– Да, – выдохнул он и закашлялся.

– Что ты к нему пристал, Нх-Ол? – спросили рядом.

– Он – Львёнок, – сказал Нх-Ол. – И ещё – тебе не кажется, что он слишком светлый для южанина? Эта тварь рождена от нашей женщины и командует ворьём и убийцами на земле своей матери – из-за того, что его отец – Всегда-Господин лянчинский.

– Плесень! – рявкнули Элсу в самое ухо, и кто-то отвесил ему тяжёлую затрещину, от которой голова словно взорвалась.

– Не добивай, – сказал Нх-Ол, и его голос воткнулся в мозг, как ржавый гвоздь. – Может, этот выродок представляет собой какую-нибудь ценность?

– Нет, – пробормотал Элсу, и его вырвало. Потом, кажется, его пинали снова, потом – бросили на что-то жёсткое, а потом наступила темнота.

Сколько времени Элсу провалялся без памяти, он смог прикинуть только много позже.

Он очнулся с ломотой во всём теле, тошнотой и головной болью, будто с похмелья – но, кажется, на сей раз было чуть легче. Рядом кто-то хныкал или скулил. Было тепло и пахло свежим сеном.

Элсу открыл глаза.

Стены и свод из шершавого серого камня освещали скудные лучи осеннего солнца, косо падающие из узких бойниц высоко вверху. Элсу лежал на ворохе сена, накрытого куском холста; шагах в трёх, у дверей, обитых полосками стали, стояла бадья с водой, а на ее бортике висел оловянный ковш.

Хныканье вызвало у Элсу приступ раздражения и злости. Повернув голову на звук, он увидел какую-то девку, с голыми ногами, в окровавленной, разодранной до пупа рубахе, валяющуюся на сене, скорчившись в три погибели. Она спала или была не в себе – зато её товарка, прикрывающая наготу какими-то грязными тряпками, повернула к Элсу осунувшееся лицо с чёрными подглазьями и опухшими запёкшимися губами.

– Брат, – всхлипнула она, сообразив, что на неё смотрят, – водички ради Творца-Отца! У меня сил нет подняться…

– Какой я тебе брат, шлюха! – прошипел Элсу, приподнимаясь на локте. Ему самому было слишком нехорошо, чтобы учить уму-разуму наглую рабыню, лишь по случайности ещё не заклейменную; единственное, что он мог – поставить её на место на словах. – Хочешь, чтобы язык вырвали?!

Из глаз девки хлынули слёзы, проводя по грязной физиономии чуть более светлые дорожки.

– Командир, – прошептала она еле слышно, – это же я, Кору, ординарец твой…

Неописуемый ужас обдал Элсу жаром с макушки до пят. Он приподнялся повыше и уставился на жалкую девку, пытаясь узнать в ней своего ординарца и спарринг-партнёра – но увидел только измученное началом метаморфозы и зарёванное лицо рабыни. Ничего общего у этой ничтожной твари с его Кору, волчонком, которого он приблизил к себе за отвагу и верность, не было – ровным счётом, ничего. Элсу не мог себе представить Кору плачущим, как вообще не представлял себе плачущего солдата. Он содрогнулся от отвращения.

– Ты врёшь, – процедил Элсу сквозь зубы. – Коза ты обрезанная, я тебя не знаю.

– Командир, – взмолилась девка, давясь рыданиями, – Творец – свидетель, это я. Это ж я им сказал… сказала… что ты львиной крови… чтоб они тебя не добили…

Элсу сморщил нос.

– Ну и что со мной было? Я не помню.

– Под тобой убили лошадь, командир… когда они… когда оказалось, что у них – пушки тут теперь. Наверное, ты ударился головой – еле дышал, когда я…

Элсу всё смотрел – и вдруг сообразил, что видит на незнакомой физиономии девки знакомый короткий шрам, рассекающий бровь, а когда она говорит, то заметен сломанный резец с правой стороны… Элсу снова почувствовал сжигающий ужас, будто его тело наполнили тяжёлой ватой, смоченной крутым кипятком.

– Командир, – снова попросила Кору-рабыня, облизывая губы, искусанные до коросты, – принеси мне водички, пожалуйста. Всё внутри болит… и жжёт… командир, ради Творца…

Элсу сел, чувствуя головокружение и замешательство. Всё его существо противилось самой мысли о том, чтобы прислуживать трофею – отбросам жизни, шлаку, годному лишь для тяжёлой работы или постельных забав, полному ничтожеству… но когда-то это существо было волчонком, когда-то оно было Кору и учило Элсу стрелять с седла…

– Как это вышло? – спросил Элсу, чувствуя моральную тошноту, даже более сильную, чем физическая. – Почему тебя не убили? И кто… вон там?

