— А сам О-Тэлл присоединится? — спрашиваю.

— О-Тэлл, — говорит, — предоставил нам лоцию. Но сам не участвует — у него какие-то дела в его новой тусовке.

На данные фехтовальщиков всегда можно было положиться. Но я, помню, подумал, что О-Тэлл и его подружка хотят лично нам с Гелиорой показать, насколько нги на нашей стороне, расплатиться за своих убитых сородичей… а возвращаться всё равно не хотят.

И если фехтовальщики и решат гедонцам навалять, то наваляют исключительно лично. Без всяких боевых союзов с чиеолийцами и намёков на эти союзы.

И это немного грустно.

Но наша стая приняла это сообщение очень весело. Особенно мохнарики рвались в бой, потому что у них тоже имелись кое-какие претензии к Гедону. Т-Храч с Гедоном отродясь не воевала — но эта война, похоже, мыслилась гедонцами в проекте, иначе зачем бы было потрошить пушистых деток с т-храчских пассажирских звездолётов?

Ксенофобия и обоюдная ненависть во всей этой истории просто тройным узлом затянулись. А Гедон хлопотал себе приключений по первое число, потому что Т-Храч, Нги-Унг-Лян, Слиоласлаерлей, мир слизеплюев и родина букашек, объединившись, могли бы вывернуть наизнанку любую космическую империю — а если вспомнить ещё Чиеолу и то, что мейнцы тоже рвутся в бой, то делается совсем очевидно, на чьей стороне тут будет военная удача.

Это цивилизованные миры ещё не раскачались. Не успели кое-кого обвинить в военных преступлениях. Ну да мы будем первыми.

Я знал, что космические станции Гедон строит на совесть, и что бой будет серьёзный. Судя по лоции О-Тэлла, всё это было вполне укреплённое и охранялось соответствующе. Но у меня просто руки чесались сцепиться именно с гедонцами — я только беспокоился за Гелиору.

Поэтому, после того, как мы в нашем штабе бой обсудили и спланировали, я вернулся домой, можно сказать, бегом.

Гелиора сидела в нашей каюте, а Посредник свернулся на полу клубком — и я об него чуть не споткнулся. Посредник давно уже в террариуме не сидел, а ходил за Гелиорой хвостом, как нитка за иголкой. И я поймал себя на мысли, что уже привык к нему, как к собачонке какой-нибудь, тем более, что запах стружек и сена, которым Посредник пахнул, мне лично казался вполне ничего себе, а гадил гелиорин симбионт твёрдыми шариками, которые элементарно подбирал бортовой уборщик. А выделения у него были на вкус приятнее, чем мёд — сладкие, но не приторные, с древесным чуточку привкусом. В общем, симпатичное опрятное создание и полезное. Я его почесал за глазами, душку нашу. Но на душе не полегчало.

А Гелиора к тому времени, видимо, привыкла к моей мимике, потому что сразу спросила:

— Милый капитан, что случилось?

— Мы, — говорю, — отправляемся гедонцам морду бить. А тебе с Посредником лучше остаться на Мейне, потому что война есть война, и женщинам с детьми там не место.

Но Гелиора только поводила перед глазами ладонью — «нет, ни в коем случае».

— Пожалуйста, — говорю. — Сделай так, как я прошу.

А она сказала:

— Капитан, мы будем вместе. Я, конечно, не солдат, но, может, чем-нибудь пригожусь. Я понимаю, чем рискую, но — прости меня, друг мой, нам с девочками и Посредником безопаснее быть с тобой, чем с другими людьми, которые нас не любят и боятся.

И возразить на это было совершенно нечего. А Гелиора обняла меня за шею и пропела:

— Тем более, что ты отправляешься мстить за моих мужей, как за своих братьев.

И я больше ни слова не сказал. Просто взял её с собой — и всё. А в террариум Посредника поставил запасные гравитаторы и силовую защиту, на всякий пожарный.

Бой вышел тяжёлый.

Вообще-то, я знал, что гедонцы любят повоевать. Что другое, а это…

Они задались целью не дать нам приблизиться к станции. Сторожевых охотников там было штук десять, и мы с ними сцепились кромешно, не на электромагнитных импульсах — на ракетах. Вот так.

