— Ты ведь слышала? — спросил отец с горечью.

— Я боюсь, — сказала Джинера, выходя из тайного убежища на свет. — Я просто в ужасе. Но я слышала, государь и отец мой — и готова принять решение.

Сказала — и растерялась. Не полагалось бы принцессе говорить о собственных решениях в присутствии короля. Но отец промолчал, не одёрнул.

— Когда-нибудь я его убью, — тихо сказал Джанор, щурясь так, будто уже смотрел поверх пистолетного ствола. Для него слова сестры о принятом решении были в порядке вещей.

— Нет, — сказала Джинера. — Сейчас мы не можем воевать со Святой Землёй. Златолесье просто перестанет существовать, превратится в провинцию Святой Земли. А сейчас это уже не радостно и не почётно.

— Когда-нибудь время придёт, — сказал Джанор. — Вот увидишь.

Джинера смотрела на отца и брата. Лишь смутный блик былого величия коснулся чела государя Кервина — золотистым отсветом на кудрях и бороде — но лицо отца было добрым и беспомощным. Зато Джанор напоминал Рыжего Горарда в юности, он был истинным портретом прославленного предка: такая же шевелюра цвета торжествующего пламени, такое же лицо, бледное, как матовое стекло, острое и жёсткое, сбрызнутое веснушками, такие же ресницы и брови — как летняя беличья шкурка, такие же ледяные глаза. Джанор сжал тонкие губы — прорезалась морщинка, какой ни у кого нет: на подбородке, слева, сверху вниз.

И Джинера, рождённая на год позже, была такая. Рыжая, и бледная, и с полупрозрачным заострённым лицом, и с россыпью веснушек, и с глазами цвета льда. И многие находили, что её характер больше подходит государыне, чем монахине — истинная сестра своему брату. Зачем-то они родились такими в мирном Солнечном Доме, в весёлой столице Златолесья, гнезде медоносных пчёл, а вовсе не шершней. Зачем-то они такими понадобились, брат и сестра — будто где-то наверху решили, что королевскому дому Златолесья снова придётся воевать — впервые за триста лет.

— Мы не можем воевать со Святой Землёй, — сказал Кервин почти испуганно. — Что такое несколько сотен златолесских гвардейцев по сравнению с многотысячной армией Святой Земли! И — что скажет Иерарх… как народ божий сможет жить без поддержки Святого Ордена?

Джанор улыбнулся, но его глаза не потеплели.

— Народу божьему хватит поддержки Творца.

Кервин покачал головой.

— Мы на земле, а не на небесах. А государь Святой Земли избран и благословлён самим Вседержителем.

— Да, — не удержался Джанор. — И благой государь выбирает самим Создателем посланных слуг для святой миссии — заботы о престолонаследии. Когда я вижу посла — представляю себе двор.

— Неисповедимы пути судеб, — возразил Кервин. — Быть может, Джинера избрана ради восстановления старых и светлых уз между Святой Землёй и Златолесьем?

— Не отдавайте им сестру, отец, умоляю вас! — голос Джанора прозвучал не мольбой, а почти приказом. — Они хотят ограбить нас, да ещё и забирают Джинеру, свет дома…

Джинере показалось, что отец стареет на глазах. И она сама возразила брату.

— Тебе нужно время, чтобы твоё время пришло, — сказала она с еле слышной иронией. — У каждого из нас своя война, Лис. Тебе нужно собирать силы Златолесья, а мне — восстанавливать старые и светлые узы. Давай спросим у дяди Ульрига, давай спросим у канцлера, давай спросим у герцога Гронда, что нам сейчас важнее всего. Спорим, они все скажут: не преклонить колена перед Святой Землёй? И ради этого можно пожертвовать не только Оловянным Бором, но и мной. И я принимаю вызов.

Джанор слушал, и острый лёд в его взгляде таял.

— Мы с тобой устроили Самый Малый Совет? — спросил он. — Крохотный Королевский Совет, да? Вы простите нас с Белочкой, государь и отец мой?

И Джинера увидела, что с лица отца исчезла тень безнадёжности и тоски.

— Вы когда-нибудь будете государем и государыней — истинными, — сказал Кервин ласково. — Сам Горард смотрит на вас с небес. Вы спасёте Златолесье.

