Много лет подряд, еще до встречи с этим человеком, я следил за каждым его шагом, внимательно изучал его привычки и вообще знал о нем решительно все через знакомых. Мне даже казалось, что, войди я в комнату, полную незнакомцев, среди которых находится он, я безошибочно узнаю его. Расскажу, как все это произошло.

В начале 1942 года от побережья Голландии отчалила лодка с беженцами. В пяти милях от берегов Англии ее задержал английский военный корабль и, взяв на буксир, привел в порт. Экипаж состоял из четырнадцати молодых голландцев. Одни из них были уроженцами тогдашней Голландской Ост-Индии, другие раньше жили там. По заведенному порядку для проверки их направили в Королевскую викторианскую патриотическую школу Всех беженцев допрашивали по отдельности, и я без колебаний заявил, что они — настоящие беженцы, у которых была одна цель — бежать из оккупированной Голландии и работать с теми, кто вел активную борьбу

Естественно, прежде всего их спросили, как им удалось совершить побег. Все показали одно и то же. Оказалось, что побег организовал молодой человек по имени Пульхоф, который был полуголландцем, полумалайцем, то есть метисом.

В Голландии нет расовой дискриминации, и многие дети от смешанного брака часто уезжали из Голландской Ост-Индии учиться в различные университеты Голландии. Когда в 1940 году немцы оккупировали Голландию, Пульхоф, по словам его друзей, был студентом университета. Друзья его, тоже студенты, были, как и он, либо метисами, либо голландцами, но родившимися в Ост-Индии.

Немцам была нужна образованная молодежь для работы в органах гражданской администрации Голландии. Пульхофу предложили канцелярскую работу в департаменте продовольственного снабжения. И хотя ему только что исполнился двадцать один год, он, проработав всего восемнадцать месяцев, из скромного клерка вырос в заместителя начальника департамента. В подчинении у него было семьдесят два человека, многие из которых годились ему в отцы. Или он действительно был очень способным, или... в голове у меня промелькнула смутная догадка, заставившая насторожиться. Когда один из друзей Пульхофа, близко знавший его еще в Ост-Индии, рассказал мне, что в возрасте всего лишь семнадцати лет Пульхоф блестяще сдал экзамены по юриспруденции (то есть получил право на самостоятельную юридическую практику в Ост-Индии), уважение мое к его способностям еще более возросло. Но когда тот же друг добавил, что в шестнадцать лет Пульхоф был одним из руководителей молодежного национал-социалистского движения в Ост-Индии, мое высокое мнение о нем изменилось. Это движение, как и молодежное нацистское движение в Германии, находилось под тайным покровительством немецких фашистов. Теперь уже смутная догадка, насторожившая меня в первый момент, переросла в тревогу.

Сопоставив показания всех четырнадцати беженцев, я получил полное представление о том, каким путем Пульхоф организовал этот побег. Он проделал это с непревзойденным хладнокровием. Сначала он достал парусную лодку с мотором, а затем, пользуясь своим положением, достал продукты, горючее и прочие необходимые вещи. Дерзко, среди бела дня, он по одному перевез всех голландцев на лодку в служебном автомобиле департамента продовольственного снабжения, даже не считая нужным окружать это тайной! Причем это был не закрытый автомобиль, в котором человек может сесть так, что его не будет видно, а открытая машина спортивного типа. Всякий, кому не лень, мог разглядывать пассажиров сколько душе угодно. Либо Пульхоф отличался безрассудной храбростью, либо не боялся, что немцы могут разоблачить его, так как они сами потворствовали ему.

