Она отшатывается.

– Что это? Странный запах…

Держу её за затылок, чтобы не уворачивалась от паров препарата:

– Семечки живи-травы с гор. Дыши, дыши.

Юу с любопытством за нами наблюдает. Стимулятор действует – Лью лучше держится на ногах, мы с горем пополам добредаем до конюшен. Тут темно и пустынно, только горят масляные фонарики у входа в стойло: челядь побежала смотреть на труп младшего Господина. Все лошади гостей ещё у коновязи.

Помогаю Лью сесть на траву. Замечаю, что сидеть ей больнее, чем стоять – и укладываю её на кафтаны. Она вздыхает, как всхлипывает; я глажу её волосы, мокрые от пота. Как бы не простудилась – мокрая насквозь, а вечер прохладен, приближается время заморозков. Укрываю её своей курткой.

– Что делать дальше, Младший Господин? – спрашиваю я у Юу.

– Ждать брата, – говорит он. Юу тоже волнуется. Он садится на корточки, рассматривает лицо Лью, освещённое слабым светом горящего масла. Простенькая обветренная мордашка Лью от боли и обрушившихся нравственных страданий приобретает чахоточную прелесть; её щеки горят, а глаза болезненно влажны. Юу рассматривает её восхищённо-задумчиво. – Как ты познакомилась с моим Старшим? – спрашивает он.

Лью приподнимается на локте, поводит плечами. Улыбается – и вдруг рыдает, закрывая лицо рукавом. Мне нестерпимо жаль её.

– Она красива, – говорит мне Юу извиняющимся тоном. – Просто странно…

Я окончательно утверждаюсь в мысли, что Н-До лгал. Пока я записывал для Земли здешнее огненное шоу, Н-До спасал мою девчонку от чего-то гнусного – и это очень по-человечески.

Возможно, более по-человечески, чем иногда в мирах людей…

Н-До смотрел, как Госпожа Эу-Рэ воет над трупом, и думал о матери Лью.

Лью сказала, что у неё нет отца. Её мать – одна. Что бы она сказала, когда узнала бы, что у Лью нет чести? Что может почувствовать аристократка, узнав, что её Старший – никудышник?

Не было бы никакой метаморфозы. Юноша Лью отказался от метаморфозы, как Юноша Ди отказался от жизни. Надо будет спросить, почему. Решил казнить себя за миг слабости? За доверие недостойному? Ужасная казнь, легче покончить с собой – но одно другому и не мешает… Или дело только в том, что после таких слов невозможно позволить возлюбленному, ставшему врагом, изменять твое тело?

Н-До было очень тяжело думать о чем-нибудь, кроме Лью, кроме тела Лью, души Лью и жуткой мешанины собственных ощущений и чувств. Связь, в одночасье возникшая между ними, была так сильна, что отсутствие Лью поблизости казалось дырой в душе. Смерть Ляна значила по сравнению с этой связью даже меньше, чем смерть Яо – взаимная неприязнь с которым возникла с первого же разговора. Как странно, думал Н-До, что Официальные Партнёры, которых выбирают мне тайные силы Земли и Небес, оказываются до такой степени отвратительными, а появившиеся на моем пути случайно, не подходящие никаким образом, неудачники, над которыми висит скандал или позор – забирают сердце, не спрашивая моего согласия…

Отец тряхнул Н-До за плечо, выдернув из мира грез. Н-До очнулся, обнаружив, что Господин Эу-Рэ, стоя вплотную к нему, уже с минуту что-то требует, шмыгая носом.

– Ты слышишь?! – сипло взывал он. – Я должен узнать, как вышло, что этот поединок…

– Неучтиво дышать людям в лицо, – сказал Н-До, отодвигая Эу-Рэ лезвием меча.

– А тыкать в старших обнаженным оружием – учтиво? Тем клинком, который только что оборвал жизнь?!

– Уверен ли ты, что хочешь узнать? – спросил Н-До устало. Ему страшно не хотелось врать снова, но правда прозвучала бы слишком жестоко не только для Смотрителя, но и для Лью. Гости пялились в рот, как стая стервятников, но Н-До не опустил глаз. – Всё было грязно. Я поссорился с Ляном на обеде, потому что он дурно отзывался об аристократах крови. На обеде же я познакомился с Лью. Потом мы болтали, было весело… мы понравились друг другу… Лян увидел нас вдвоем и сходу оскорбил меня, а Лью сказал, что считает его своей собственностью и сделает наложницей, когда я буду мертв… это уже после того, как Лью вызвал меня на поединок. Ты доволен?

