Алвин взглянул на него мокрыми глазами:

— Да всегда я знал, только сказать не мог — слов нет, да и некому… Мою душу отдали — и своими кормили ад, заодно — суки, дешёвое скотство… А я — тварь — слышал, как они называют меня, чего там — всё время тянет бить, убить, вижу страх, злость, похоть — и тянет убить, но я — общий фетиш, артефакт, власть — и их тоже тянет ко мне… Бей своих, чтоб боялись чужие, безжалостность — доблесть, всем красиво — сами боятся и других пугают мной… Двор, власть, мерзость, трясина — есть души, нет — одно зло, одно…

Джинера погладила его по плечу, протянула платок. Алвин взял, шмыгнул носом и усмехнулся сквозь слёзы:

— Что, рыжая, не понравился я тебе?

— Ты сразу захотел меня убить? — спросила Джинера с простым любопытством, без тени враждебности.

— Ага, — Алвин неудачно изобразил улыбку. — Ты перепугалась, но стала царапаться. Взбесила.

— А если бы я была покорной и кроткой?

— Это ещё хуже, — признался Алвин. — Это просто слякоть. Враги — хоть люди…

— И сейчас хочешь убить?

— Нет. Никого из вас. И не захочу — у меня больше никого нет. И вообще — не уверен, что захочу хоть кого-нибудь. От грязи, боли, скотства — тошно, правда…

— Захочешь, — сказал Сэдрик. — Вот увидишь кого-нибудь из своего окружения — и снова захочешь, будь спокоен.

— Сейчас — даже думать об этом сил нет…

— Ребята, — сказал Эральд, — сейчас об этом рано. Лучше скажите, зачем демонам души? Вы ведь, наверно, хорошо знаете?

— Да уж, ясно, — кивнул Сэдрик. — Яснее некуда. Если каждый человек — замок, которым от них закрыт мир людей, то душу купить — всё равно, что ключ. Ты и сам понял, подозреваю, просто не хочешь, чтобы я издевался над твоим братцем…

— А почему во время обряда ты спросил, хорошо ли мне? Странно прозвучало…

Сэдрик замолчал, разглядывая пол. После долгой паузы с трудом произнёс:

— Да… так. Ад шепнул… — и заглянул Эральду в глаза. — Государь, прошу тебя, будь осторожен. Очень прошу, будь очень осторожен. Ты знаешь, я не трус и не слюнтяй, умею рисковать, а ад лжёт, но… пожалуйста. Ладно?

Эральд улыбнулся, кивнул.

— Конечно. А вообще, дамы и господа, мы молодцы. Мы уже сделали всё главное — закрыли аду вход в наш мир, да, Сэдрик? Осталось сплошное веселье…

— Ага, — вставил Алвин. — Сплошное веселье: суки из Совета, мрак в стране, пустая казна и прочие смешные пустяки…

— Не совсем пустая, — сказала Джинера. — Моё приданое.

— Которое должно было пойти на войну, — махнул рукой Алвин.

— Святая Земля не должна воевать, — сказал Эральд. — По крайней мере — так. А тем более — с Златолесьем, да ещё и за его счёт.

— Не должна. Не хочу. И так — кровищи… но надо же как-то барахтаться…

— Что-то придумается. Выплывем.

— Ага. Выплывай. Ты же — истинный, благой, любимчик Творца! Вперёд, под золотым штандартом…

— Выплывем вместе.

— Если уцелеем…

— Вы, благородные мессиры, — перебил Сэдрик, — мы сколько ещё будем тут сидеть? Не знаю, как вы, а я устал, я бы прилёг. И выпить бы чего-нибудь тёплого, что-то холодно…

— И я устала, — кивнула Джинера. — А можно уже выйти?

— Действительно, похолодало, — сказал Эральд. — Алвин, где в этом замке можно прилечь?

Алвин пожал плечами, выдернул из скобы факел и направился к лестнице. Второй факел забрал Сэдрик, с заметным наслаждением сунув в карман свой заговорённый нож. Эральд подал Джинере руку.

— Принцесса, — попросил он, пока поднимались наверх, — не могли бы вы сказать что-нибудь на языке Златолесья?

Джинера удивилась и улыбнулась:

— Так ведь я на нём и говорю…

— Государь, — сказал Сэдрик, — я ж сказать забыл… Весь Север же говорит на языке Святой Земли. Говорят, сам Творец говорил на нём с первым Иерархом, святым Луцилием, вот там, где храм Святой Розы… но, может, и сказки, конечно.

