

Брунов не первый раз видел этого художника у Раскольцева, привык к нему.

Разговор зашел о недавней туристской поездке Казанского.

Спрашивал Брунов.

— Я слышал, что вы там знамениты! Как–то мне пришлось прослушать радиопередачи радиостанции «Свобода». Их обозреватель не скупился на эпитеты в ваш адрес. Вы знаете, что такое радиостанция «Свобода»?

— Наслышан… Газеты читаю…

— Вам не щекотно, что они вас хвалят?

— Это их дело. Я в этом направлении стараний не прилагал.

— Я не о стараниях! Помилуйте! Но там же сидят оголтелые враги России… А вы как будто пытаетесь работать в традициях русского национального искусства? Наверное, надо подумать, что их так подкупило в вашем творчестве? Они выставляли какие–то ваши картины, Какие?

— Библейские сюжеты… Эта тема не имеет прямого адреса! Она абстрактна, вечна… Скачущие всадники из Апокалипсиса… Страшный суд… Воскрешение мертвых… Земля и море отдают своих пленников… Этими темами занимался и Андрей Рублев… В век атомного оружия у многих мысли обращаются к Апокалипсису. Древние обладали более богатой фантазией на ужасы…

— Может быть, они не знали настоящих ужасов и не могли себе представить хотя бы даже Хиросиму! Те, кто сегодня вещает по радио «Свобода», содержатся на деньги тех, кто сбросил атомную бомбу на Хиросиму! Я вас не утомил, Евгений Прокофьевич?

Раскольцев смягчил остроту спора ироническим вопросом:

— В атомный век, наверное, и игра в шахматы потребует новых правил?

Брунов понял желание хозяина дома перевести разговор на более нейтральную тему.

— Большинство игр с давних пор, — ответил он, — в какой–то степени воспроизводят войну. Шахматы, должно быть, изобретены полководцем древности. Удары пехоты… Удары легких и тяжелых фигур, прорыв оборонительной линии противника, проникновение на последнюю линию, в глубокий тыл. Философия, по которой пешка на последней линии становится ферзем. Игра начинается с середины поля… G поля битвы! Пока пешечный строй и строй тяжелых фигур не нарушены, король в безопасности. Тысячелетия эта тактика не менялась. Вообразим, что игра начинается не с середины поля, а на задних клетках…

Раскольцев усмехнулся:

— Тогда придется придумать новые ходы!

— И ходы, и тактику игры… Наверное, она выразилась бы в том, чтобы быстрее, еще до удара противника, отвести короля с уязвимых клеток! Король — это лишь символ, знак в числе фигур… Здесь скрыта более глубокая философия. Это нация!

Брунову и невдомек, что каждое его слово записывается на магнитную проволоку портативным магнитофоном в кармане Раскольцева.

А вот вопрос Раскольцева и попрямее:

— Шахматное искусство атомного века… Скажите, Петр Михайлович, как человек сведущий, нам, не посвященным… Скажите… Ну вот разразилась катастрофа! Не предотвратили! Есть хоть какая–нибудь надежда… нам, простым людям, уцелеть?

— Не предотвратили? — переспросил Брунов. — Это действительно катастрофа! Мне как–то пришлось читать в одной зарубежной газете, что новая война не должна быть военным разгромом вражеской нации, как это было в прошлых войнах, а буквально истреблением вражеского народа. Для истребления всего народа надо сбрасывать бомбы так, чтобы уничтожить без всякой жалости мужчин, женщин, детей, сжечь их жилища, разрушить заводы, отравить воду, выжечь урожай и превратить саму землю в безжизненную пустыню… Вот так! А вы, молодой человек, принимаете, не задумываясь, их знаки одобрения!