– Вот этого уж быть не может, – прошептал Хенту потрясённо. – Налису был из верных верный.

– Именно, – прошептал Винору совсем еле слышно. – Верный. Анну-Львёнку. А его теперь называют изменником. Нуллу приехал, Нуллу-Львёнок, Третий Львёнок Льва. Позавчера. Псы из его свиты убили Налису, а сам он теперь ищет измену. Анну-Львёнка Лев Львов приговорил к смерти вместе со всей его свитой. Я вот брожу по городу и думаю, вернуться мне в лагерь или лучше податься в пески, к дикарям – Тенгу-то убили и Чируту убили, только за то, что Анну-Львёнок их отмечал и за то, что они Налису были друзьями. А я – его сотник, а ты – его сотник, да ещё и был в его свите. Быть нашим головам на пиках, Хенту, как Творец свят. Говорят, он Львят Льва убил, а Льва Львов северянам продал.

– По крайней мере, наполовину враки, – сказал Хенту, еле проглотив колючий комок в горле. – А вообще – просто враньё и всё. Я Львят Льва только вот пять дней назад видел. Да и как Анну-Львёнку их убивать, если они – его братья? Подумай.

Винору погладил рукой рубаху у сердца.

– Прости мне Творец такие слова, брат, но Львята, хоть они и братья, друг друга… не говоря вслух… ну, ты понял меня.

– Мне-то ты веришь, брат? – Хенту обнял Винору за плечо, подтащил к себе, сказал в самое ухо. – Пятый Львёнок и Анну-Львёнок – как родные братья, а не как братья Прайда… теперь-то я всё понимаю. Я теперь точно понимаю, к чему всё клонилось. Война же с севером грядёт, так?

– Так, – кивнул Винору. – Завтра армия выступает в Чангран, а оттуда – на север.

– Лев Львов приказал Пятому убить Маленького, – прошептал Хенту, касаясь уха Винору губами. – А свалить на кшинассцев. Чтобы был повод для драки. Только Пятый брата убить не посмел, а Анну наладил с кшинассцами дела. Во дворце Прайда точно измена, только изменник – не Анну.

– Зарапортовался ты, брат, – Винору глянул с ужасом. – Хочешь сказать, сам…

Хенту, ощутив приступ безумной отваги, кивнул.

– Сам. И даже… Святейший Наимудрейший. Ты послушай. Кшинассцы Анну вернули наших пленных.

Губы Винору посерели.

– Женщин?!

Хенту кивнул.

– Что с ними надо сделать, по-твоему, а, брат?

– Анну бы не казнил, – Винору отвёл взгляд.

– Анну принял у них присягу, – сказал Хенту. – Они теперь – волчицы, сёстры. Анну при всех поклялся, что никого и никогда не бросит, если тот не трус и не предатель… стой, слушай ещё. Пятый рубился с северянином по языческим законам, победил и взял женщину. Не ставя клейм, не закрыв лица. И ест с ней за одним столом. А Маленький… он постель делит с той, кто его ординарцем была. Ты слушай, слушай. Маленького же резать хотели, язычники-то – она не дала, так они… Маленький так и сказал: она – половина его сердца, кто скажет, что рабыня, того он сам убьёт…

– Даже не знаю…

– Чего ты не знаешь? На всё – воля Отца Небесного. У тебя лошадь споткнулась, ты головой о камень долбанулся, приходишь в себя – связанный, не мужчина. Что, ты от этого волком перестанешь быть? Правоверным перестанешь быть, а, брат? А ведь деваться тебе некуда: домой сбежишь – дома башку на пику. Или ещё хуже – рабыня Прайда, всю душу заплюют. А за что?

Хенту сам не заметил, как начал повторять слова любимого командира, воспринимая их своими собственными, просто и прямо из души рождающимися. Винору слушал зачарованно, с каким-то болезненным вниманием, кусая губы – и, наконец, сказал:

– Так что ж… ты теперь что, собираешься… я не знаю… ты туда, в лагерь собираешься?

– Мы с тобой в лагерь собираемся, брат, – сказал Хенту неожиданно твёрдо. – Тут надо выбрать, кто твой командир. Нуллу, который невинных людей казнил только за то, что они Прайду служили верой и правдой, а сам-то песка не глотал – или Анну-Львёнок, который сам тебе предан и любому из своих людей предан. Если у тебя Нуллу командир, тогда мне рядом с тобой делать нечего. А если Анну… ты помнишь Дикуру? Помнишь Мэнгу? Мы пойдём в Шаоя, с Анну-Львёнком, мы освободим наших пленных – и плевать нам…

– А Лев Львов? – спросил Винору беззвучно.

