И Фиолетовый, благодушно потирая кончики пальцев, клекотал в ответ:

— Совет Матерей Мира высоко оценил твою идею, Женщина. Они дарят тебе и человеку этого Посредника и надеются, что это будет значимое событие. Блестящий эксперимент, вот как это охарактеризовала Старшая Мать. Даже сам факт пребывания нашей Женщины и Посредника в человеческом мире представляется немаловажным. Четыре материка Чиеолы желают тебе и человеку удачи.

— Это в том смысле, что мы будем воспитывать её девочек на стыке культур? — спрашиваю.

Надо чем-то отвлечься от червяка.

А Фиолетовый отвечает:

— Все понимают, что квалифицированный ксенолог, вероятно, был бы эффективнее, чем воспитательница. Беда в том, что человеческое сообщество может и не принять нашего ксенолога. А профессионалы из человеческого мира пока не спешат к нам налаживать отношения. В общем, будем считать вашу светлую дружбу подарком судьбы.

— Ясно, — говорю. — Спасибо за доверие. Теперь надо придумать, где Посредника держать и чем для начала кормить.

А Фиолетовый:

— Совершенно не проблема. С ним пришёл очень удобный террариум с хорошей дверцей, а ещё специалисты по кормлению предоставили на первое время центнер прессованной целлюлозы и ещё столько же подвяленных растений. С учётом выкармливания будущих детей Женщины — весь корм витаминизирован и содержит дополнительные культуры полезных бактерий. Этого хватит весьма надолго.

Ух, думаю. Веселуха.

Но, с другой стороны… ну, червяк! Ну и что? Мог бы быть удав, крокодил, слизень какой-нибудь неимоверный — а тут всего-то навсего червячок. Мохнатенький. Гелиоре нравится. Что такое двести кило груза? Да мои крылья добычи вдесятеро больше принимали, бывало. Освободим в трюме местечко под террариум…

В общем, я впустил в свою машину чиеолийцев. Они мне помогли собрать в трюме террариум: прозрачный куб, два на два и на два метра, с дверцей. В этот куб Посредник за Гелиорой сам пришёл. Не поверите, ребята, он шёл за ней, как собачонка, очень смешно — и я с ним смирился.

Он, в сущности, оказался забавной тварью, этот Посредник. Пока мы грузили корм, Гелиора чесала Посреднику за глазами и давала плитки прессованной целлюлозы, и он их трескал с хрустом и явно был очень доволен жизнью.

Я не верил в то, что у червяков бывают какие-нибудь мозги. Но Посреднику явно нравилась Гелиора. Почему-то чувствовалось, что он со своей кусалкой, которой, похоже, может и доску в опилки перемолоть, чтобы съесть, для Гелиоры совершенно безопасен.

Не факт, что для меня тоже. Но для неё — очевидно.

И она вокруг своего Посредника суетилась, как девочка — вокруг корзинки с котятами. Чтобы у него была пища, чтобы у него была вода — в специальной поилке-непроливашке — и чтобы мы с ней время от времени выпускали его погулять из террариума. Под её профессиональным присмотром.

Я убедился, что Гелиора — специалист по Посредникам, обожающий свою работу.

И ни один чиеолиец не выказывал никакой неприязни к этому существу. Наоборот. Для чиеолийцев эти мохнатые червяки, похоже, были воплощением всего прекрасного в живой природе.

Ну да. Роза, белая лошадь, колибри. Бабочка, коралловая рыбка. Живое чудо, последний мазок в картине, называемой гармонией.

И они пили его выделения, как в патриархальных мирах — парное молоко у домашней скотины. Лаская его по ходу дела. И Посредник вёл себя, как добрая корова. С нежной снисходительностью к хозяевам, насколько это можно заметить на червячиной физиономии.

Когда чиеолийцы возились с Посредником, Гелиора подошла ко мне, заглянула в лицо и тихонько пропела:

— Знаешь, дорогой капитан, я чувствую себя почти счастливой. Во мне уже не так болят смерти моих любимых — ведь мы с тобой спасём девочек. И как было бы славно всё изменить! Убить ненависть, убить войну… Тебе не противно смотреть на Посредника, хоть ты и человек; чем больше я узнаю тебя, тем больше ты для меня значишь.

