Я ему напоследок пообещал, что побеседую о его нравственности с Мартином, но уж слышал Леон или нет – это в чистом виде воля Божья.

А Жерар сказал:

– Не пойти ли обедать, господа?

Я подумал, стоит ли возвращаться домой, и рассудил, что не стоит. Придёшь – а у тебя сидят, носы протяня, дорогие братцы и гонец из порта. И все радостно сообщают, что кортеж невесты уже выехал. Не хочу. Вот вроде бы и понимаю, что это получается оттягивание неизбежных неприятностей – а всё равно не хочу. Если заморскую кобы… принцессу привезли – пусть теперь пажи отца бегают по городу и меня ищут. В конце концов, это отцу надо, а не мне.

Поэтому мы пошли в ближайшую таверну, только выбрали почище. Тоже ведь, в своём роде, весело! Трактирщик тут же полез из кожи вон, чтобы мне угодить: смахнул крошки со стола Стивену на колени, ха, и пообещал лучшее вино за счёт заведения:

– Ах, ваше прекраснейшее высочество, радость-то какая! Честь-то! Сию секундочку!

А мясо на углях всё-таки вполне прилично пахло. И девицы, горожанки, совсем молоденькие, в коротких юбчонках – ножку выше щиколотки видно – посматривали и хихикали. Я хорошо устроился; уже хотел кивнуть девицам, чтобы подошли – ох, и доиграются, малютки! – и тут вдруг такое увидал, что у меня аж рот приоткрылся. И мои бароны уставились. Срань Господня…

Принесли нам вино за счёт заведения! Средь бела дня, дамы и господа!

Хромая, но это ещё полбеды. Мало ли от чего люди хромают. Бледная – ладно, тоже бывает просто так. Страшенная, грудь впалая, шея тощая, нос крючком – ладно, просто уродина. Но на роже – прямо на роже! – чёрное! родимое! пятно!

Размером с золотой! А формой – будто её кто когтем по физиономии царапнул и клок вырвал! И из этого пятна растёт шерсть – представляете себе?!

Жерар прижал платок к губам. А Альфонс сказал:

– Ваше чудесное высочество, вы на руки её посмотрите, если не стошнит!

Посмотрел. На правой руке мизинец с безымянным пальцем сросся.

Сука дёрнулась, грохнула бутылки на стол и хотела удрать, но Стивен поймал её за локоть. А я встал, отшвырнул стул и позвал трактирщика. Народ из этого поганого места кинулся вон, аж сшиблись в дверях лбами.

Тот прискакал, увидел – тоже позеленел и затрясся.

– Ничего себе, – сказал я. – Это что ж, у тебя некромантка прислуживает гостям? Ведьма?

Он на колени бухнулся, хотел меня за руки хватать – я отодвинулся. А трактирщик лепечет:

– Бросьте, ваше великолепное высочество, какая она некромантка! Дочка, с рожденья увечная, старая девка, готовит отлично…

Бароны засвистели. Жерар фыркнул в платок и процедил:

– О, прекрасно, она ещё и готовит! Она у тебя, любезный, часом, не из жира мертвецов с гнилыми костями готовит?

А Альфонс:

– Старая девка? Известно – некроманты не женятся, замуж не выходят, им другое надо! – и усмехнулся гадливо.

Трактирщик распустил сопли, а девка поджала губы, сощурилась – и молчит. Зато её папаша просто криком кричал, мразь:

– Пощадите, ваше высочество! Увечная, хромая, отродясь ничего дурного не делывала!

Тогда Стивен её за волосы ухватил и повернул меченой рожей к свету, а Альфонс отстегнул пряжку из плаща и воткнул иголку от пряжки ей в щёку, в центр метки. Гадина только зубами скрипнула, молча – а он вытащил иглу и показал всем. Совершенно сухая, ни капельки крови.

У трактирщика чуть глаза не выскочили.

– Ну что, – сказал я, – что ты, подонок, теперь скажешь? Это у неё на морде не знак Тех Самых? Милая, бедная девушка, да? Увечная?

Когда взрослый мужик рыдает – зрелище до предела отвратительное. Морда красная, в соплях, трясётся – Жерар выплеснул ему в харю кружку воды, и ещё милосердно поступил. А этот безбожник всё своё:

– Ничего дурного, клянусь Богом, ваше высочество! С мертвецами – никак никогда, ну – гадает, чуть-чуть, слегка, на куриных потрошках – и всё, вот Всезрящий свидетель!