– Старший Щенок А-Нор бегал за Ляном, высунув язык! – процедил Эу-Рэ сквозь зубы. – С чего бы ему вызывать тебя?

– Ты лучше меня знаешь, что произошло? – Н-До едва справлялся с отвращением. – Так удовлетворись и не смей отзываться в таком тоне о моем трофее. Я женюсь на ней.

– Как бы не так! – воскликнул Смотритель.

Н-До взглянул на Мать – и напоролся на её взгляд, как на нож, но она молчала.

– Я не должен больше ничего объяснять, – сказал Н-До. – Это меня унижает. Но знай, если хочешь знать: я понял из разговора с Лью, что Лян – самовлюблённая дрянь, которой плевать и на дружбу, и на любовь. Такие люди легко предают – разве Лью можно было верить Ляну?

– Молчи, ты не смеешь унижать мертвого! – рявкнул Эу-Рэ. – И эта дешёвка не смеет его порочить!

– Довольно, – сказал, наконец, Отец. – Я слышал достаточно. Этот дом мы покидаем. Поединок состоялся, больше у нас нет никаких обязательств.

– Ты, Сноб Л-Та, потерял всё, что мог бы иметь! – ненавидяще проговорил Эу-Рэ.

– Зато честь при мне, – холодно сказал Отец. – Сын, Жена, настало время уйти. Я благодарен Господину Эу-Рэ за радушный прием. Если бы Господин Смотритель вел себя, как подобает Мужчине, мое удовольствие было бы полнее.

– Как говорится, сердце аристократа – камень, покрытый изморозью, – выплюнул Эу-Рэ.

Отец ничего не ответил. Отец, Мать и Н-До прошли между гостями, проводившими их взглядами, но не спешащими расходиться, и направились к коновязям.

Возле конюшен, в стороне от дороги, Лью лежала на ворохе кафтанов. Чуть поодаль сидел её безобразный паж, а рядом, на траве, устроился Второй; похоже, он беседовал с Лью, и это вызвало у Н-До сложную смесь радости и ревности. Громадный мужик со нелепым именем, который прислуживал Лью, больше напоминал не человека, а горную обезьяну без шерсти; его лицо состояло из одних углов, длинный нос и широченный подбородок с ямкой выдавались вперед, а светлые глазки смотрели из узеньких щелок – но при этом, общаясь с Лью, он вел себя очень заботливо и бережно. Н-До он, скорее, нравился – забавно видеть трогательную нежность на такой грубой морде – но Мать брезгливо поморщилась, а Отец, подойдя и глядя на Лью и мужика сверху вниз, сказал:

– Ты… как тебя? Надеюсь, тебе не понадобится помощь? Отвези свою Госпожу домой. Пусть её мать напишет письмо. Если она нуждается в деньгах…

– Отец, ты не спросил меня, – сказал Н-До, чувствуя, как горят щеки. – Женщине нечего делать в доме матери. Это – моя женщина. Её место в моем доме.

Мать взглянула на него с улыбкой бесконечного удивления.

– Солнечный огонь, прошу тебя, остынь, – сказала она ласково. – Я понимаю, ты впервые получил свой трофей целиком, теперь ты занят мыслями об этой женщине – но ты ведь её не знаешь. Ты возмутился мыслью о том, что твой Официальный Партнёр – сын Всегда-Господина, как же ты миришься с мыслью, что хочешь взять в дом незнакомку? Женщину сомнительной репутации? Из свиты этого Ляна? И – кажется, они дружили, об этом говорят все. Ты уверен, что они не договаривались о поединке?

Лью сжалась в комок и закрыла руками лицо. Н-До сжал кулаки – и Второй поднялся с травы с таким выражением лица, будто слова Матери его оглушили.

– Это – мой трофей и моя женщина. И я не подлец, – сказал Н-До тихо. – И не уверяй меня, будто жалеешь, что я не убил её.

– Жалею, – сказала Мать, продолжая улыбаться. – Жалею, что ты убил Юношу Яо и Юношу Ляна, а в этом поединке у тебя случился приступ нежности.

– Госпоже нравятся убийства? – спросил безобразный мужик. – Доставляют удовольствие?

Мать потеряла дар речи, глядя на него, как на заговорившую лошадь.

– Благородный Господин, – сказал мужик Н-До с теплом, какое обычно обращают к собственным детям, – ты же не позволишь своей высокорожденной родне погубить девчонку, которая только в том и виновата, что влюбилась? Правда?