Одного из встречающих мы заметили несколько ранее. Он приехал минут за двадцать до приземления лайнера. Это Нейхольд, корреспондент одной из зарубежных газет.

Нейхольд молодой человек, ему лет тридцать. В своих корреспонденциях он сдержан, искусно демонстрирует объективность, проходит мимо скандальных сенсаций. Но вот уже несколько лет он работает на этого господина или на тех, кто посылает этого господина к нам в гости. Значительный приработок к гонорарам в газете? А может быть, журналистская деятельность всего лишь прикрытие?

Нейхольд одет небрежно, с какой–то даже нарочитостью небрежно: изрядно потершиеся джинсы, сандалеты, замшевая курточка.

Прямые черные волосы. Горбинкой нос обличает европейца–южанина. Он смугл, но смугл от загара, который с первыми же жаркими лучами легко затягивает его кожу. Такого типа лица встречаются на Средиземноморском побережье, на юге Италии, во Франции — ближе к испанской границе. Он был бы красив, если бы не пренебрежительная ирония в уголках его губ и в темных глазах.

Господин, которого он встречает, тоже был южанином, но не европейцем. Его по внешнему виду, по цвету волос и кожи можно было принять и за араба, и за перса, и даже за айсора.

Последний раз мы видели этого господина пять лет тому назад. Он уже немолод, поседел, углубились морщинки у глаз. Держится он все так же прямо, едва заметно приопустились плечи.

Его можно принять за коммивояжера. Интересно, какими он на этот раз запасся документами? Он предпочел легальный, открытый въезд в страну. Но это совсем не означало, что вот сейчас, немедленно, он не попытается исчезнуть с наших глаз.

Итак, он снял шляпу, вытер белым платком пот со лба…

Нейхольд, перекидывая из одного угла рта в другой сигарету, бесстрастно смотрел на приближающихся пассажиров. Этот жест приезжего не вызвал у пего никаких эмоций. И все же!

Наши товарищи уловили в общей сумятице вокзального хаоса целеустремленное движение человека. Это — шофер такси. На голове у него форменная кепочка. Молодой, лет двадцати пяти — двадцати шести. Он шел не торопясь, небрежно, пиджак нараспашку, в зубах сигарета.

Остановился у киоска с сигаретами, прошелся вдоль книжного прилавка, подбросил в руке связку ключей. Профессиональный жест шофера. Через минуту он оказался за рулем. К нему подходили пассажиры и тут же отходили. Он отказывался ехать…

На привокзальной площади интересующий нас господин. Поглядывая поверх снующих пассажиров, он высмотрел машину, прямо направился к такси, где сидел за рулем тот самый таксист, что обратил на себя наше внимание.

Он подошел к окошку со стороны шофера, протянул ему листок бумаги и что–то начал объяснять знаками. Сторонние наблюдатели этой сценки могли бы подумать, что иностранец, не знающий русского языка, объясняет шоферу, куда ему надо поехать. Шофер посмотрел на листок бумажки и согласился отвезти пассажира.

Сальге, так звали гостя, сел в машину. Такси медленно тронулось, пристроилось к веренице других машин на выезде со стоянки.

Он сел к «своему». Это усложняло наблюдение, требовало особой осторожности. Но мы его ждали, стало быть, готовились и к неожиданностям.

Вслед за такси пошли оперативные машины. А через несколько минут мне доложили, что на этот раз Сальге приехал под именем Иоахима Пайпера, что ему забронирован номер в гостинице «Украина».

С этим господином требовалась удвоенная осторожность. Я запретил сотрудникам наблюдения пользоваться радиотелефоном. Телефон проводной связи стоял в будке ГАИ на полпути с аэродрома в Москву. Возле будки ГАИ дежурили наши люди. Их предупредили, чтобы оперативные машины были сняты с маршрута, если такси под номером 33–19 пройдет мимо поста.

Его надо было встречать в гостинице, а не идти за ним следом.

Имелся какой–нибудь шанс, что он захочет где–то побывать до приезда в гостиницу?

В двух точках, наиболее вероятных, мы тоже были готовы к встрече с ним… Могла быть и третья точка, нам неизвестная.

