Это надо обязательно отметить. Их приезд так облегчает мне задачу: вот они, лянчинцы. На блюдце с голубой каёмочкой. Чужие мне и чужие Кши-На.

Я присутствую на приёме.

Южные ребята выглядят брутально. На контрасте с моими друзьями из Кши-На – так брутально, что даже забавно. Если северяне считают главной задачей очаровать, то южане, очевидно – напугать. Килограмм малофункциональных железяк, вроде заклёпок и цепей, на каждом из послов символизирует, по всей вероятности, силу носителя, тяжёлые кривые мечи типа ятаганов – прямую угрозу, а обстриженные волосы – ну, может быть, и просто для удобства, конечно. Хотя принцы крови обычно заботятся не об удобствах, а о производимом впечатлении.

Косы северных аристократов определённо имеют сакральный смысл. С моей точки зрения – с экзопсихологической точки зрения, я бы сказал – отсутствие волос обычно не означает ничего доброго. Особенно отсутствие волос в присутствии серьёзного оружия. Показательно.

И вломились они, как хозяева положения: грубые бойцы, сила – во всю эту северную куртуазность. Явились требовать.

Львята. Это, по-моему, единственный изъян. Надо было – Львы. Страшилища. Ужас. А Львята – это слишком пушисто. Но Лев у них в Лянчине только один. Принцы-послы – всего лишь детёныши, как ни крути. Принцы – детёныши в любом возрасте. И всё это множество цепей, шипов, острого железа и львиных морд, вся эта тропическая смуглость, и шрамы, и открытые шеи, и бугры мышц – всего-навсего компенсация титула, изящно оскорбительного. Только Львята – и Львами им, скорее всего, никогда не быть.

И за бронёй из брутальности, силы и внешней самоуверенности мне мерещится постоянный страх перед собственным поражением. Им обязательно надо оставаться Львятами – и каждый из них, наверное, жаждет стать Львом. Поэтому они здесь.

Покойный король пообещал, что продаст их пленного братца в бордель. Донес до сведения Льва – умно. Принцам, конечно, жаль брата и принцип не велит оставлять своих в беде – но что-то они слишком близко к сердцу это приняли. Не иначе, как представили себе – себя в плену. Это ведь у сволочей-северян может войти в привычку! Вояка такого сорта на смерть пойдёт, поплёвывая – как победитель, а вот жить несчастной шлюшкой… как же воевать-то при такой жуткой перспективе? Поэтому давят изо всех сил, сходу. Северяне, гады, забудьте даже думать!

А наш Государь чудесно и спокойно себя ведет… его, видит Бог, хорошо учили. Он южан понимает и самым элегантным образом – как во время игры в спарринг – аккуратно отражает все выпады. Только один раз чуть растерялся – когда Львёнок Льва – принц крови, то есть – назвал Ра ведьмой.

Дивная Государыня и варваров впечатлила – только на изворот. Я потом наблюдаю за южанами за обедом, где они демонстративно берут еду руками, не прикасаясь к двузубым вилкам северян – и едят только мясо. Брезгают они жареными пиявками и маринованными короедами – понимаю, можно даже сказать – сочувствую. Но между делом наши гости-варвары недобро зыркают на женщин – и с интересом на мальчишек. С очевидным таким, прямым интересом – как на вещи, которые плохо лежат.

Всё очевидно. Чужие женщины – уже созданы и созданы не по тем лекалам, которые устраивают южан. А мальчишки – материал. Дорогие гости, видимо, думают, что любого из них, случись что, можно сломать по своему трафарету.

Южане тоже помешаны на пигмалионстве – только у них другой взгляд. Я начинаю догадываться, какой именно, но собираюсь ждать подтверждений. Не будем делать поспешных выводов.

Эткуру раздражённо выплеснул чашку воды в бронзовую штуковину на ножках, в которой тихонько тлела рыжая пирамидка, пахнущая терпким мёдом.

– Зря, – сказал Анну. – Мне нравится, вкусный запах.

– А мне вот не нравится, – Эткуру сел на плоское и жёсткое ложе, накрытое шёлковой материей в жёлтых цветах и сине-зелёных листьях, толкнул ложе ладонью. – Подстилка для раба – спасибо, что не голые доски. Холодно, воняет гарью. Покои во дворца Барса – смешно это, брат.

Анну промолчал.

