Север отставал. Лянчин уже цвёл, а Кши-На ещё только собирался цвести, прикидывал, стоит ли… Кши-На неохотно расставался с привычным холодным покоем ради весенних страстей – в этом весь Кши-На… В этом – весь Ар-Нель.

Близость Ар-Неля – добрая примета. Талисман на счастье… безбожный, языческий, северный фетиш.

Из непривычных радостей дороги – Ар-Нель, одетый, как солдат. Без северных побрякушек – без бус, браслетов, перстней, с крохотными блёстками в ушах, все волосы вплетены в косу – без этих выбивающихся прядей с бусинами. Анну смотрел и думал, как дорого дал бы за то, чтобы посмотреть на Ар-Неля, поутру заплетающего косу. Вот так просто, без обычных придворных выкрутасов – чтобы коса не помешала в бою, если что…

Не те ещё обстоятельства и не та близость. Пока?

Зато Анну не мог не заметить: Ар-Нель с ним в походе. Не с Ником, не с Юу и не с Дин-Ли. Его вороной – с жеребчиком Анну бок о бок. Дипломат? Не с Эткуру, не с Элсу. Ну-ну.

А ещё Анну окружали женщины. Вернее, женщины и бестелесные. Освобождённые пленные.

Анну разговаривал с Ар-Нелем ночью, на приграничном постоялом дворе, когда все, наконец, успокоились и улеглись спать. Само собой, Ар-Нелю тоже не спалось – он чуял грозу, как породистый пёс, и сам пришёл – светлая тень в чёрном дверном проёме, запах срезанной травы и водяных цветов.

Анну мог узнать Ар-Неля по одному запаху – его благовоний и его собственному – в кромешной темноте. Встал – бесшумно, чтобы не сбить ровное дыхание спящим Львятам Льва. Вышел за ним – мимо стоящих на страже волков – тусклый огонёк фонарика осветил физиономию Хенту и спину Ар-Неля – во двор, в сырую, свежую темноту весенней ночи, прошёл от дверей к коновязи – сонно зафыркали лошади.

– Хочешь поговорить? – спросил, заставляя себя не прикасаться.

– Мне показалось – ты хочешь, – сказал Ар-Нель негромко. – Это – так?

– Я в случайности не верю, – сказал Анну. – Божий Промысел – для Львят Льва, а я… Я думаю вот что. Рабы и рабыни стоят денег. Ещё экипировка… Это – подарок Барса? Если даже кого-то и выкупили его новые друзья-северяне, то ведь не всех же. Ты, Ар-Нель – я не верю, что ты не в курсе. И не верю, что ты можешь сказать плебею «Уважаемый Господин». Ты им говоришь «дорогой». Или «почтенный». Дин-Ли – не плебей.

Ар-Нель чуть усмехнулся.

– Да. Это – подарок Барса. Это, уверяю тебя, подарок почти бескорыстный, а, значит, ты, бесценный друг, можешь его принять, не роняя себя в собственных глазах. Да ведь ты и принял, Анну, не так ли?

– Как я могу их не принять? Это же… наши люди, в общем.

– Конечно. Так решили и во Дворце.

– Постой. А почему «почти»? Почему «почти», а не «совсем» бескорыстный?

Не зная Ар-Неля, Анну не поверил бы, что улыбка может быть слышна, а не видна – но он услышал улыбку в голосе совершенно отчётливо.

– Меня всегда восхищала твоя щепетильность, Львёнок, – сказал Ар-Нель. – Мне кажется, это должно быть для тебя очевидно. Мой Государь не желает, чтобы с вами – с тобой и твоими братьями – что-то случилось раньше, чем вы предотвратите большую войну. Это – личное пристрастие и политическая необходимость. Поэтому он прислал тебе подарок… в виде… скажем, будущей гвардии Львёнка Анну. Абсолютно твоей. Абсолютно преданной. Готовой ради тебя на смерть – и больше, чем на смерть.

Анну хмыкнул скептически.

– Да ладно. Нет, я понимаю. Штандарт. Вернее, знаешь – прядь из конского хвоста на штандарте. Личный принцип, который всем показываешь. Вот – волчицы. Чтобы люди говорили: «Его солдаты, – в смысле – мои солдаты, – женщины». Принцип. Но какая же это гвардия? И – военная помощь? Если нам повезёт – будут тысячи, а тут – горстка бойцов, и те…

– Продолжай, – в голосе Ар-Неля появился холодок.

– Ну…

– Не мнись, боец. Что ты хотел сказать? И те – неполноценные, не так ли? Потенциальные рабы? Прав ли я?

Анну промолчал.