– Там – Варсу, – сказала рабыня, пытаясь сглотнуть. – Его, кажется, оглушило взрывом… а я… меня не ранило. Я хотел… хотела тебя… тебя спасти. Я им сказала…

– Уродина! Сука! – взорвался Элсу, до которого вдруг дошёл кромешный кошмар ситуации в тонких частностях. – Зачем?! Да лучше бы меня добили! Чтоб меня – как вас, дешёвки, шлюхи вы несчастные?! Воды тебе?! На том свете огнём напьёшься! Гадина!

Рабыня уронила голову в сено и разрыдалась. Элсу чувствовал нестерпимое желание врезать ей по лицу, заткнуть чем-нибудь рот, сделать что-нибудь, чтобы она перестала скулить, но каждое движение отдавалось болью в голове. Поэтому он только рявкнул, сколько хватило сил:

– Да ты уймёшься или нет?!

Девка замолчала, только всхлипывала при каждом вдохе. Элсу некоторое время посидел, глядя снизу вверх на жёлтый, явно предвечерний свет, льющийся сверху, из окон, потом встал и сходил к бадье с водой – напиться и умыть лицо. У рабыни хватило ума перестать клянчить. Кажется, очухалась и вторая – теперь они только следили за всеми движениями Элсу.

– Эй, твари! – бросил Элсу, подумав. – А что, все остальные – мёртвые?

– С остальными – хуже, – подала голос та, что когда-то была Варсу. – Выжили человек пятнадцать, вроде бы – серьёзно раненых эти добили… А уцелевших… они их, командир, обрезали, как свиней, связали побросали в телегу и увезли куда-то… не знаю, куда, потому что…

– Потому что с язычниками обжималась, – зло закончил Элсу. – Вот уж я знать не знал, что у меня в отряде такие шлюхи убогие… трусы, пустое место… Хуже с другими? Да они, по крайней мере, врагов не ублажали!

Та, что когда-то была Кору, а стала безымянной вещью, снова разрыдалась – и Элсу швырнул в нее башмак. Вторая осмелилась возразить:

– Мы не трусы, командир… нам не повезло. Судьба. Творец давно всё предрешил…

– Понравились тебе язычники? – спросил Элсу, растравляя в себе ледяное бешенство и пытаясь приглушить им тянущий мучительный страх. – Здорово быть девкой, да? Тебя взяли много раз?

Девка, бывшая во времена оны Варсу, тоже заткнулась. Её товарка что-то шепнула ей – и бывшая Варсу попыталась встать, держась за стену. Её разорванная рубаха распахнулась; Элсу поспешно отвернулся, но успел увидеть, что тело рабыни уже начало заметно меняться, приобретая округлые формы.

– Запахни свои лохмотья! – рявкнул Элсу. – Ты в одном помещении с мужчиной! Забыла?! Или соблазнить меня хочешь?

Девка поперхнулась и закашлялась, еле выговорив:

– Что ты, командир, Творец с тобой…

Элсу взглянул в её сторону.

– А куда это ты собралась, падаль? – осведомился он, заметив, что девка сделала пару неверных шагов к дверям. – Если к воде, то пошла прочь! Нечего осквернять собой мою воду. Если вы не подохли, когда развлекали врагов, то сейчас и подавно не издохните. Не хочешь, чтобы я наподдал – вернись на место.

Бывшая Варсу сползла по стене на пол и осталась сидеть, прислонившись лбом к холодному камню – у неё хватило ума не умолять и не раздражать Львёнка. Её товарка снова захныкала, и Элсу швырнул второй башмак. Воцарилась тишина – и в тишине Элсу снова стало невыносимо страшно.

Со мной этого не сделают, уговаривал он себя, стараясь не смотреть в сторону рабынь – но всё внутри сжималось от ужаса. Смерть казалась ему в этот момент чистым и прекрасным убежищем от любого зла.

Почти стемнело, когда дверь каземата отворилась и на пороге появился высокий северный воин. Ещё несколько бойцов остались где-то за пределами видимости; Элсу слышал негромкие голоса и сдержанные смешки.

Элсу, лежавший на соломе, сел. Рабыни переглянулись и подняли на северянина глаза.

– Как здоровье, девочки? – спросил вошедший по-лянчински.