Ни Хотуру, ни Анну не перебивают служку и почти не задают вопросов. Волки то и дело начинают перешёптываться и зло блестеть глазами, но Львята кажутся подчёркнуто спокойными. И Хотуру обнимает Анну за плечо, братским жестом, демонстративно.

Чису заканчивает рассказ тем, что Кору, женщина-волк, спасла его от предательства, заставив пойти с ней к Львёнку Анну. Люди Хотуру уже не удивляются – есть какой-то биологический предел удивлению. Они просто принимают к сведению: да, женщина-волк, да, телохранитель Маленького Львёнка. Да, спасла, предотвратила, боевые качества разведчика. Всё вокруг круто меняется, все установки, всё мировоззрение, кажется, даёт трещину – а никто не вопит, не рвёт рубаху на груди и не посыпает голову пеплом.

Они будто ждали.

Чису смотрит в лицо Хотуру, мокрый от слёз и жалкий, обхватив себя руками, мелко трясясь – ждёт решения. Хотуру молчит.

– Ты прикажешь меня убить, да? – спрашивает Чису в тоске. – Я же, знаешь, Львёнок, никогда-никогда не был тебе врагом и с Мингу не ссорился…

– Ты, Чису, храмовую печать разбираешь? – говорит Хотуру.

Чису истово кивает, часто и мелко.

– Завтрашнюю утреннюю молитву произнесёшь ты, – говорит Хотуру. – Пока ничего не изменилось, ты будешь Наставником в моём доме и для моих людей. Ты, Чису, меньше всех предатель.

Чису спадает с лица – на глазах.

– Творец свидетель, Львёнок…

– Хватит разговоров, – говорит Хотуру устало. – И гонца в Святой Совет не пошлём. Чангранские Львята сообщат Святому Совету. Сами. Как сочтут нужным.

Ному поднимает голову. Взгляд откровенно ненавидящий.

– Не смеешь, не имеешь права меня низлагать, Львёнок, – говорит он. – Меня Святой Совет прислал. Сам Гобну, Святейший Наимудрейший. Творец тебя покарает.

– За тебя, что ли? – Хотуру морщится. – Думаешь, Творец спустит тебе всё только за то, что ты ему служил? Творец, Ному, это небесная справедливость, а не Львёнок, который – нашему рысаку троюродный баран, он не выгораживает преступников за лесть и мелкие заслуги. Завтра ты отправишься к Золотым Вратам – а ночь я дам тебе для молитв и медитаций.

– Умрёшь ужасной смертью, Хотуру, – истово и яростно обещает Ному и вдруг улыбается, мечтательно и почти сладострастно. – Ха-ха, я подумал, Хотуру, что полюбуюсь с горних высот, как братья Дракона сдерут с тебя шкуру, а мясо бросят псам! Какое это будет удовольствие!

Волки Хотуру уводят Наставника куда-то с глаз долой, но его неожиданное злое веселье, по-моему, Хотуру встревожило.

– Всем пора спать – и поторопитесь, – говорит он громко, приказным тоном, – Мингу, тебя это особенно касается, – и окликает Анну вполголоса. – Задержись, брат.

Анну притормаживает. Рядом с ним останавливается Ар-Нель, но его присутствие Хотуру, похоже, не смущает – как и моё.

Он ждёт, пока волки неохотно разбредаются по закуткам, где приготовлены их постели. Мингу уходит с девочкой. Бойцам тяжело успокоиться, они перешёптываются, оглядываются – но, в конце концов, двор пустеет. Хотуру шугает рабов – и поворачивается к Анну.

– Анну, – говорит он, замявшись, – а как ты считаешь, Дракон и вправду может…

– Синий всё может, – говорит Анну. – Чису чушь нёс, конечно: синие – не от Святого Совета, они – сами по себе. И все норовят их присвоить. Прайд считает, что Синий Дракон – меч Прайда, Святой Совет – что Дракон его меч, но Дракон, он – благословенное оружие, Хотуру. Из древней легенды. Меч, который сам выбирает руку для себя. И меня тоже заботит, какую руку он выберет.

– Он может, значит… – Хотуру вздыхает.

– Синих куда меньше, чем волков, – говорит Анну. – Но… мне тоже не хотелось бы с ними сцепиться. А вообще, я в любом случае с Драконом встречусь раньше тебя, брат.

Не то, чтобы Хотуру уходит просветлённым, но, кажется, Анну его слегка успокоил.

Мы идём спать – но сна у нас ни в одном глазу.

– Новый Наставник! – хмуро говорит Кору. – Хорош Наставник – без пяти минут предатель, трус, ничтожная душонка… Как же слушать такого? Как такому верить?

– Ты, Кору, ты – молодец, конечно, но не осуждай, – говорит Анну негромко. – Пусть лучше такой, чем никакого.