Такой откровенный цинизм требует пояснений. За время работы в контрразведке мне не раз приходилось убеждаться в том, что целесообразнее предполагать в отношении подозреваемого самое плохое, пока не удастся доказать лучшее. Правда, читатель может возразить, что Пульхоф ведь даже не относился к числу подозреваемых. Это был просто смелый юноша, который всего лишь согласился работать у немцев, чтобы иметь возможность помогать друзьям бежать из оккупированной Голландии. Доказательством этому служит тот факт, что четырнадцать голландцев не только благополучно добрались до Англии, но и оказались настоящими патриотами. Однако контрразведчик не всегда воспринимает вещи такими, какими они кажутся на первый взгляд. Пульхоф мог искренне содействовать побегу, но ведь могло быть и иначе. Если он был в сговоре с немцами, — а имелись основания предполагать это, ведь до войны Пульхоф сочувствовал нацистскому движению, — он, стремясь с самого начала завоевать доверие, конечно, постарался бы подобрать в первую группу беженцев таких голландцев, порядочность которых было легко доказать. Позднее вместе с беженцами он мог посадить в лодку предателя или шпиона. Я решил внимательно присмотреться к последующей деятельности Пульхофа.

Через три месяца, в начале весны 1942 года, в Англию прибыла вторая снаряженная Пульхофом лодка. В ней было двенадцать человек, и опять одни мужчины: два метиса, два летчика из состава бывших военно-воздушных сил Голландии, а остальные — студенты университетов. Их также допрашивали по отдельности, и, рассказывая о побеге, они слово в слово повторяли то, что мы уже слышали от беженцев первой группы. И на этот раз Пульхоф сам разработал план побега, достал лодку, продукты и с неменьшей дерзостью поодиночке перевез беженцев на лодку в открытой машине. Все двенадцать человек были подвергнуты тщательной проверке, но и они оказались настоящими беженцами. Короче говоря, с лета 1942 года и до марта 1944 года в Англию прибыло еще четыре лодки, снаряженные Пульхофом. На всех шести лодках прибыло восемьдесят семь беженцев-мужчин. На допросах все они дали одинаковые показания и, что самое странное, если Пульхоф действительно был в сговоре с немцами, при проверке оказались настоящими голландскими патриотами.

К этому времени по просьбе голландского правительства в Лондоне меня сняли с должности главного следователя Королевской викторианской патриотической школы и перевели в штаб голландской контрразведки. Но, поскольку речь шла о моем соотечественнике и дело было исключительно интересным, я продолжал заниматься им. При дальнейшем изучении дела обратили на себя внимание два противоречивых обстоятельства. С одной стороны, если Пульхоф действительно был в сговоре с немцами, тогда почему он в течение двух с лишним лет устраивал побеги своих соотечественников, но ни разу не заслал вместе с ними шпиона или предателя? Если он собирался втереться в доверие только для того, чтобы забросить вместе с группой беженцев шпиона, то при таких темпах он ничего не успел бы предпринять до конца войны.

Но, с другой стороны, если Пульхофу с такой легкостью удалось безнаказанно переправить из Голландии стольких людей, тогда почему он, как честный голландец, ни разу не помог уехать в Англию какому-нибудь видному деятелю? Ведь он знал, что некоторым руководящим работникам было необходимо срочно попасть в Лондон. Так, многих руководителей Движения сопротивления нужно было познакомить с задачами, которые им предстояло решать с началом освобождения Голландии. Были и такие политические деятели, которым дольше оставаться в Голландии не имело никакого смысла. Но они принесли бы большую пользу, если бы им удалось выбраться оттуда. Наконец, в Голландии приходилось скрываться нескольким видным общественным деятелям, которых преследовали за открытые антинемецкие высказывания или просто за то, что они были евреями. Если бы они попали в лапы гестаповцев, им грозила бы либо смертная казнь, либо заключение в концентрационный лагерь. Следовательно, во имя простой гуманности их нужно было спасти.

Однако, вместо того чтобы снаряжать лодки именно для таких беженцев, Пульхоф помогал бежать своим друзьям и знакомым, которые, хотя и были настоящими патриотами, в других отношениях никакой ценности не представляли. Единственным исключением был голландский юрист, который довольно быстро стал министром голландского правительства в Лондоне. Но даже он по своей роли не мог сравниться с деятелями указанных выше категорий.