Это было так трогательно, что я подошёл к червяку и дотронулся до него. Думал, что будет отвратительно — как жёсткие щетинки на насекомых — но оказалось почти приятно. Упругая такая, но не колючая шёрстка, как ворс на хорошем ковре. Захотелось погладить — и я погладил.

Чиеолийцы заметили, что я трогал червяка. Они оценили: Фиолетовый отколол одну странную штуку. Здешние парни до меня, естественно, не дотрагивались — но между собой у них водился любопытный жест: взять руку своего товарища и ткнуть его пальцем себя, можно сказать, в глаз. Я эту примочку несколько раз наблюдал. Первый раз увидел — сильно удивился, потом сообразил, что это у них вроде ритуала. Как рукопожатие, только сильнее.

Потому что в глаз чужим пальцем себя тыкали не все, а только товарищи. В какие-то важные моменты. К примеру, я видел, как Белёсый говорил Зелёному, что ему снятся багровые скалы какой-то его родной местности — и Зелёный ткнул себя его пальцем. Будто хотел утешить, показать, что сочувствует, или — что зато здесь у Белёсого есть друзья, которым за него и глаза не жаль. Как-то так.

И вот, ко мне подошёл Фиолетовый, вроде, немного смущаясь, потому что всё время высовывал язычок — но потом взял меня за руку и ткнул себя в глаз моим пальцем. Вообще-то, во внутреннем уголке глаза у них — тоже перепоночка, вроде нашего третьего века, но всё равно такое чувство, что сейчас глаз ему выколешь.

Когда со мной так сделали, я понял смысл. Телом. Это у них — знак доверие, такое доверие бывает у кровных братьев, наверное.

— Я не стою, — говорю. — Слишком сильно.

А Фиолетовый:

— Стоишь. Мы видели людей, можешь мне поверить. Так что — стоишь.

Тогда я собрался с духом, взял его за руку и тоже ткнул себе в глаз его пальцем. И тут ещё кое-что сообразил.

У них ведь, ребята, когти. Довольно длинные и очень острые, а раньше были ещё и ядовитые. Так вот, пока тащишь его за руку, он вжимает коготь чуть ли не вглубь мышечной ткани. Чтобы тебе глаз не выколоть. И, подозреваю, с ядовитыми железами под когтями тоже что-то происходит в этот момент.

Это у них серьёзнее, чем «Я тебе доверяю глаз». Это у них — «Я тебе доверяю мозг. Куда ты можешь воткнуть коготь с ядом через глазницу».

У них, у пацифистов, с доверием друг другу всё обстоит лучше, чем у людей. И они это дело отлично демонстрируют. Сразу чувствуешь, всем организмом: если обманешь доверие — окажешься последней гнидой.

Боевое братство. Они мне доверили Женщину.

И Гелиора захлопала в ладоши.

— А ты со мной в это не играла, — говорю.

— Я была в твоих руках целиком, — отвечает. И кладёт голову мне на грудь. — Я была в твоих руках, и мои девочки — тоже.

Ну да. Всё верно. Она была — а вот я не был.

И я ткнул себя её пальцем тоже. Под, можно сказать, овации.

Когда мы улетали со станции, я чувствовал себя так, будто мы с чиеолийцами кровь смешали, как древние рыцари. И теперь они — мои братья по разуму. Буквально.

И я уже точно знал, что я — первый в истории человек, с которым они провели этот обряд. Братания.

Они здорово отличаются от нас, чиеолийцы. Людей клинит на сексе, а у них спариваются сезонно, раз-два в год, да и то не все и не всегда. Половина самцов вообще ни разу не спариваются за всю жизнь — и я не заметил, чтобы они невероятно страдали от этого. Привыкают, надо думать — и становятся, как термиты-воины: их дело защищать и служить, а не заниматься романами. Поэтому чиеолийцев клинит на материнстве-отцовстве и на товариществе. И эти вещи для них важнее, чем любая роковая страсть — потому что общие для всех и непроходящие.

И мне нравились чиеолийцы. Даже вместе с их червяками.

У меня было самое благостное настроение, когда мы шли домой. И у Гелиоры тоже: она сказала, что пришло её заветное время. А я думал: как это её время могло прийти, если она не пополнела ни на волосок?

Я так ещё ничего и не понял.

Потому что, ребята, Гелиора имела в виду то, что называется на Чиеоле хитрым чириком, смутно переводящимся на человеческий язык, как «первые роды». Ага, есть ещё и вторые.