А тут, как назло, от «Бурана» нет новых сообщений. Что там может быть? Всех захватили русские контрразведчики? Маловероятно. В группе опытные агенты. Высадились они благополучно, начали работу. Теперь их так просто не возьмешь. Шиммель понимал, что группе «Буран» придется действовать в сложных условиях, при большой концентрации войск. Малейшая неосторожность может привести к провалу. Но и в этих условиях подготовленные разведчики сумеют сообщить о себе. Успеют даже в том случае, если им придется принять бой, чтобы прикрыть радиста.
В группу «Буран» Рудольф и Шнеллер лично отобрали наиболее подготовленных, способных, проверенных агентов. Немыслимо, как заявил Рудольф, чтобы эти люди провалили задание. Что ж, ему можно верить. За последнее время подготовка агентуры в школе заметно улучшилась. Рудольф изо всех сил делает карьеру. Так почему же замолчал «Буран»?
Если бы только подполковник Шиммель мог знать, где сейчас находятся и чем занимаются его «падежные» люди, его наверняка хватил бы удар. Немыслимым, невероятным, диким показалось бы ему сообщение о том, что руководитель группы «Буран» — человек, запятнавший себя бесчисленными преступлениями, живой и невредимый сидит на допросе в кабинете подполковника Сосницына, а остальные агенты весьма дружелюбно совещаются с генералом Быстровым о том, как лучше провести его, Шиммеля!
В то раннее утро Быстров принимал очередной доклад о «путешествии» Маковенко с Аббасом. Генерал с искренним увлечением расспрашивал оперативного сотрудника о деталях проделанной работы, намечал меры, которые нужно будет предпринять, если молодому чекисту Маковенко понадобится помощь в единоборстве со шпионом. и тут ему принесли телеграмму, из которой следовало, что на участке одной из дивизий добровольно сдались два немецких агента и привели с собой связанным старшего группы. Организатором явки с повинной является бывший лейтенант Красной Армии Курынов — радист «Бурана».
Прочитав телеграмму, Быстрой улыбнулся. Николай Константинович Никулин немало рассказывал ему о Курынове. Теперь этот человек прибыл, и, надо сказать, очень кстати. Не теряя времени, генерал Быстров выехал на фронт. В дивизии его встретил начальник отдела контрразведки и провел к себе в землянку. Навстречу поднялся худощавый паренек в солдатской форме и по всем правилам доложил:
— Товарищ генерал, немецкая разведывательная группа «Буран» в полном составе находится здесь. Я и мой напарник решили явиться с повинной. Старший группы оказал сопротивление. Пришлось применить силу, чтобы доставить сюда.
Только сейчас, освоившись с сумраком землянки, Быстров заметил свежие царапины и синяки на лице лейтенанта.
— Что ж, товарищ лейтенант Курынов, поздравляю с благополучным возвращением. Николай Константинович рассказывал о вас, и я рад пожать вашу руку.
Курынов смутился, растерялся, побледнел от волнения. Он никак не ожидал такой сердечной встречи. Готовился к разговору со следователем, думал, как искупить позор плена, как оправдать свое пребывание в абвере. Готовился пойти рядовым в штрафную — и вдруг — товарищ… лейтенант.
— Ну, садитесь, рассказывайте, — предложил Быстров.
Доклад Курынова был кратким. Генерал знал о Курынове многое. Поэтому сразу перешел к делу:
— Значит, немцы поставили вам задачу взять под контроль дороги, ведущие от Ораниенбаума к Усть–Рудице? Прекрасно. Ищут прибывшие дивизии? Понятно, понятно…
Генерал немного подумал, видимо что–то прикидывая в уме, потом поинтересовался:
— Связь с немецкой разведкой уже устанавливали?
— Да. Сразу же после приземления. Нам тогда не удалось своего старшего обезвредить. Он приземлился первым и был настороже. Пришлось выполнить его приказ, доложить о благополучном приземлении.
— Что вы сообщили?
— Донесли, что приземлились благополучно, приступаем к выполнению задания.
— Когда следующий сеанс связи?
Курынов посмотрел на часы.
— Через четыре часа. Если не состоится, то еще раз через четыре часа. Потом десятичасовой перерыв.