— В Писании об этом ничего не говорится, — сказала Джинера. — Скорее, легенда, апокриф…

Алвин распахнул дверь — в подвал ворвались резкий холод и неожиданный дынный запах мороза. Стража Джинеры, переминавшаяся с ноги на ногу в парадных мундирах, вдруг оказавшихся не по погоде, явно и сильно обрадовалась, а барон Ланн, не удержавшись, воскликнул:

— Счастье, что всё в порядке, ваше прекрасное высочество! Все перепугались до полусмерти: грохот этот, зарницы, всё такое… Люди уже хотели спуститься за вами — я не позволил. Мы с Дильбертом решили, что можем помешать, не дай Бог… Решили ждать, когда полночь пробьёт.

Зефир в его руках заёрзал, закрутился, повизгивая от радости — и Ланн спустил его на землю. Пёс тут же кинулся скакать вокруг Джинеры.

— Всё хорошо, мой милый друг, — сказала принцесса ласково и наклонилась взять собачку. — Вы поступили правильно, — сказала она Ланну с улыбкой.

— А где эта гнида Шепфорд? — хмуро спросил Алвин. — Слился, что ли, старая сволочь?

Джинера тронула Эральда за рукав.

— Вот удивительно, мессир, — шепнула она огорчённо. — Я надеялась, Алвин станет как Божий вестник… как то дитя… но время идёт, а он, прости мне Творец, всё такой же!

Не успел Эральд раскрыть рот, как встрял Сэдрик:

— Откуда бы там взяться Божьему вестнику, барышня, — сказал он насмешливо. — Но он не такой же, не грешите. Раньше у него выбора не было, а теперь есть. Разве мало?

Алвин с досадой повернулся к ним.

— Крысы разбежались. Ты их здорово напугал, проклятый, чрево адово! — сказал он Сэдрику и неожиданно рассмеялся, без всякой дурной изнанки, весело. — Да и бес с ними, пойдёмте найдём что-нибудь съестное… Барон! — окликнул он Ланна. — Скажите вашим людям, пусть отыщут что-нибудь на кухне замка для себя, и можете присоединяться к нам, если сумеете согреть вина.

— Всё изменилось, — задумчиво сказал Эральд. — И мы, и мир. Разве вы не чувствуете?

— Холодно… — начала Джинера, кутаясь в плащ, но замолчала, оглядываясь вокруг.

Ледяной ветер унёс туман. Над башнями Малого Замка, в небе с гроздьями громадных холодных звёзд, медленно плыла перламутрово-белая луна — а сами башни, крепостная стена, камни двора покрылись изморозью, белоснежной и пушистой, как ёлочная мишура. Четвёрка союзников замерла плечом к плечу, запрокинув головы к звёздной бездне.

— Узрим лик Его, — прошептала Джинера. — И откроется нам путь истинный…

— Уже, — оборвал Сэдрик. — Пойдёмте в тепло, в самом деле.

Марбелл в тёплом плаще, накинутом на кожаную куртку, и в высоких сапогах, шёл вровень с двумя лакеями, с натугой тащившими его тяжеленный сундук.

— Осторожнее, осторожнее! — раздражённо говорил он, если видел, что его драгоценное имущество несут недостаточно ровно. — Там артефакты, которым цены нет! Да держи ты ровней, дурень!

Сундук был последним. Книги и самое необходимое из оборудования лаборатории уже погрузили; кое-что пришлось оставить, но Марбелл считал, что лучше пожертвовать вещами, чем головой.

Его экипаж уже стоял у северного входа во дворец. И Марбелл собирался выехать ещё до того, как часы на ратуше пробьют полночь.

Суматоха во дворце заставляла Марбелла спешить. Беготня челяди его бесила, а глупость приближённых демона выводила из себя. Нет, в этом кабаке больше нечего делать. На Святой Земле свет клином не сошёлся.

— Марбелл, — вдруг окликнул из боковой галереи шеф шпионов, — куда это вы собрались?

— В загородный дом, — огрызнулся Марбелл. — Здесь стало слишком шумно.

— Вам придётся повременить с отъездом, мой дорогой, — улыбнулся Холан, как мог бы улыбнуться шакал. — Вас ждёт мессир канцлер. В Зале Совета.

— Государя нет во дворце — какой может быть совет?

— Вас ждут, Марбелл. Не заставляйте тащить вас силой.

Марбелл остановился и присвистнул.

— Холан, милый, — сказал он ласково, — вы что, голубчик, забыли, с кем разговариваете? Вы что же, дружок, искренне считаете, что я позволю кому-нибудь из ваших уродцев до меня дотронуться? Да я же, мессир золотой, их сперва положу, а потом подниму — и вы с ними, с мёртвенькими, уже договориться не сможете. Даже если пообещаете увеличить жалованье.