– Ты в них не веришь, – продолжал Ар-Нель безжалостно. – Декларируешь веру – но не веришь. Означает ли это, что, в конечном счёте, ты не веришь и в собственную правоту?

– Ты, Ар-Нель… знаешь… ты слишком нажимаешь, – заставил себя сказать Анну. – Ну да. Они, всё-таки, уже не волки. Это – жаль. Я их люблю. Я им сочувствую. Всей душой. Но…

– Но ты в них не веришь, – подытожил Ар-Нель. Голос – как обнажённое лезвие. – Ладно. Я надеюсь, что нас рассудят обстоятельства. Мы узнаем, кто прав, когда пойдём в бой.

Анну бросило в жар.

– Что ты сказал?! Кто – пойдёт в бой?!

– Мы, – повторил Ар-Нель просто и зевнул. – Мне хочется спать.

Анну чуть не задохнулся от смеси трудноописуемых чувств, из которых благодарность была вовсе не последним компонентом. Кажется, Ар-Нель это заметил – Анну показалось, что он услышал смешок.

– Я ухожу, – сказал Ар-Нель. – Поговорим потом. Когда у каждого из нас будут доказательства… гм… если они будут у каждого.

Ар-Нель ушёл спать, оставив Анну с уже привычной горячей болью в душе.

Разве он не верит? Но ведь любой вере есть предел, как и любым возможностям… Разве можно тащить в бой женщин? Это – как калек, тяжело раненых, почти убитых. Это – как тени боевых друзей за плечами. Пожалеть – да. Отблагодарить. Запретить презирать, запретить проклинать, запретить брезговать… Но тащить в бой?

Маленький Львёнок потащит свою Кору в бой? Любя – рискнёт ею? Сомнительно.

Анну заснул, когда уже начинало светать – и проснулся ни свет, ни заря. От шума – обычного шума в обычном военном лагере.

Львята ещё допивали отвратительный северный травник, а бойцы уже седлали коней. Две женщины дрались на палках под свист и смех остальных – и Анну, жмурясь от солнца и ещё не ушедшего тревожного сна, присел на подоконник, наблюдая за боем.

И вынудил себя признать, что они демонстрировали хорошую технику – а заметив Анну, принялись форсить, как новобранцы. Анну невольно улыбнулся – так они расстарались.

В комнату Львят вошёл Ар-Нель с чашкой в руке.

– Я принёс тебе чок, – сказал он со своей обычной миной – милой и раздражающей одновременно. – Ты плохо спал, Анну?

– Думал, – буркнул Анну, забрав из его рук чашку с приторным пойлом.

– О да, мой бедный друг, – кивнул Ар-Нель, даже не пытаясь изобразить сочувствие. – Думать – тяжело и вредно. Особенно – на лянчинской границе.

Элсу фыркнул, еле успев закрыть рот рукой. Кору беззвучно рассмеялась, как северянка. Ви-Э, сдерживая смешок, взглянула на Ар-Неля укоризненно.

– Ну и что из того? – сказал Эткуру хмуро. – Я тоже думал. И – да, из-за границы, из-за всего… И что?

– Не огорчайся, миленький, – сказала Ви-Э. – Ещё немного – и мы победим.

– Исключительно правильное расположение духа, моя дорогая, – кивнул Ар-Нель и вышел прежде, чем Анну успел ещё что-нибудь сказать.

Ещё немного? Ещё ничего и не начиналось!

Анну прошёл к конюшне между женщинами, обжигающими его взглядами. Они все были – лянчинки, военные трофеи, солдаты по духу, и они все были – прекрасны, эти смуглые демоницы. Анну не то, чтобы не верил – они смущали, раздражали его. Да, они, пожалуй, напоминали гуо. И Анну приказал выступать слишком резко – вообще слишком резко говорил с ними, как с волками, которые провинились в чём-то…

А они повиновались преданно и виновато, и к смущению Анну примешивался стыд. И он смотрел, как оруженосец Ника весело болтает с женщиной, одетой по-мужски, но с платком, повязанным вокруг пояса, а Юу из рода Л-Та слушает другую, с лицом в шрамах, о какой-то битве в Шаоя – смотрел и завидовал.

Анну завидовал северянам, которым было свободно и легко разговаривать с женщинами, вооружёнными, как бойцы. Северян это не смущало, не раздражало и не вызывало в них жалости и стыда. Они разговаривали с лянчинскими женщинами так же, как болтали со своими – с белокурыми и холодными красавицами Тай-Е. Никаких внутренних решёток и ворот у них не было, никаких замков, намертво запиравших душу – ничего им не надо было ломать.