У входа в казарму стоят Львята, Ви-Э, Юу и несколько наших девочек. Разумеется, спать никто не может – все обсуждают произошедшее… или правильнее сказать «происходящее»?

– Мидоху мне рассказал, – говорит Элсу, глядя на Кору с восхищённой нежностью. – Молодец, волк.

– Всё для тебя, командир, – который раз удивляюсь, наблюдая, как угрюмая мина солдата преображается в прекрасное лицо любящей женщины, когда к Кору обращается её Львёнок. – Я охраняю тебя, командир.

Эткуру трёт виски, вид у него встрёпанный и усталый.

– Нашёл время предавать, старый ишак… Пограничники учудили – на что им обезьяна в храме? – говорит он раздражённо.

Ви-Э хихикает:

– Прав, прав ты, миленький… Хочешь пить? Я принесу воды…

Ар-Нель касается локтя Анну.

– Мой дорогой друг… я хотел бы спросить: а кто такой Синий Дракон? Упоминание этой особы произвело на Уважаемого Господина Хотуру даже более сильное впечатление, чем обещание кар Небесных…

– Бэру ад Сарада, – морщится Эткуру. – Синий Дракон, Синий Командир, Хрусталь Небесный, Чистый Клинок – и протчая, протчая… Попросту – Наимудрейший Наставник бесплотных стражей плюс ещё тридцать три титула. Бука – детей пугать. Видал его при дворе пару раз – напыщенный зануда… бесплотный как бесплотный… Лев Львов не любит его.

Анну невесело улыбается.

– Видел пару раз при дворе… В бою не видал, нет? Бесплотный как бесплотный? Плохо смотрел, брат. Лев Львов его не любит, говоришь? Так Лев Львов любит других, попроще… Ты, Ар-Нель – ты перестанешь называть бесплотных никудышниками, если познакомишься с Бэру… если выживешь.

– Он мне нравится, – вдруг говорит Элсу. – Дракон Бэру. И его… ангелы. Они-то никогда не предают веру, не пляшут под чужую музыку… Дракон хоть Святейшему Наимудрейшему возразит, если ему покажется, что тот в вере некрепок… он никого не боится.

– Угу, – соглашается Анну. – Святейшему возразит. Льву Львов возразит, я думаю – даже под страхом смерти. А нам? Кто мы для него – братья или предатели?

– Ой! – отмахивается Эткуру. – Да если волки пойдут за тобой…

– Волки пойдут, – Анну суров и печален. – Может быть. Мы, допустим, войдём в Чангран. Изменим всё. И когда ты сядешь на Престол Прайда – если сядешь, Эткуру – синий страж воткнёт тебе в горло нож, и телохранители не спасут. А он умрёт, улыбаясь. На плаху пойдёт, улыбаясь. Понимаешь, почему Хотуру нервничает? Если синие решат, что мы предаём веру – они объявят свою войну.

– Сумасшедшие фанатики, – фыркает Эткуру.

– Сумасшедшие герои, – поправляет Анну.

Ар-Нель мечтательно улыбается.

– Было бы очень интересно познакомиться с особой такой внутренней силы…

– Шкура тебе надоела, Ар-Нель, – хмыкает Эткуру.

– Учитель, а мы сегодня спать будем? – спрашивает Ри-Ё и глотает зевок.

Бэру никогда не чувствовал себя спокойно и хорошо во дворце Прайда. Не любил – и был уверен, что не полюбит.

Как из тенистой беседки, в которой бьёт маленький фонтан, выйти на пыльную базарную площадь в полуденный зной – вот так Бэру себя чувствовал, когда приходилось приезжать из Цитадели во дворец Прайда. Душно. Только долг его сюда приводил – и долг тяжёлый.

Мирским людям, в особенности – Прайду, подобает роскошь. А роскошь – это золото, драгоценные эмали, оникс и агат, блеск и сияние везде, где можно и нельзя. Роскошь – это купы цветов с самыми одурманивающими ароматами, это великолепные, но глупые и отвратительно мяукающие и вопящие дурными голосами райские птицы в клетках, украшенных самоцветами, это бархат и парча, под которыми тело потеет… Роскошь – это, в конечном счёте, нелепая и утомительная суета. Никому от неё не лучше и не приятнее.

С удобствами жизни роскошь не имела и не имеет ничего общего. Происки гуо, странная разновидность зла. Кто, кроме врага человеческого рода, может толкнуть взрослых и, как будто, разумных людей одеваться жарко, неудобно и нелепо, в цвета безмозглых райских птиц, есть жирно, тяжело и невкусно, бесполезно тратить золото на новые и новые суетные затеи? И ведь верят же, что именно эта жизнь и пристала Прайду! Потомки воинов, живших в сёдлах, потомки отважных суровых людей – по самую макушку в дурных дрязгах, в мелкой жадности и жестокости… Слепы и глухи, думал Бэру. Показывать слепым свет и играть для глухих на флейте совершенно бесполезно.