Ну что же… Пришлось для этого применить старый и испытанный прием. Он известен всем разведывательным службам мира, его знают разведчики любой квалификации. Но, несмотря на это, он действует всегда безотказно.

С поста ГАИ почти в открытую за ним пошла наша «Волга». Что она действительно наша, ни ему, ни его человеку за рулем неизвестно. Но «Волга» прицепилась, повисла на хвосте. Что это за машина? Наблюдение, слежка? Если слежка, если наблюдение, то все на этом и закончилось. Никуда и ни при каких вариантах уйти от слежки в большом городе с большим движением невозможно. Тут же вся служба наблюдения будет приведена в действие. От слежки не избавишься. Что делать? Ничего не делать! Следовать намеченным маршрутом и ни в коем случае не выходить ни на одну из своих нелегальных целей.

«Волга» проводила их до въезда в Москву и замешалась в общем потоке транспорта.

Здесь уже и без хвоста он не решится на маневры, здесь любая машина может быть службой наблюдения… Нам же нужно было, чтобы он приехал в гостиницу и взял номер. Мы должны были разобраться с шофером такси…

А Нейхольд все еще был на аэродроме. На стоянке стояла его машина. Но он присутствовал на аэровокзале, когда прибыл Сальге, как когда–то Сальге провожал его, Нейхольда, в Париж, наблюдая за его посадкой в самолет со стороны.

2

Не так все начиналось пять лет тому назад…

Поздним вечером в городской отдел милиции небольшого подмосковного городка явилась Клавдия Ивановна Шкаликова — пожилая женщина, местная жительница. Она всех знала в городке, и ее все знали. Тихий, небольшой городишко, вокруг леса. В городке швейная фабрика, вот и вся его промышленность. В пригородах пионерские лагеря. Колхозная земля начинается сразу за городской чертой.

Она вошла к дежурному по отделению милиции в двенадцатом часу ночи. Старшина дремал, уронив голову на стоя. Происшествия, когда требовалось бы вмешательство милиции, в городке были редкими.

Он проснулся от удара входной двери, поднял голову и протер глаза. Шкаликова… Он сразу узнал ее. Она жила на соседней улице. Ее плотная, полнеющая фигура, ее круглое лицо с доброй улыбкой примелькались ему в городе. Она была явно не в себе. У нее подрагивали губы, а в глазах стояли сдерживаемые слезы.

Она подошла к барьеру и тихо сказала:

— Сынок! Ты уж извини меня! Где Иван Иванович?

Это было в стиле городка. Все друг друга знали по имени и отчеству. И он не удивился, что она именно так спросила о начальнике городского отдела. Удивился он другому. Как это она не взяла в толк, что начальника отдела в такой поздний час не должно было быть на работе!

— Начальник? Спит он… Отдыхает!

Старшина подтянулся, сообразив, что не на огонек зашла Шкаликова в милицию.

— Что случилось? — спросил он.

Шкаликова было наклонилась ближе, но, с сомнением оглядев старшину, отпрянула:

— Нет, Николай!

Она знала по имени и старшину.

— Нет, Николай… — ответила она как бы самой себе. — Иван Иванович мне нужен…

— Какая срочность? Приходите, Клавдия Ивановна, утром…

Шкаликова рассказывала потом, что уже было и собралась все отложить до утра. Очень у нее было все неустойчиво в ту минуту, но чувствам своим она привыкла больше верить, чем рассуждениям. Она уже было и к двери пошла, но вернулась. В голосе ее что–то послышалось такое, что старшина смирился.

— Нельзя утром… Буди начальника!

Старшина поднял телефонную трубку…

Рассказ Шкаликовой строился лишь на впечатлениях и ощущениях, ничего она точно не могла сформулировать и ничем основательным свою тревогу не подкрепила.

Все произошло недавно, полчаса назад… Ее дочка, Леночка, сидела у открытого окна и читала.

Кто–то постучался пальцами о подоконник из сада. В саду было темно. На свет из окна вышла фигура незнакомого человека. Леночка испугалась, но незнакомец тихо попросил:

— Дочка! Разбуди отца!

Здесь Шкаликова проснулась, услышав сквозь сон мужской голос с легким восточным акцентом.