В покоях, положим, действительно, было холодно – но тут, на севере, ещё лежал снег, хотя приближалась Четвертая Луна от Солнцеворота. И потом, прохлада не казалась Анну неприятной – просто в покоях для гостей Барса было непривычно просторно и свежо. Десять больших комнат – и живут в них только Анну, Эткуру и двое бесплотных мудрецов, а ведь ещё – отдельное помещение для солдат-волчат, ещё клетушка для Сони… Громадный у Барса дворец. Да не в этом даже дело – слишком просторный какой-то, полупустой. Никто не мелькает под руками и перед глазами.

Можно взять и уйти куда-нибудь, где совсем никого нет. И остаться там надолго. Сидеть в одиночестве – и никто не придет и ничего не скажет, если сам не позовешь.

Эткуру сходу заявил – не хотим туземных слуг, и северянин, седой в синем, согласился, поклонился и пропал. И нет туземных слуг. Пока не дёрнешь специально за шнур – никто не появится.

Эткуру сказал – обойдёмся Соней, а солдаты перебьются и так – но его, кажется, сразу начало смущать это гулкое пустое пространство. Как в капище каком-то или пещере. Поэтому он и позвал волков в покои, расставил караулы, приказал Когу писать письма, а Наставника попросил помолиться за успех миссии – и успокоился, когда гулкая пустота заполнилась звуками. Когу скрипит письменной палочкой, Наставник монотонно бормочет и кланяется, позвякивая бубенчиком на чётках, Соня драит бляхи на куртке Анну, волки, свободные от караула, в соседней комнате играют в бляшки – негромко, но слышно, как переругиваются вполголоса и стучат ладонями. И жуть пропала. Нормально. Почти уютно.

Только Анну чувствовал детское желание снова испытать это…

Одиночество. Но говорить об этом Эткуру не стоило.

– Никакой он не Барс, – ворчал Эткуру, кладя на поставец у изголовья ножны для метательных ножей и расстёгивая пояс. – Соня! Сапоги с меня сними… и вычисти… Так, котёнок он слепой, а не Барс. Ни шерсти, ни виду. Мальчишка. И всё улыбается, ты заметил? И усадил рядом эту тварь – а она так и стрижёт глазищами… Заметил, какая у неё грудь?

– Всегда хотел северную женщину, – заметил Анну. – Именно из-за этого. Грудь, бёдра… задница… Вот, – и обрисовал в воздухе округлые формы. – Хочется потрогать.

– Ага, размечтался, – хмыкнул Эткуру. – Видал трофей Лойну? Кости шкуру рвут, морда как у трупа. А ещё – ну, ты тогда был не в Поре, не помнишь, наверное – Жменгу привёз северянку. Совсем молодую. Ну и что? Вот такие же глазищи были синие, как у рабыни Барса, а переломалась – стала худая, как щепка. И через год умерла, родить не смогла. Вот тебе и северянки, – и передразнил его движения, начертив в воздухе пышный женский бюст. – Уже. Сейчас.

– Но эти?

– Эти – ведьмы. В них – гуо. Заманит – и постепенно всю жизнь из тебя высосет, бывали такие случаи.

– А здешних почему не высасывают? – спросил Анну скептически. Страсть Эткуру повторять подчинённым общие места, слышанные от старших и наставников, иногда раздражала безмерно.

– Дурак. Кошка глаза псу выцарапывает, не коту. Северяне – они тут все проклятые. И все – рабы, прирождённые рабы, других нет. Никто свободы не достоин. Все в побрякушках, безделушках, все улыбаются, кланяются, ходят, как холуи – на цыпочках… Едят с рабынями из одной посуды – гадость какую-то. Ничтожные людишки.

– А наших пощипали в том бою, когда Элсу попал в плен, – усмехнулся Анну. – Такие слабаки – и так разнесли: кроме Дору все командиры мёртвые.

– Не знаешь – молчи, – отрезал Эткуру. – Дору рассказывал, как эти язычники вызывали нечистую силу. На целый отряд спустилось тёмное облако с тысячью глаз – и поглотило всех. А когда рассеялось – там уже были только трупы.

– Твой Дору врёт, как солдатская рабыня, – пробормотал Соня, не поднимая головы от сапог Эткуру и щётки с маслом. – Трус и враль. Будто ты сам не смеялся над этим с Хоэду…

Эткуру пнул его босой ногой.