Тама-Нго они нравятся. Мы как-то сидели в баре рядом с Медицинским Центром, слушали музыку и вообще отдыхали, когда мимо нас парочка фехтовальщиков прошла. Приятно посмотреть: почти одного роста, ну, может, на полголовы пониже девочка, плотные, гибкие и сильные, походка у них такая упругая и легкая, как у здоровых хищников, а лица открытые и смелые. Одеты без всяких диких наворотов, и у парня длинный меч на бедре. Глаза у обоих, как темный янтарь, и смотрели они друг на друга нежно, держались за руки, просто-таки излучали на всех диапазонах любовь и доверие, и вообще — являли собой живую картину «Вечная весна». И Тама-Нго сказал:

— Скажи, правда, странно среди вашего Народа, Вечно Разыскивающего Что-нибудь Подходящее, видеть такое проявление гармонии?

— Точно, — говорю. — Среди людей такие вещи не часто встретишь.

И тут вмешался хмурый волчара, который сидел неподалеку в обнимку со стаканом и бутылкой:

— Слышь, вот только не надо о том, что фехтовальщики — люди!

Тама-Нго хихикнул, а я посмотрел на этого типа повнимательнее. Приплыли. Первый раз вижу, чтобы кто-то их настолько терпеть не мог. Они же, все-таки, не насекомые, не рептилии, не слизняки какие-нибудь полуразумные. Не может же быть, чтобы от них физически мутило. Может, девочка этой расы обломала? Любопытненько.

— Почему — не люди? — говорю. — Нормальный типаж: две руки, две ноги, голова. Не осьминоги же…

А орел сгреб свое пойло и придвинулся ближе. Такой мрачный тип, похож на жителя Объединенной Империи, но, может быть, и полукровка. В имперском пилотском мундире без нашивок, накинутом на комбез. И весьма несимпатичная у него физиономия, обветренная и небритая, и глаза, как смотровые щели в танке, и шрам на лбу под сивой челкой. По виду похоже, что улыбаться вообще не умеет, и вряд ли в принципе способен кого-нибудь любить, кроме собственного штурмового бластера и своей машины класса «Стерегущий-Дельта».

И этот фрукт сверлит меня своими бесцветными гляделками и выдает:

— А что, по-твоему, все, кто не осьминоги, люди, что ли?

Тама-Нго снова хихикнул. И телепатнул: «Не принимай опрометчивых решений и не делай поспешных выводов о Незнакомцах, Воспринимающих Нечто Иначе, Чем Ты». Но я отмахнулся от него и говорю:

— Чем, любопытно знать, тебе фехтовальщики не угодили?

— Чем! — хмыкнул. — Я, к твоему сведению, знаю об этой породе все. И меня всякие фигли-мигли не обманывают. Фехтовальщики — ни разу не люди, ясно? И телом они не люди, и мозги у них совершенно по-другому заточены, и нечего нести всякую хрень, если ты не в курсе.

— Только не рассказывай, что был на Нги-Унг-Лян, — говорю. — Закрытая планета, они к себе и дипломатов-то со скрипом великим пускают, а уж пиратов-то точно — ни за какие коврижки. Фехтовальщики — вещь в себе.

— Да уж, та еще вещь, — говорит. И усмехается. — Да нет, не был я там… слава Вседержителю… Ладно. Все равно, чем тут сидеть, наливаться этой дрянью и дергаться, расскажу. Так и быть. Как бы ни было, мне тут еще долго сидеть.

Тама-Нго говорит:

— Нам очень интересно. И мне нравится, что ты не сердишься на моего Друга, Пристрастного В Суждениях.

А я:

— Ну, хорошо. Что ж ты такого знаешь и откуда?

Тогда этот тип отодвинул свое пойло и говорит:

— Ну, что. Начнем с самого начала. Когда, лет пять назад, о фехтовальщиках на Мейне еще никто не слыхал, я летал с Большим Эдом и считался не самым плохим охотником в Шестидесятом Секторе…

— …Короче, я считался не самым плохим охотником в Шестидесятом Секторе, и звали меня тогда Рисковый Фог. В том смысле, что мне порой просто нравилось ходить по самому краешку, чтоб адреналин тек из ушей и дух захватывало. Такое качество, с одной стороны, создает репутацию, а с другой — я себе пилота не мог найти.

