Кольберг считал, что сработано это грубо.

А что он мог поделать! Не впервые, как. только заходила речь о составлении дезинформации, начиналась чехарда. Никто не хотел принимать участия в составлении такого рода сообщений для агентов. Один перекладывал на другого. Никто не хотел брать на себя ответственность. Автор дезинформации знал, что им составленные данные уйдут по прямой к противнику. Сегодня гестапо посмотрело его дезинформацию и одобрило, а завтра вдруг вскроется, что по ошибке противник не оказался дезинформированным, а догадался о ложном засыле. Тогда как? Обвинение в государственной измене? Очень было трудно в соответствующем отделе получить заказ. Пришлось Кольбергу потревожить своего высокого покровителя. Получил… Но ему отплатили. Подсунули такой анекдот, в который никто в тридцать шестом году поверить не мог.

Курбатов задумался: что бы это все означало? Недобросовестная работа? Решил поглядеть, какой будет реакция начальства. Передал все атташе, а тот продублировал передачу дальше. Пришла оценка информации. Донесение Папуаса было оценено как информация, представляющая значительный интерес. Чудеса? А может быть, все это лишь для создания видимости работы? Чтобы выкачать из казны деньги? Обман? Мошенничество в корыстных целях, даже не измена и не предательство.

Словом, польские его коллеги приняли все как должное и благодарили. Из Центра, правда с опозданием из–за затруднений со связью, пришло предупреждение от Дубровина, чтобы Курбатов остерегался агентов, переданных ему по наследству его предшественником. Центр прямо указывал, что оба этих агента работают на немцев. Советовали Курбатову попытаться вызвать их на откровенность. Слишком уж нарочито врали.

Курбатов встретился с Папуасом.

Человек без возраста, словно кто его оросил тем же составом, что и египетские мумии. Сморщенное, пергаментного цвета лицо, то ли пепельные, то ли серые от грязи волосы. Суетлив, прокурен, передние зубы наполовину съедены никотином. На пиджаке пепел, рубашка прожжена. Жалкий вид, если бы не жестокий огонек в карих глазах, жестокий и холодный. Послужной список Папуаса был у Курбатова. Картежный игрок, шулер, дважды судимый. Во время игры в карты его зацепили офицеры из польской контрразведки. Но только ли они?

Папуас встретил Курбатова на конспиративной квартире сладенькой улыбочкой.

Он суетился, предлагал коньяк.

Курбатов сел за стол и долго молча глядел на Папуаса.

— Может быть, кофе? — предложил агент. — Я умею заваривать по–турецки.

Курбатов мрачно молчал. Папуаса смутило упорное молчание. Он примолк и даже с некоторым вызовом в позе остановился по другую сторону стола.

Наконец Курбатов проговорил:

— Как перед вами был поставлен вопрос? Как? Повторите!

Папуас попятился. Имея за спиной даже такую высокую защиту — Кольберга, он испугался.

— Какой вопрос? О чем вопрос?

— По делу…

— А–а–а! Это о контингентах войск? А вы и поверили, что не увеличился?

— Я ничему не поверил. Почему вы написали ложь?

— Приказали, вот и написал! — спокойно и обезоруживающе ответил Папуас.

— Кто приказал?

Агент склонился над столом, перешел на шепот:

— Из военной контрразведки.

Курбатов не ожидал такого легкого признания. Папуас наслаждался его удивлением.

— Вы что же, — спросил наконец Курбатов, — сразу и на нас, и на немцев?

— Не сразу. И не на вас… На немцев. — И с издевкой добавил: — Возражаете?

— Зачем вы мне об этом говорите?

— А чтобы вы меня дураком не считали! — Он почти кричал. — Шулер — это не дурак, а совсем наоборот! Это искусство! Во всем искусство! И сделать мне вы ничего не можете! Не мне вас бояться надо — вам меня!

— И мне особо бояться нечего! — спокойно ответил Курбатов.

— Вот и давайте работать! — предложил Папуас. — Своим вы ничего не рассказывайте. Я вас буду снабжать тем, что мне для вас дадут, а вы своим… И вам нет опасности, и мне выгода.

Курбатов рассмеялся.

— Обязан спросить вас… С кем вы связаны?

Папуас руки выставил, как для защиты.

— Не надо интересоваться! Сам не знаю. Лысый, сухой, как сморчок, вот как чертей на курительной трубке вырезают… Звать не знаю как. Нарисовать могу.

— Нарисуйте.

Какая странная, просто невероятная ассоциация! Давно это было… Кольберга он рисовал для… Дзержинского. Мог бы он расценить, как сыскной прием, если бы не был уверен, что никто, ни одна дута не знала о той сцене.

Когда Папуас перечислял внешние приметы человека, с которым ой связан, Курбатов почувствовал неладное. Слишком уж нарочито все выглядело.

