Меня ждут в дворцовом саду. На широкой площадке для праздников и шуточных поединков. Тьфу ты, пропасть!

Я накидываю свою всепогодную куртейку, которую, за убогостью внешнего вида, дворцовые лакеи уже несколько раз порывались забрать и выкинуть, прикрываю её дарёным плащом с горностаевой опушкой, прихватываю торбу – может, догадаются пополнить мне запасы медикаментов? – и тихо выхожу во двор.

Гвардейцы под розовым фонариком, ухмыляясь, салютуют руками в зашнурованных перчатках. Я им киваю. У нас мир с гвардией – они не считают меня на всё готовым ведьмаком, я их не подначиваю. Седой убийца, Господин Ки-А из Семьи Ву, капитан королевских мушкетёров, долго меня расспрашивал о использованном против его людей снотворном. Я убеждал его, что не знаю точного состава зелья, что оно досталось мне от бабки-знахарки, и что я употребил всё, что оставалось – по личному приказу Государыни. Ки-А выслушал скептически, осмотрел содержимое торбы, выслушал объяснения… может, и поверил, но, похоже, взял меня на заметку. Государь может мне доверять, а вот лично он, Сторожевой Пёс Трона, верить первому встречному проходимцу, устроившему конфуз с его подчинёнными, вовсе не собирается.

Ки-А вообще, я подозреваю, немало просёк из-за профессиональной деформации личности. Он ни разу не Тревиль, хоть я про себя и называю его так; его люди занимаются не пьянством, драками и хождением по бабам, а, всё-таки, более серьёзными вещами. В столице находятся посольства других стран; среди этих других стран, как нынче выяснилось, сомнительный Лянчин – гвардии нужно быть начеку.

Глазами Ки-А я, кажется, смахиваю на шпиона. Ну что ж, придётся пообщаться с мсье де Тревилем поплотнее.

Внимательно слежу, не привязался ли «хвост». Вроде бы, никому не запрещено гулять по парку ночами – с одной стороны, но с другой – кого понесёт зимой, в холод и темень? Не заинтересовались бы люди Ки-А… но, вроде бы, всё благополучно.

А на площадке для фехтования и танцев стоит авиетка КомКона.

Чтоб вас, господа прогрессоры!

Авиетка прикрыта голограммой, изображающей громадный снежный сугроб. Мысль свежая, благо ночью никто особенно проверять не станет… но мне всё равно не нравятся их полёты над Кши-На. Вряд ли комконовцы оговаривали их с этнографами.

Я подхожу, и меня впускают в салон авиетки, как в автомобиль.

Ну да. Мой связной Вадик, взъерошенный, с выражением лица «Господи, видишь ли эти цепи?!» – и парочка комконовских чинов в штатском; у одного квадратная, морщинистая, небритая, как нождак, физиономия, второй – ушастый мальчик с цепким взглядом. Слухач и Рашпиль. Я больше полугода не видел землян – с отвычки их хари меня шокируют. Неужели глазами нги-унг-лянцев я тоже так выгляжу?!

– Здравствуйте, Николай, – говорит Слухач с радостной улыбкой, перебив Вадика на вдохе и протягивая руку. Рашпиль улыбается, как улыбалась бы степная каменная баба, будь у неё такая возможность.

Здравствуйте, здравствуйте, дорогие товарищи.

– Что нужно КомКону? – говорю я. Подаю руку Вадику.

– Они считают, что информация малоценная, – говорит Вадик хмуро. – Их психологи и ещё кто-то-там сдублировали записи и теперь требуют продолжения банкета.

– Я не работаю на КомКон.

– А этнографов, как всегда, никто и не спрашивает. Потеряв десяток своих людей, комконовцы думали, что землянин на Нги-Угн-Лян не может работать в принципе, а теперь ты это убеждение опроверг – и они немедленно заинтересовались…

– Вадим Петрович, – предостерегающе говорит Рашпиль.

– Я тридцать лет Вадим Петрович…

– Ладно, – говорю я. – Так что, чёрт подери, нужно КомКону?

– Вы проделали огромную работу, Николай Бенедиктович, – говори Слухач с заученным уважением. – Очень заметные достижения. Но вы, как кажется нашим психологам, моментами… как бы это сказать…

– Отстраняетесь, – подсказал Рашпиль.

