Она опять, как двадцать с лишним лет назад, сожалела, что не умела стрелять и не было у нее винтовки с оптическим прицелом. Тогда бы и оборвались все мучения.

Да, она права. Думали ли мы в майские дни сорок пятого года, что процесс над фашизмом будет столь мучителен и опасен не для преступников, а для свидетелей их преступления?

Что происходит с человеком XX столетия, почему философы никак не соберутся ответить на этот самый главный вопрос современности? Чем они объясняют зигзаги, которые делает человеческое сознание?

Ужаснувшись, мы глядели на развалины Европы двадцать лет тому назад, и этого урока оказалось мало. Опять расползается по карте мира человеконенавистничество. Оно находит себе не только адвокатов, но и ретивых последователей… Это в гуманный–то век, когда для радостей жизни созданы такие материальные ценности, о которых не смели мечтать самые отчаянные фантасты!

Я высказал Марии сомнение, что суда может и не быть, что Ванингера отведут от суда еще в процессе следствия. Она меня поправила. Нет, суд будет. Ванингеру и его нынешним друзьям важнее оправдать его по суду, создав этим и юридический прецедент, чем замять дело, вызвав общественный скандал. А поэтому, прежде чем начать суд, они постараются отвести улики от него. То есть сделать так, чтобы на суде не оказалось свидетелей–очевидцев…

4

Ко мне в контору позвонил майор Дайтц. Он сказал, что хотел бы повидаться, но не считает возможным беспокоить меня вызовом в министерство. Я не ожидал такой любезности. Он спросил, где мы могли бы встретиться. Я предложил мой служебный кабинет, но Дайтц промолчал, явно не одобрив моего выбора. Не принял он как место встречи и загородный ресторан. Оставалось пригласить его к себе домой.

Мы условились, что возьму я его в свою машину на одном из перекрестков в седьмом часу вечера.

После истории с «ягуаром» я внимательно следил за всеми машинами, возникающими сзади.

Что нужно Дайтцу в моем доме? Еще один вопрос ко всем недоумениям, начавшимся с известной повестки из министерства внутренних дел. Если бы этот визит носил официальный характер, ему iie нужно было бы спрашивать моего разрешения. Если он это делает в каких–то своих особых и личных целях, мне надо быть осторожным и не привести на условленный перекресток за собой хвост.

До места встречи десять минут езды. Я выехал за час. Отправился сначала в противоположную сторону, затем заехал в известный мне довольно пустынный переулок и остановил у тротуара машину. Там стоял минут двадцать. Подозрительных машин не появлялось. Затем сорвался с места, на большой скорости промчался по переулку, сделал несколько крутых поворотов и только потом уже выехал на встречу.

Я подъехал к Дайтцу, остановился, не выключая первой скорости. Как только майор сел в машину, отпустил сцепление и вклинился в поток машин.

Дайтц внимательно посматривал на меня. Он мог бы удивиться. Я ехал необычно. Малейший просвет в движении я использовал для обгона. Машина ехала скачками, как блоха.

Наконец–то я увидел улыбку на лице Дайтца и услышал его голос без мрачных, холодноватых ноток.

Оказывается, майор Дайтц знал о «ягуаре» больше, чем я. Это меня не удивило. Такого рода осведомленность должна быть у майора профессиональной. Поскольку он сам заговорил о «ягуаре», к той погоне он мог быть и не причастен. Он даже сказал, что «ягуар» меня кое–чему научил, и вдруг пожал мне локоть. Это было неожиданностью. Майор вступил в сложную игру со свидетелем. Такая игра могла расцениваться как нарушение профессиональной этики. Но кто же он все–таки, майор Дайтц? Друг или враг?

В каком стане он был во время войны? Если бы это узнать! Я попытался найти общих с ним знакомых. Не оказалось. Загадка, а не майор…

Заезд в гараж у меня под дом с улицы. Запоры стояли на световых реле. Я включил фары, электромоторы раздвинули ворота. Не задерживаясь, мы въехали в гараж, ворота задвинулись. Мы дома.

Я решил всячески облегчить задачу Дайтцу. Я показал ему свой дом, все его ходы и выходы. Министерство все это могло узнать и помимо моего желания. Зачем–то ему нужно было прийти в мой дом. Пожалуйста!

