— Отделение, ко мне! — не обращая на команды и суету взвода в предрассветных сумерках, рявкнул я так, что перекрыл грохот очередного взрыва. Судя по тусклому блеску касок вокруг меня, команды и не требовалось. Раз, два…восемь. Все здесь. Никто со взводом не отступил. А ведь могли же.

— Так, слушаем меня внимательно. Разбираемся в цепь, дистанция десять метров, тьфу ты, десять саженей. Чтобы только-только видеть соседей. Изготовить все гранаты к бою. Как скомандую, первую бросаем все одновременно вперёд на максимальное расстояние. Остальные метаем по мере готовности. Как увидите первую вспышку огня слева и разгорится пламя — это сигнал готовности. Вторая вспышка и огонь справа — залечь, вжаться в землю всеми костями и молиться: ударят наши пулемётчики. Будем надеяться, что учили их хорошо. Не то вернусь и лично руки повыдёргиваю! Всё понятно?!

— Так точно, — нестройный хор голосов был мне ответом, — разобраться по команде!

Серая предутренняя мгла скрыла моих штурмовиков. Только бы небыстро развиднелось, не то на этой целине мы как прыщи на заднице. Если я не ошибся, то уже через минуту-другую конные будут здесь. И мои сюрпризы должны их остановить. О противоположном и думать не буду. Было бы верхом идиотизма закончить миссию в первом же бою.

— Юстас… — то ли прохрипел, то ли прошептал я.

И серый полумрак разорвали яркие краски. Молнией вспыхнули в голове строчки: «И внял я неба содроганье, и горний ангелов полёт, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье…»

Неимоверным усилием подавив первый вал эндорфинового шторма, возвращая разуму поставленную задачу, я не удержался и, хохоча на бегу, проорал мерно приближающемуся навстречу стуку сотен копыт:

— Вот это прихо-о-од!!!

Я знал, что у меня всего несколько минут для выполнения задуманного, но в то же время понимал, благодаря возникшему состоянию, что успею. Я стал чувствовать время. Нет, это не было пресловутым тиканьем метронома или секундомера в мозгу. Лучше, гораздо лучше. Все мои анализаторы: зрительный, слуховой, тактильный и даже вкусовой с обонятельным работали в сверхрежиме. Я не просто двигался, ориентировался и планировал. Я знал, где буду находиться в следующую секунду, куда поставлю ногу, как стоит вынимать бутылку с зажигательной смесью, под каким углом метать, чтобы попасть в нужную точку, и чтобы она обязательно разбилась, а спичка не догорела к этому моменту. При этом я уже видел, где будет находиться каждый всадник, вырвавшейся вперёд из конной лавы чёрных гусар. Да, да, похоже, нам не повезло нарваться на своём фронте на одно из лучших кавалерийских подразделений кайзера.

Но ещё не ушедшая на покой ночь была порукой моей фортуне. Гусары шли лёгкой рысью, сдерживая коней и не срываясь в галоп, боясь в темноте переломать ноги и шеи. Не знаю, какой была их боевая задача, возможно, обойти стрелков слева и ударить во фланг. Да и не очень-то и задумывался над этим. В голове пульсировала лишь одна задача: эти крутые прусаки должны получить по зубам свинцовыми дубинками наших пулемётов. И желательно так, чтобы на ближайшие полчаса это отбило у них охоту преследовать взвод Мавродаки.

Учтя примерный левый край фронта конной лавы, я метнул первую бутылку. Задумка сработала без сучка и задоринки. Полыхнуло несильно, но вполне заметно в предрассветных сумерках. Учитывая тренировки, гореть должно не менее пяти минут. Мысли эти ещё пролетали в моей голове, а тело неслось к правой отметке, при этом я буквально физически ощущал, что секунды утекают сквозь пальцы, словно морской песок.

А вот и вторая отметка. Бросок — и глухой стук бутылки о почву. Твою ж дивизию! От случайностей не застрахован никто. В том числе и анавры. Вот так щёлкают по носу самоуверенных миротворцев.

Цветные блики вокруг начинали тускнеть, время сверхрежима вот-вот закончится. Снарядить гранату и попытаться забросить её рядом с бутылкой? Шанс? Спокойно, Гавр, спокойно…

Предохранитель — зарядить — кольцо — ударник — рычаг — чека — снова кольцо на рукоятку и рычаг — крышку воронки — запал — крышка.