А дерутся гедонцы грязно. В пылу и от ярости делают чудовищные вещи. Идиот, с которым рубился лично я, жахнул ракетой с чрезмерного расстояния, так ему не терпелось меня достать. А их собственная, ими же тщательно охраняемая станция была как раз у меня за кормой, километрах в стах всего-то навсего. Чтоб я сгорел, я в жизни не видел такого оголтелого и злобного идиотизма! Мне стоило только уйти с траектории выстрела и посмотреть, как гедонский подарочек гукнется о броню гедонской же станции, оставив дыру размером с ангар для пассажирского лайнера.

Я бы на месте этого долбоклюя тут же и застрелился. А он только развернулся для новой атаки.

Пока мы сходились, я поймал гедонскую волну и успел сказать: «Давай ещё разок!» Но тут слева от меня крылья Крейна превратились в шар белого пламени, и мне сразу стало невесело. И вместо того, чтобы оперировать электромагнитным полем, я тоже расчехлил ракеты.

Когда я всаживал ракету в двигатели гедонцу, чувство было такое, будто штык в него втыкаю, в живое, под рёбра, честное слово! Не бывало такого со мной: первобытная какая-то жаркая злоба. Мстительная.

Суки.

И подозреваю, многие из наших чувствовали похожие вещи. Я вспоминал о чиеолийцах, которые дрались за своих родичей, на которых гедонцы ставили опыты — об их мстительной ярости, о том, что никто из них не выжил — и это ещё усугубляло. Я отрывался по полной. Да, кроме прочего — за мужей Гелиоры. Как за братьев. И за Крейна, как за брата. И за выпотрошенных нги, и за детёнышей мохнариков. И за тех, кого они ещё убивали, будь то пираты, солдаты или гражданские, будь то двуногие без перьев или двуногие с перьями, или даже совсем ксеноморфы.

Мы пустили им пух. Скажу больше — мы пустили им кровь по полной. Мы снесли со станции антенны глубокой связи и все ощущала, какие отследили, с мясом и костями, мы слушали эфир — и никто из гедонцев даже не мяукнул своим вооружённым силам. Мы потеряли троих, но гедонцам дали Простора нюхнуть, чтоб им всем гореть — и когда они превратились в куски металла, пластмассы и органики, мы взяли их станцию с потрохами, мы взломали ангар и завели туда наши крылья.

А Гелиора всё это время сидела со мной в рубке, неподвижно, вцепившись когтями в подлокотники, и смотрела в оптику. Мне показалось, что она ни разу не отвела глаз от мониторов. Даже, вроде бы, не моргала. Могу только догадываться, что она себе думала.

Я крылья поставил в ангаре. Мы выбили створы, а когда наши разместились на платформах для здешних охотников — которым те платформы уже без надобности, их ад встретит — Снурри опустил аварийную герметизирующую заслонку. Техника у гедонцев надёжная: заслонка держала воздух под нормальным давлением, хотя, по-моему, и не должна была — мы не церемонились ни разу.

Гелиора выдернула когти из обивки кресла.

— Не спеши, — говорю. — Я иду воевать, а ты ждёшь на борту. Посредника охраняешь. Хорошо?

Молчит, смотрит.

— Брось, — говорю. — Ты же не солдат, ты — воспитательница. Что тебе там делать? Попадёшь под пулю…

Вздохнула, как человек.

— Ладно, — говорит. — Хорошо. Будет, как ты прикажешь, ты — капитан.

И я пошёл воевать. Посредник высунул башку из террариума, проводил меня взглядом. И я, кажется, первый раз тогда подумал походя, что этот насекомый, похоже, что-то понимает.

Наверное, не по-человечески. Но понимает.

Но обдумывать это было некогда. Я догадывался, что персонал станции ещё даст нам прикурить. По Ау и Снурри кто-то шмальнул из бластера со смотровой площадки — и мы тут же превратили её в решето, но гедонец, кажется, смылся в жилые отсеки. И мы принялись обшаривать станцию… кажется, не столько для того, чтобы угомонить гедонцев и забрать добычу, сколько для того, чтобы счёты с ними свести до конца.

Есть, есть в Гедоне что-то особенное. Не припомню, чтобы ещё кто-то вызывал у орлов такие мощные чувства. Нам было мало просто вытряхнуть их и смыться — мы хотели сеять ужас. И поэтому у нас вышла такая игра в прятки с побегушками-пострелюшками, что любо-дорого. Мы выносили герметичные переборки. Мы отслеживали движение — и настроились выловить персонал этой гадской станции, чтобы вышвырнуть его к ляду в открытые шлюзы. А персонал о чём-то таком догадался, потому что огрызались они отменно. Не как инженеры — как солдаты.