— Неплохо придумано. Ну, обо всей этой технике вы позднее доложите детально. А сейчас нам нужно спешить, поедем в район приземления. Там отыщите свою радиостанцию и все, что получили от немцев.
Уже вечерело, когда две запыленные фронтовые «эмочки» по узкой, заросшей травой дороге въехали в лесную чащобу. Здесь Курынов раскопал тайник, достал радиостанцию, забросил антенну на высокую сосну и, включив передатчик, вопросительно посмотрел на Быстрова.
— Можно начинать?
— Да, можно. Успокойте немцев, убедите, что приступили к работе. Потом передавайте донесение.
В этом донесении, заранее подготовленном чекистами и зашифрованном Курыновым, говорилось о движении войск по контролируемым дорогам. Шиммель должен получить новые факты, подтверждающие донесение Николая Константиновича. Пусть у него не остается сомнений, что русские готовят наступление в направлении Котлы–Кингисепп.
Положив перед собой листок с шифром, Курынов с вдохновением выбивал на ключе певучие сигналы «морзянки». Работал он четко, с профессиональным блеском, а на губах играла озорная, совсем мальчишеская улыбка.
В течение недели Шиммель получил от «Бурана» три сообщения. Все они подтверждали имевшиеся данные о том, что из Волхова и Ленинграда недавно проследовали на «пятачок» части двести двадцать седьмой дивизии и сто сорок второй морской бригады. Дивизия формировалась где–то в Сибири. Морская бригада сражалась под Сталинградом.
Шиммель решил, что теперь пора ехать на доклад к генерал фельдмаршалу Кюхлеру. Перед отъездом в штаб командующего подполковник послал в «Абверштелле–Остланд» и в «Штаб Валли» Бауну телеграммы. Он предлагал отметить заслуги Рудольфа и Фиша. О себе начальник фронтовой разведки умолчал, прекрасно зная, что кто–кто, а Баун не упустит случая, чтобы получить лишнюю награду. Не забудет он и его, Шиммеля.
Генерал–фельдмаршал Кюхлер принял подполковника Шиммеля немедленно, хотя в его приемной дожидались несколько генералов и полковник. Обстановка на фронте обострялась. Штаб группы армий «Север» располагал самыми достоверными данными о том, что русские готовятся к наступлению под Ленинградом. Они непрерывно подтягивали подкрепления, усилили воздушную разведку немецкой обороны, активизировали работу армейской разведки.
Оставалось неясным лишь одно, когда и где будет нанесен главный удар. Генерал–фельдмаршал без устали анализировал груды донесений из частей, разведорганов, информации из ставки, но не находил ответа на этот вопрос.
В связи с успешным наступлением советских войск на Центральном фронте немецкое верховное командование потребовало у Кюхлера семь дивизий. Генерал–фельдмаршал отчаянно сопротивлялся. Отдать семь дивизий — это значит оголить фронт! Но его не стали и слушать. Верховное командование считало «Северный вал», создававшийся в течение трех с лишним лет, неприступным. И вот кадровые немецкие дивизии ушли от Кюхлера. Правда, взамен их Берлин пообещал вскоре прислать моторизованную дивизию СС «Нордланд», моторизованную бригаду СС «Нидерланды» и части испанского легиона. «Вместо семи убывших полнокровных дивизий мне обещают две потрепанные и вдобавок горсть испанских ублюдков! — возмущался Кюхлер. — С этим сбродом я должен остановить натиск русских. Идиоты!» Но как ни негодовал Кюхлер, он знал, что за поражение спросят прежде всего с пего. Поэтому он и старался предугадать, где будет нанесен главный удар русских, чтобы стянуть туда свои лучшие части.
Анализируя положение на фронте, Кюхлер предполагал, что главный удар будет нанесен с «Ораниенбаумского пятачка». Будь он на месте командующего Ленинградским фронтом генерала Говорова, он обязательно воспользовался бы таким перспективным плацдармом. Бесспорно, это сделает и Говоров. Но куда именно направит он главный удар с «пятачка» — вот в чем загадка. Быть может, ее сумел разрешить Шиммель?
Вот почему подполковника Шиммеля, едва он появился в штабе, пригласили к командующему.