Это моя мантра, моё заклинание. Наверное, я побил собственный рекорд. Краем глаза ловя приближение конницы. С-сука, метров пятьдесят, может, больше…

Предохранительная чека сдвинута, бросок…

Щёлкнула боевая пружина — последний привет от гранаты, улетающей в сумрак. Взрыв…вспышка! Получилось! А теперь прими меня мать сыра земля. Я печатался в рыхлый дёрн, будто крот, стараясь стать плоским и незаметным, не забывая снаряжать новый смертоносный полуфунт железа и взрывчатки.

Пулемётчики не подвели. Мерная неудержимая работа двух машинок музыкой отозвалась в сердце и одновременно заставила дыбом встать волосы на затылке. Длинные, не менее чем на пятьдесят патронов, очереди отправляли сотни частичек свинца навстречу конной лавине.

Я не утерпел и заглянул в щель между козырьком каски и дёрном до боли в шейных позвонках. Оказывается, пока я носился с бутылками, немного рассвело. Шагах в сорока от нашей с отделением позиции творился форменный ад.

Смешались в кучу не только кони, люди. Казалось, гигантская невидимая коса срывает всадников с сёдел, подрубает ноги лошадям и добивает уже мёртвых, тупо вколачивая куда ни попадя свинцовые гвозди.

Сколько здесь до позиций пулемётчиков? Метров двести, триста? Да ещё ровная, как стол, степь на полверсты. Идеальная позиция, как в тире.

А прусаки всё прут и прут. Кони спотыкаются, перепрыгивают через горы трупов и падают, падают, падают…

Из-за завораживающей картины сотен смертей я не сразу сообразил, что пулемёты умолкли. Перезарядка? Идиоты, почему одновременно? Некогда гадать.

— Отделение, гранатами огонь!

Восемь скворечников вместе с моим почти синхронно пологими дугами устремились за трупный вал. Внешне не очень эффектные, но вполне эффективные взрывы разметали не только мёртвые тела, пройдясь шквалом смертоносных осколков по следующей волне конников.

Следующие броски пошли уже вразнобой, пулемёты снова вернулись к своей монотонной песне, не оставляя надежды ни новым смельчакам, ни тем, кто уже пытался обойти смертельный заслон моего отделения.

Гусары повернули коней. В перерывах между взрывами и таканьем пулемётов со стороны противника всё время слышался невнятный гул. Когда же моими штурмовиками был использован весь запас гранат, стали слышны отдельные крики и стоны поверженных, жалобное ржание лошадей.

Весь этот ковёр из тел людей в ещё недавно великолепных чёрных доломанах и киверах и туши грациозных, сильных коней, слабо шевелилась и агонически подёргиваясь то там, то здесь, казалась единым медленно умирающим организмом. Сущей насмешкой смотрелась на доломанах огромная мёртвая голова…

В чувство меня привёл столб земли, вставший буквально в двадцати шагах от меня. Грохотом взрыва ударило по ушам.

— Отделение, валим отсюда нахрен! Отступаем! — я почти не услышал своего голоса, но по тому, как мои штурмовики рванули в сторону русла ручья, понял, что услышали. Раз, два…восемь. Слава богу, все!

Бежал, петляя, как заяц, поминутно оглядываясь и ускоряя темп с каждым прилетевшим снарядом. Артиллеристы у кайзера не зря ели свой солдатский хлеб. Промешкай мы ещё полминуты и наши тела стали бы полноценной приправой чёрным гусарам. Враг умел мстить за свои потери.

Со стороны брусиловских стрелков послышался многоголосый рёв, в котором самый взыскательный наблюдатель едва узнал бы легендарное русское «Ура!».

Наконец, русло ручья с засевшим там разведывательным взводом оказалось передо мной и рухнул в него, словно бильярдный шар через бортик стола, радуясь хлюпнувшей под сапогами жирной грязи, как родной.

Взрывы перед нашими позициями не переставали греметь, осыпая нашу утлую траншею комьями земли и дёрна.

Кто-то ткнул меня в плечо.

— Ну вы дали, земеля, однако! Штурмовики, одно слово!

В чумазом пехотинце я узнал того сапёра, что ночью подходил к походному костру. Только теперь я ощутил, как стучат мои зубы и трясутся руки, вцепившиеся в цевьё карабина.