Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

И я говорю:

— Ну все, дорогие друзья. Кто шевельнется, в того я стреляю.

Я когда-то в ранней юности учила психологию антропоидов. А психология гласит — чем неожиданнее поведение, тем вернее окружающие впадут в транс, и ты выиграешь время. Они и впали.

Они просто замерли. В синяках, в кровище и с вытаращенными глазами. И все вокруг тоже смотрели на меня, как загипнотизированные.

— Все, — говорю, — молодцы. А теперь — ножи на пол.

Козерог смотрит на меня дико и говорит, очень вежливо:

— Луис, ты чего, белены объелся?

А я правой рукой держу их на мушке, а левой расстегиваю аптечку на поясе. И говорю, очень членораздельно и медленно, чтобы дошли мои слова до их вскипевших мозгов и чуточку их охладили:

— Ребята. Я сейчас считаю до трех — а вы успеваете положить ножи на пол. Кто не успел — тот опоздал, — и снова взвожу курок, со щелчком, чтобы они услышали.

И они осторожно кладут, глядя на меня. И выпрямляются, глядя на меня.

— Молодцы, — говорю. — А теперь послушайте. Козерог, ты должен был сообщить, где находишься. Это верно. Рыжий, скажи, а ты почему его не позвал и не убедился?

Рыжий молчит.

— Оба хороши, — говорю. — Очень умно. Рыжий, Козерог ругался, потому что на посадке мог шею свернуть, понимаешь?

Кивает, молчит.

— Козерог, Рыжему жалко звездолет, понимаешь?

Кивает и этот.

— Как-нибудь уладим? — спрашиваю.

У Рыжего голос прорезался.

— А чего он сказал…

— Он, — говорю, — больше не будет. Он переволновался, — а сама не опускаю пистолет. — Ну как, успокоились?

Кивают оба.

— Можно убрать оружие?

Кивают снова.

— Молодцы, — говорю. Ставлю пистолет на предохранитель, и сую в кобуру, и вытаскиваю из аптечки регенерирующий пластырь. — А теперь идите сюда оба. А то на вас смотреть жутко.

И они подошли. А зрители вокруг вздохнули и стали разочарованно расходиться. А я заклеила Козерогу щеку, а Рыжему — плечо под рубашкой. И говорю:

— Ну Козерог, ну погляди. Тут же рядом вена. Ну прямо совсем рядом. У тебя совесть есть?

А Козерог смотрит не на Рыжего, а на меня, и говорит:

— Ну, ты даешь…

— Дураки оба, — говорю. И Рыжему говорю: — Что-нибудь придумается с твоей машиной. Твой Чамли нехорошо поступил. Хуже, чем Козерог. Так нельзя.

Рыжий ощетинился.

— Он не мой.

— Тем более, — говорю. — Нехорошо. Съешь вот эту штуку — кровь восстанавливает.

Рыжий говорит:

— А ты кто вообще?

— Я Луис, — говорю. — Я теперь буду здесь жить. Хорошо, Козерог? Мне можно здесь жить?

А Козерог все это время так и глядел на меня, и держался за пластырь на щеке. И выражение лица у него было какое-то странное, задумчивое какое-то, будто он еще не совсем вышел из транса. Но он ответил.

— Я чего, — говорит, — я думаю, тебе просто нужно здесь жить. Только не от меня зависит. Что еще Чамли скажет.

— Это что я ему скажу, — говорю.

Я здорово злилась на Чамли.

Потом мы втроем сели на табуреты около стойки. И они опустили в автомат монетки, и им в стаканы налилось что-то, пахнущее жидкостью для дезинфекции. Я достала мортисянскую кредитку и спрашиваю:

— А у айвового сока какой код?

Они поставили стаканы, посмотрели на меня, потом на автомат. Потом Козерог открыл дополнительную панель и начал что-то там искать, а Рыжий нажал звонок, и пришла барменша. Вот это была всем женщинам женщина! Одежды на ней было много, даже очень. Из ее юбки можно было всем здешним женщинам сшить по платью. А из остатков материала сделать парашют. И лицо у нее было, как у сердитого бульдога.

Она на меня презрительно посмотрела, выслушала заказ и тоже начала что-то подбирать вместе с Козерогом. В конце концов, они мне сделали сок, только не айвовый, а какой-то незнакомый. Кисловатый, розового цвета. И взяли за него немного. Но не привередничать же — я догадалась, что тут, в основном, пьютместную дрянь, а запах в этом месте такой странный из-за общей от нее отрыжки.