Я старался подметить, что его больше всего заинтересует. Гараж с раздвижными дверями от светового реле — ото была новинка. Но ее не коснулось его внимание. Не заинтересовало его и собрание моих картин. Он очень внимательно изучал входы и выходы в доме. Я провел его по всем комнатам. Он попросил меня показать и спальню. Он осмотрел все окна и из каждого выглянул на улицу, как бы проглядывая, где под окнами может притаиться злоумышленник. Осмотрел сейф в кабинете и одобрил его устройство. Он знал эту фирму и сказал, что она надежна.

Мария принесла нам коньяк и кофе. Разговор шел на общие темы, не имеющие отношения к делу.

Стемнело. Дайтц покосился на окна. Я задернул шторы. И тогда он спросил, не собираюсь ли я в ближайшее время куда–нибудь выехать. За пределы страны… Нет ли у фирмы нужды послать меня по каким–либо коммерческим делам в далекие страны?

Я ответил, что, хотя нужды такой пока не предвиделось, международные связи у фирмы столь обширны, что потребность в моем отъезде может возникнуть в любой момент. Я поинтересовался, не беспокоит ли господина Дайтца мой отъезд в связи со следствием. Если я нужен следствию, то всегда можно найти замену для дел фирмы.

Дайтц с упреком посмотрел на меня. Оказывается, он хотел, чтобы я уехал на неопределенный срок и вернулся бы только в день открытия судебного заседания. Даже не к открытию, а к часу, когда обвинение начнет вызывать свидетелей. Но разве ему известен этот час, если еще не решено, будет ли вообще в суде слушаться дело Ванингера?

На лбу Дайтца проступили крупные капли пота. Он что–то хотел мне сказать и искал, как сказать. Затем он все же выговорил эту трудную для него фразу: «Я хочу, чтобы вы выступили свидетелем на суде!» Он вложил скрытый смысл в эти, казалось бы, простые слова. Ему хотелось, чтобы я и моя жена на некоторое время покинули Европу. Нет ли у фирмы дел в Индии, к примеру? Или в Индонезии? Если таких дел нет, то почему бы мне не поехать туристом? Можно сослаться на расстроенное здоровье. К процессу я должен попасть вовремя. Для этого достаточно следить за газетами, можно условиться о телеграмме. Текст телеграммы будет совершенно нейтральным: что–нибудь о здоровье знакомого.

Походило, что Дайтц из тех, кто не был нацистом. Если принять версию, что он друг, то он сказал более чем достаточно. Если враг? В сложную он включается игру. Отстранить меня от процесса? Друзьям Ванингера проще разделаться со мной в той же Индонезии. В ФРГ было бы слишком вызывающе.

5

Я объявил президенту фирмы, что ухожу в отпуск. Надолго ли?

Наверное, ненадолго. Мы только что обвенчались с женой. Добрая старая традиция — свадебное путешествие.

Он улыбнулся моей шутке — он был одним из тех, кого мы пригласили на свадьбу.

Путешествие? Куда?

Я ответил уклончиво: по европейским странам.

Он не возражал. Но и у него есть ответная просьба: составить так маршрут, чтобы заехать в Западную Германию и решить одно срочное дело с приборостроительной фирмой. Я не мог отказать президенту в любезной просьбе, хотя и нарушил этим запрет Дайтца. Запрет? Может быть, это слишком категорическое определение. Он только советовал не ездить в Западную Германию. Я получил от президента установку на переговоры и оформил документы для поездки через Западную Германию во Францию, а из Парижа самолетом в Москву.

Теперь надо было запутать следы. В Западную Германию я дал заявку на поездку автомашиной. Самый рискованный вид транспорта в моем положении. В Австрии они меня не тронут, подождут, когда пересеку границу. Пограничная зона тоже не очень пригодна для таких дел. А далеко забираться по дорогам Западной Германии я не собирался. Машина всегда может испортиться. Я ее оставлю в одной известной мне ремонтной мастерской и позвоню президенту приборостроительной фирмы. Он, конечно, вышлет свою машину: долг вежливости. Дальнейшее путешествие будет менее опасным. Фирма проводит меня на аэродром, я вылечу во Францию и там сяду на советский самолет…