– Да! Вы отстраняетесь. Вы всё равно несколько раз нарушили Устав Этнографического Общества в пунктах о невмешательстве, отчего бы вам не пойти дальше? Складывается впечатление, что вы боитесь откровенных разговоров с аборигенами.

– Слушайте, как вас там? Ваши люди боялись до них дотрагиваться!

– Антон. Так вот, допустим, наша резидентура оказалась не на высоте, но вы-то не боитесь. Я понимаю, что вашим аналитикам страшно интересны записи обрядов и хозяйственной жизни этого мира, но ведь уникален-то он не тем, что здесь тоже женятся и пьянствуют!

– Антон, это всё, что вы извлекли из записей?

– Нет, для биологов поэтапные записи метаморфозы представляют несомненный интерес, но для психологов недостаточно данных. А больше всего вопросов именно у психологов.

– Ну, знаете ли, тестировать инопланетчиков по методике КомКона я не умею. А лезть с разговорами по душам к чужой женщине, когда ей худо – поищите другого идиота.

Вадик фыркает. У Антона краснеют уши.

– Николай Бенедиктович, – укоризненно говорит Рашпиль, – вы тут погуляете, позаписываете праздники и сказки, поглядите на достопримечательности и улетите, а КомКону с аборигенами работать…

– Да храни Господи Нги-Унг-Лян от вашей работы!

– И почему же вы так враждебны?

– Да потому, что ваши коллеги считают этот мир ошибкой, требующей исправления!

– По-вашему, это не так?

– Порой я думаю, что Земля – это ошибка.

– Сильно сказано…

– Вадик, – говорю я, – гони к Хен-Ер. Я возвращаюсь домой. Долбись оно в доску. Я не буду принимать участие в этом спектакле, а аборигены комконовцам – не бесплатный цирк и не виварий.

Вадик начинает щёлкать тумблерами на приборной панели.

– Стойте, стойте! – рявкает Рашпиль. – Вы же только начали! На взлёте! Наконец, в нужном месте! Есть даже возможность хоть что-нибудь узнать о Лянчине – а мы в этой поганой дыре семерых потеряли! Даже и не думайте, я запрещаю.

– Не думаю, что у вас есть полномочия, – говорю я тем тоном, что характерен для Ар-Неля. – Устав Этнографического Общества гласит, что любая миссия может быть прервана по желанию резидента.

– Послушайте, Николай, – просит Антон, – в Лянчине убили шестерых, седьмой покончил с собой. Здесь тоже не сахарный сироп – а вы, как бы то ни было, общаетесь с этими уродами…

– Всё, Вадик, заводи! Не хочу это больше слушать.

– Хорошо, – говорит Рашпиль весомо. – Заводите, Вадим. Мы улетаем. А с аборигенами, как видно, придётся работать в лаборатории.

– Не думаю, что вы найдёте среди местных жителей добровольцев с вашими методами.

И тут Рашпиль улыбается, как солнышко. Лучезарно. И меня начинает знобить.

– Так ведь мы, дорогой Николай Бенедиктович, их спрашивать-то не станем! Во-первых, они не люди, несмотря на внешнее сходство. Во-вторых, если у них и есть культура, то примитивная, совсем примитивная. А в-третьих, в любом мире такого типа можно найти достаточно биологического материала, который никому особенно не нужен. Это, конечно, очень неполиткорректно, но мы ведь не развлекаемся, мы знания ищем… а твари они уникальные, как ни крути…

Авиетка не отрывается от снега ни на миллиметр. Я бешусь и думаю. Стервятники ждут.

– Ладно, – говорю я в конце концов. – Что вам нужно? Конкретно, чётко, по пунктам.

– Наш резидент среди здешних аристократов – это раз.

– Исключено. Ваш человек не справится с ролью. И нечего на меня так смотреть – я тоже не справлюсь с ролью местного аристократа. Я «выбился из грязи в князи», я «любимчик Государыни», я – совершенно случайное лицо. Выскочка, куртизан. Это позволяет мне дурить, нарушать этикет, задавать дебильные вопросы и периодически садиться в галошу. Но я не знаю, как вписать второго в мою легенду… если только женщину… но ведь и женщина, скорее всего, не справится – они очень другие, наши женщины…

– Ладно. Это будет обдумано, а о результатах сообщим дополнительно. Дальше – больше материала для психологов. Рычаги управления: секс, страх, ненависть – механизмы воздействия…

– Я посмотрю, как вы будете воздействовать на эти рычаги… Никогда не пытались управлять негуманоидным транспортным средством?