И я отхлебнула сока и спрашиваю:

— А что он вообще за тип, этот Чамли?

Рыжий говорит:

— Адмирал.

— Пышно, — говорю. — Роскошный титул. По-моему, надо — атаман.

Смеются. А вокруг тем временем мало-помалу снова начал потихоньку собираться народ. Кое-кто расселся рядом, некоторые — подальше, где эстрада, но все — так, чтобы нас держать в поле зрения. Видимо, сообразили, что мы интересные, и стали ждать, не отколем ли еще чего-нибудь замечательного. И я уже совершенно смирилась с тем, что тут, вокруг, сплошные уголовники — я сама хороша. Я украла у далекой родины грузовик обогащенного урана. Тоже уголовница. Но далекая родина сама виновата — не надо было бросать свою гражданку на произвол судьбы. И мысль эта надежно успокаивала мою совесть.

Мужчина с волосами, выкрашенными в красную полоску, и с чем-то вроде мелких гнутых гвоздей, проколотых через брови — ну, Бриллиант, вы все его знаете, спросил, откуда я свалилась. И я начала рассказывать про Аллариа, про аварию, про трофейный грузовик, стараясь только не забыть, что о себе надо говорить в мужском роде, хотя по этому поводу никто и не беспокоился — и тут меня кто-то подергал за рукав сзади и сказал:

— Гляди — адмирал.

Я оглянулась — и увидала самого красивого мужчину, какого только могла вообразить.

Норлибин Ситтл, кинозвезда, который снимался в «Великих Переменах» в главной роли, и по которому с ума сходили все девочки с нашей базы, рыдал бы в коридоре от ревности и комплекса неполноценности. Это копна белокурых волос ниже лопаток. Это глазищи, сияющие, сине-зеленые, огромные, в длиннющих ресницах. Это персикового цвета кожа, нежные руки, длинные ноги в блестящих штанах в обтяжку, и талия, на которой он мог бы, условно говоря, носить мой браслет.

Я поняла, что погибла. Я, клон несчастный в четвертом поколении, поняла, что такое любовь. Угрожай этому ангелу опасность — я с наслаждением рискнула бы жизнью, лишь бы он потом махнул ресницами в мою сторону. Я поняла, что никаких шансов у меня нет. Я — робот-пилот в дурацком скафандре, с черной мордой и волосами ежиком — рядом со здешними женщинами, так шикарно раздетыми и такими ухоженными, выгляжу, как закопченный танк рядом с авиеткой.

Мое сердце было разбито. Я еле спросила у Козерога — хрипло:

— Это он — Чамли?

Козерог резко вдохнул и выплюнул напиток на стойку.

— Легче, Луис, — говорит. — Предупреждать надо.

Рыжий фыркнул и говорит:

— Это — Котик, Луис. А Чамли — рядом.

А что там ошивалось рядом — я вообще не заметила. Котик был — как маяк в темноте. Мне пришлось здорово потрудиться, чтобы как-то сосредоточиться на этом Чамли. Потому что он-то генетической картой не блистал. Щетина на вульгарной его физиономии отросла так, что образовывала на подбородке, щеках и под носом сплошной волосяной покров бурого какого-то цвета. А нос был немалый. И маленькие цепкие глазки. И множество мускулов, довольно небрежно друг к другу приделанных. И одежда с большим вырезом и без рукавов — а на груди и на руках тоже растет бурая шерсть. И на поясе — целый арсенал.

И смотрел на меня этот тип подозрительно и недружелюбно. И мне хотелось смотреть на него так же.

А кругом все с интересом замолчали, и я уже знала, что это значит. Я поставила пустой стакан.

Чамли выпятил нижнюю губу и говорит:

— Ты чего это так на моего пилота пялишься?

— А что, — говорю, — на тебя надо?

Вокруг сдержано захихикали. Чамли сделал лицом какое-то движение, из-за шерсти плохо понятное, и говорит:

— Ну, ты хам…

А я говорю:

— Ты почему Рыжему стартовый блок поменял, а Козерогу не сообщил? Это ж твои люди, тебе что, наплевать, если кто-нибудь разобьется?

— А ты кто, — говорит, — вообще такой? Откуда вылупился, я не пойму?

— Мы с Козерогом прилетели, — говорю. — Меня зовут Луис, я хочу тут остаться.

Чамли большой барменше щелкнул пальцами, и она ему налила какой-то отравы, от которой так несло горючим, что рядом стоящих передергивало. И он отхлебнул этого пойла, и тоже передернулся, и говорит:

244
{"b":"871168","o":1}