Папуас рисовал. Проступал знакомый профиль, череп, обтянутый кожей, недоставало только подписи под рисунком.

Курбатов ладонью прикрыл рисунок, взглянул в глаза Папуасу.

— Ну? — спросил он. — И дальше будем в прятки играть? Этого твоего защитника я знаю… И ты его знаешь. Это по его наущению ты признался, а? Говори!

Папуас попятился, страх и неуверенность мелькнули у него на лице.

— Полковник Кольберг! Звони ему, вызывай сюда! Пусть явится. Я и с ним сумею объясниться!

Папуас явно испугался. Но еще не терял надежды. Попробовал сопротивляться.

— Если вы все знаете, пан Курбатов, вы, наверное, можете и вызвать сюда…

— Молчать! — оборвал Курбатов. — Не думай, что ты избавлен от всяких с нами счетов…

Папуас окончательно сник. Он подошел к телефону и назвал номер.

— Господин… — начал Папуас, не решаясь назвать по имени. Курбатов подошел к аппарату и вырвал у Папуаса трубку.

Необычно для себя грубо спросил:

— У аппарата полковник Кольберг?

— Я вас слушаю… — прозвучал в ответ голос Кольберга. Курбатов из тысячи голосов отличил бы этот голос.

— Я хотел бы получить, господин полковник, некоторые разъяснения… — начал Курбатов.

И Кольберг узнал его голос.

— Сначала давайте поздороваемся! — перебил он Курбатова. — Здравствуйте! Я приеду.

— Жду вас! — ответил Курбатов.

Папуас с суеверным ужасом смотрел на Курбатова.

Курбатов положил трубку на рычаг аппарата и медленно пошел на Папуаса. Папуас пятился, пятился до двери и вдруг ни слова не говоря выскочил вон…

Сразу же возник вопрос: «Хорошо это или плохо? Есть ли в этом истерическом побеге какая–либо опасность? Куда он мог побежать? Итог, вообще–то говоря, непредвиденный. Однако не гнаться же за ним. А как психологический эксперимент — довольно занятно».

Входную дверь он оставил открытой. Кольбергу не понадобилось звонить. Он толкнул дверь рукой и вошел. Редко видел Курбатов на его лице улыбку, на этот раз он улыбался. Снисходительно, холодновато, но улыбался.

— Зачем вам понадобилась эта комедия? — спросил Кольберг.

— Порезвиться захотелось, — ответил Курбатов. — Задумались? Уже хорошо!

Кольберг заглянул в коридор, в другие комнаты. Улыбка исчезла.

— Что за шутки? — спросил он строго. — Где хозяин этой квартиры? Куда вы его дели?

— Не знаю, — невозмутимо ответил Курбатов. Кольберг покачал головой.

— Бы не отдаете отчета в своих словах, Владислав Павлович. Это вам не Томск и не Омск… И даже не Варшава.

— Убежал. Испугался и убежал.

— Это неприятность, господин Курбатов! Он мог убежать в гестапо… Вам известно, что скрывается за этим словом?

— Известно! А разве гестапо, или кто там у вас еще занимается контрразведкой, не знает обо мне? Разве там не знают, что я пошел на встречу со «своим» агентом? Полноте, Густав Оскарович! Побегает — вернется.

— Ну, если только убежал… действительно ничего страшного! Придет. Не придет — доставят. Садитесь!

Курбатов сел в кресло у стола, Кольберг на стул.

— Свершилось, Владислав Павлович! — произнес слегка торжественным тоном Кольберг. — Вы в Берлине! Догадываетесь, когда это было задумано? Знал, знал я, что, как бы ни шли вы зигзагами, как бы ни путали свои следы, цель была одна. Сюда! Здесь центр накопления сил для реванша, сюда вы и пришли. Терпеливо шли… С ожиданиями, с пересадками. И как раз ко времени. Ставцев умер. Он — свидетель. Ему я говорил там, в Сибири, когда ради вас повесил своего верного стремянного — Ваньку Шеврова… Ивана Михайловича! Мы с ним еще по охранным делам работали вместе, когда я русскому царю помогал от революции спастись… Говорил я Ставцеву, что готовлю вам судьбу необычную… Предсказывал встречу в Европе, в Берлине. Даже по одному этому, Курбатов, я не откажусь от своей мысли. Я только утвердился, что работаете вы не на меня, не на пани Ежельскую. Работаете вы на врагов моих. И я вам работать на них не дам. Вы это можете понять? Пришли вы сюда, к Папуасу… Что вы получили? То, что я захотел дать. И не больше. Неужели там, в Москве, всерьез верят в работу разведок? Неужели они думают, что можно сейчас, в наше время, безнаказанно собирать всякого рода секретную информацию… Ее собирают только тогда, когда хотят ее дать. Запомните это, Курбатов! Вы становитесь профессионалом, а учиться вам, кроме как у меня, не у кого! Ну так что же? Опять будем в прятки играть?