Хенту обхватил себя руками и задумался.

Вечер Хенту и Винору встретили в лагере, в жилище младших командиров волков. В комнате третьего сотника – Шуху ад Ваэра.

В Прайде давно говорили, что армию в Данхорете надо бы устроить более или менее удобно, но на это требовалось время, деньги и рабочие руки – а весь этот ресурс как-то сам собой уходил куда-то не туда. Как только Лев Львов очередной раз заговаривал о данхоретском военном лагере, кому-нибудь из младших Львят оказывалось необходимо что-то срочно купить или достроить, а если не так – кто-нибудь из служилых людей напоминал Льву Львов о поле для скачек, новых конюшнях или ещё о чем-нибудь, не терпящем отлагательств. Поэтому время шло, а данхоретский лагерь как был, так и оставался вылитым табором пустынных кочевников.

Простые волки жили в шатрах. В конце осени и зимой там было не так уж и приятно – ледяной ветер с гор выстуживал их по ночам до изморози на утоптанном земляном полу – но волкам, воякам, хозяевам мира, не пристало жаловаться на трудности и лишения. Лагерь провонял выгребными ямами, конским и верблюжьим навозом и прочей дрянью – но смешно было бы выращивать тут миндаль или розы. Вдобавок, если кому-нибудь не везло подцепить лихорадку или ещё какую-нибудь дрянь – он смело мог считать себя покойником. Поэтому все обитатели лагеря изо всех сил ждали войны. После года такой жизни на войне всем казалось веселее и безопаснее – чего и требовалось добиться.

Волки выше рангом жили в длинном бараке, разделённом перегородками на подобие отдельных комнат. Предполагалось, что младшим командирам причитается больше комфорта – но сарай с земляным полом, населённый, кроме людей, сверчками, блохами и мышами, завидным местом не выглядел. Во всяком случае, ни одному сотнику армии в здравом уме и твёрдой памяти не приходило в голову обзавестись детьми, чтобы они жили вместе с ним.

Армия уже около года маялась от безделья и мирной жизни, а значит, существование волков было полуголодным и скучным. Финансовый резерв, добытый в боях и походах, подошёл к концу даже у самых запасливых. Еда, полагающаяся от Прайда, представляла собой лошадиный фураж, слегка кулинарно облагороженный. Волки изыскивали способы скрасить себе жизнь, продавали принадлежавших Прайду трофейных девок, поступались принципами, мастеря мелкие вещицы на продажу, шлялись по городу, затевали ссоры с плебсом, вытряхивали из базарных торговцев всё, что те не успевали спрятать, и ждали, когда этот мрак, наконец, распогодится.

Ждали Анну.

Вспоминали блестящие победы в Шаоя, весёлую, рискованную и прекрасную жизнь, уважение к себе и прочие славные вещи. Отрабатывали боевую технику в спаррингах. Надеялись на лучшее.

А прибыл Нуллу. Вместо весёлой жизни принялся резко закручивать гайки. Вместо мяса в похлёбке волки получили куски гниющего мяса на лагерной ограде – Третий Львёнок сходу обвинил четверых младших командиров в государственной измене. Весь лагерь понял: по доносам каких-то грязных людишек. Чангранские волки смотрели на местных свысока: комнатные псы Львёнка Нуллу радовались возможности гавкать на ветеранов, участвовавших в нескольких кампаниях. Перспектива войны на севере в таком свете радовала солдат гораздо меньше, чем могла бы.

Шуху не радовался в особенности. Он злостно нарушал устав с попущения Анну – и об этом все знали. Настроение у него по этому поводу было самое мрачное; он ждал, стукнут его солдаты Львёнку Нуллу или посовестятся.

В комнате Шуху жила его рабыня, личный боевой трофей, немая девка-шаоя, которую он звал Чикру – на диалекте жителей Урахны это словечко означало солдатский сухарь. Уставно личные трофеи принадлежали Прайду, Чикру надо было отослать в барак для рабынь, нечто вроде борделя для солдат, но Шуху нарушил правила. Что-то, неведомое окружающим, связывало его с Чикру, высокой, хмурой, плотной, сильной девицей, остриженной, как лянчинский солдат, понимавшей его, как понимают умные псы – со одного взгляда и жеста.