Ну этого уж, натурально, никак нельзя было стерпеть. Альфонс выскочил позвать стражу, Жерар обнажил саблю, Стивен суку потащил к выходу. На потрошках гадала! На куриных! А точно – не младенческих, ты, богоотступник?

Сильная была, паршивка. Стивен её еле волок; когда стражники вбежали, мы ещё были в трактире. Командир отряда поклонился; я приказал:

– Бабу – в Башню Порока как некромантку, и дайте знать святым наставникам. Эту поганую дыру прикрыть до выяснения. Оставь здесь людей.

А сука схватила своей изуродованной клешнёй кусок сырого мяса, что слуга жарить нёс, да так и бросил, прижала к меченой щеке и посмотрела на меня. И заговорила – сипло, но громко, я каждое слово расслышал:

– Ты, принц, пойдёшь за золотом, огнём и кровью – и найдёшь и то, и другое, и третье! Тебе в другом месте обед из жира мертвецов с гнилыми костями приготовят! Ты запомни, принц, нам с тобой вместе гореть, только тебе – в другом костре! – и дико расхохоталась. Безумная ведьма.

Мне вдруг стало душно в этом гадюшнике – и я выскочил на воздух, а бароны со мной. В конце концов, не моё дело разбираться с тварями, которые служат Тем Самым. Пусть теперь ею занимаются те, кому положено. Фу, прах побери, мерзость какая! А тут ещё Жерар спросил:

– Вы, ваше прекрасное высочество, в предсказания верите?

– Не дури, – ответил я как можно внушительнее, чтоб он понял, какую на самом деле глупость сморозил. – Лжепророки – они враги Божьи, все слова у них – от Тех Самых, и от этой ереси помогают молитва и Всезрящее Око. Ты что, испугался?

– Испугаешься тут, – сказал Стивен. – Как вы, ваше высочество, этих подлюк не боитесь! У неё такая рука холоднущая была, я чуть не бросил всё к псам, только вас постыдился.

– Да уж, – сказал Альфонс. – Вы, ваше прекрасное высочество, смелы просто на редкость. Я бы не стал связываться. Как она ржала-то! Мне даже жутко стало…

– Ну, – сказал я, – ей уже не долго ржать, адовой кобыле. И нечего бояться Всех Этих, они только страхом и сильны. И вообще – у нас сегодня день богоугодных дел, потому – Господь нас защитит и отблагодарит.

И точно. Господь отблагодарил.

Мы, конечно, больше ни в какой притон не полезли – никакой радости уже не было. Обедали дома, потом я сходил на псарню, посмотреть, как мои пойнтера: через пару дней собирался охотиться. Булька была рада до невозможности, со всеми перенюхалась, уходить не хотела – так уж, только потому пошла, что я позвал. За спасибо.

Хотел зайти к отцу, но у него была толпа послов из Приморья, только без женщин. Не свадебная свита, слава Богу. Я подумал, что они опять насчёт какой-нибудь торговой ерунды, не прислушивался. Поболтал в приёмной с какой-то провинциальной штучкой, пригласил её к себе – ну, у меня она ещё слегка поломалась, пришлось ей напомнить, что имеет дело с принцем. Через четверть часа дурочка перестала хныкать, а через час уже мило лизалась. Велел ей прийти вечером: Шарлотта уже надоела своими глупостями, да и фигура у этой получше. Пышка такая, ямочки над поясницей.

И когда эта дамочка уже дошнуровывалась, ко мне вдруг заявился секретарь отца. Велел срочно идти, а мину имел такую, будто его любимую часть тела прищемили дверью. Я слегка занервничал, но пошёл.

В приёмной никого чужих уже не было, а у отца в кабинете торчали Мартин и Эмиль. И Эмиль рыдал, представляете себе, дамы и господа?! Рыдал, а Мартин обнимал его за плечо и на меня посмотрел как-то странно. То ли сердито, то ли сочувственно.

А отец оторвался от какой-то своей писанины и сказал, ужасно хмуро:

– Пришёл корабль из Приморья, Антоний. Послы интересовались здоровьем принцессы Жанны. Она должна была прибыть ещё на позапрошлой неделе.

Я стоял как оглушённый. А Мартин сказал:

– Помните бурю, которая сломала ясень в королевском парке? В эту бурю попал её корабль. Ваша невеста погибла. Утонула.

Эмиль снова захныкал. А я вдруг понял: всё! Господь меня освободил! Он мне руки развязал! И больше ничего раз навсегда запланированного с моего рождения уже не будет! Никогда!