Ну что ж, подумала Джинера, у которой сжалось сердце. Нам не помогут взрослые. Нам — спасать Златолесье, но Джанору — потом, а мне — уже сейчас.

И Джинера начала свою войну.

Малый Совет — в котором участвовало гораздо больше членов королевской семьи, чем тогда, в приёмной государя — согласился с принцем и принцессой, тем паче, что теперь их слова произнёс сам король. Условия слишком сильного и неожиданно жестокого соседа приходилось принять.

Солнечный Дом всё решил за два дня, но не давал ответа послам из Святой Земли так долго, как только было возможно. И целый месяц барон Кайл и его свита околачивались в столице Златолесья, ели мясо, пили неразбавленное вино и бесстыдно глазели на девиц благородного сословия — в отношении девиц попроще бесстыдство посольства государя Алвина не ограничивалось взглядами. Целый месяц их презирал свет Златолесья, целый месяц расходились слухи и сплетни, целый месяц молодёжь Златолесья сдерживала ледяную ненависть, которая должна была впоследствии выковать златолесской армии непобедимые клинки. Целый месяц король писал соседям, которых считал достойными доверия — то ли прислушиваясь к советам сына, то ли под его диктовку. А принцесса-невеста целый месяц купалась в любви подданных и веселилась так демонстративно, как только может веселиться принцесса крови, не роняя своей чести.

Джинера и пара её любимых фрейлин устраивали далёкие прогулки верхом в сопровождении Джанора и его баронов — и девушки перекидывались с юношами опасными шуточками. Фрейлины играли в прятки в Солнечном Доме, глазели на собачьи бега и слушали, как бароны Джанора поют рискованные серенады и неприличные песенки. Перед самым Новогодьем, накануне благодарственной церковной службы, Джинера, её подруги и Джанор с его баронами пришли на городской праздник. Они вместе со всей молодёжью города танцевали на площади у ратуши, в масках из золотой фольги, в золотой мишуре, ряженые «солнечные зайчики» по древнему обычаю северной страны: помогать солнцу светить в зимнем мраке и холоде — и Джинера не спрятала под чепчик свои рыжие кудри. Весь город знал: с детьми баронов и детьми купцов, с кузнецами, ткачами и стеклодувами города танцевала обожаемая Златолесьем принцесса-невеста, Рыжая Джинера, праправнучка великолепного Горарда.

Посла это взбесило. Он даже посмел выговаривать принцессе.

— Невесте государя Святой Земли надо быть осмотрительнее, — выдал при ближайшей встрече снисходительным тоном. — Королю Алвину нравятся кроткие девицы.

— Вот как? — рассмеялась Джинера. — Так отчего он не откажется от строптивой принцессы Златолесья и от Оловянного Бора, и не поищет себе кроткую жену в другом месте? Или, ради чужого олова, он готов мириться с моим строптивым нравом?

Кайл принял отповедь, как внезапную пощёчину. Он не нашёлся, что ответить, но побагровел и сжал кулаки.

— Поберегите темперамент для мужчин, — ласково сказала Джинера. — Рыцарь, всерьёз злящийся на девичью болтовню — смешон.

После этого Кайл говорил о принцессе за глаза, что лишь пристрастные родичи могли назвать рыжую бесовку прекрасной, что она худа, бледна, угловата, что её глаза бесцветны, веснушки уродуют её кожу, а норов — впору рыночной торговке. Но, до самого отъезда в Святую Землю, к самой Джинере он больше ни разу не сунулся, а взгляды златолесской знати резали чужаков до самого мяса.

Официальный ответ послам Святой Земли был дан лишь после праздников. И послы покинули столицу Златолесья с облегчением, так поспешно, что их отъезд изрядно напоминал бегство. А свита Джинеры собиралась не торопясь, с расстановкой.

Все как будто ждали чуда, но чуда не случилось. Разве что — стояла странно тёплая зима… и принцесса отбыла в Святую Землю не на санях, а на носилках. И с ней были её няня, её подруги, её белый шпиц по кличке Зефир и её приданое — дарственная на Оловянный Бор.

Государыня Гелена, провожая дочь, то и дело вздыхала с тяжёлыми всхлипами, и её глаза были красны. Король пытался улыбаться дрожащими губами. Джинера не остановила взгляда на их лицах — ей хотелось видеть другое выражение. Она и увидела — на лице брата.