Я не хочу сказать, что мейнцы — такие уж хлюпики убогие. Просто все обо всех треплются. А чем больше о тебе треплются, тем более чокнутым ты кажешься народу, который плохо знает тебя лично. Дурь такая: «А, это ты — тот самый отморозок, который приземлялся на Пятой Ахху просто по приколу? Нет уж, ищи себе другого самоубийцу, это не по мне». Ладно, нет — так нет. Он же не в курсе, что плотоядные черви с Пятой Ахху на самом деле прокусить бронежилет не могут и биоблокадой травятся, а я не рассказывал. Еще решит, что набиваюсь и оправдываюсь. Ну его к дьяволу. Если у пилота очко играет еще до начала работы — то лучше уж работать одному, чем с таким партнером. В реальном деле он либо продаст тебя, либо от ужаса в обморок гукнется, как малокровная цацочка.

А в «Стерегущих» управление сдвоено. Я в каждом полете делал двойную работу, за себя и за того парня, который очередной раз обгадился от моей дурной славы, и задрало это меня не по-детски. Народ Большого Эда считал, что у меня паршивый характер — ну и пусть будет паршивый, зато я никогда не поворачивался кормой, когда надо было драться.

И так продолжалось не то, что долго, а просто всегда было, с тех самых пор, как я обосновался на Мейне. В Империи, правда, тоже не намного лучше. Я работал с парнем, который сначала казался вполне ничего, а потом оказалось, что эта сука сливает информацию о нашей группе Имперской Службе Общественной Нравственности. Мне пришлось с ним очень серьезно побеседовать. Прежде, чем подохнуть, он много веселого рассказал: и в каком пушку рыло у нашего Папы, и кто куда стучит, и почему у нас станция дозаправки накрылась… Ладно, это вам не интересно. Я же на Мейну свалил, потому что о мейнцах говорили, как о людях верных и отчаянных, которые с шибко нравственными и прочим мусорским сбродом дела в принципе не имеют. Не имеют, да. То есть, вправду, верные. Но настоящие отчаянные остались дома. А если на Мейне кого-нибудь из своих встретишь, так против воли одно на уме: чего это ты из Империи-то слился, гнида? С кем у тебя там вышли несогласия? С нравственными уродами или же ты с товарищами не поладил, потому что стукач?

Но в один прекрасный день, когда я из веселого приключения возвращался домой, и крылья были целы, и горючего я себе надыбал у одного неудачника, все в принципе переменилось к лучшему.

Я вышел из «прыжка» в пустынной местности. Хотел маленько ощущала потестировать, мне показалось, что в физическом космосе у меня сигнал от оптики не вполне корректный. Ну и повезло: смотрю, совсем рядом, тысяч за тридцать километров, драка. Конкретное рубилово, на поражение — и трое атакуют одного, а он неплохо отмахивается и не чешется сдаваться или удирать в гиперпространство.

Машин я тогда таких не видел, и в атласе они не упоминались, но это мне было до звезды. Я не ксенофоб. Я подумал, что такой крендель, которому не слабо в одиночку против троих, мне вполне подходит. Мой принцип гласит: в драке я всегда за одинокого бойца. А если он совсем уж нелюдь, то, в конце концов, подкорректируем мою систему жизнеобеспечения.

Я все это мигом рассчитал и ввязался на стороне одиночки. Уже когда вблизи все это наблюдал, заметил, что, хоть у них крылья и одного типа, но мой одинокий друг модернизирован и подогнан, а эта троица — на стандартных, с некими эмблемами, хоть мне и незнакомыми, я такие вещи сердцем чую. И совсем перестал сомневаться в этом парне: наш, кто бы ни был, человек или нет.

Они его здорово распушили, но и он не щелкал клювом; один из троицы уже тянул на одном движке, а второй маневрировал как-то странно, как полуслепой. Ну, я им и врезал по-нашему, основательно. Одного мы вынесли вчистую, а двое не торопились туда, откуда нет дороги, и потому просто свалили из физического космоса, как только появилась возможность.

Я был не в претензии, и одиночка, похоже, тоже. Он, как увидел, что простор чист, так сразу переложил в дрейф и покричал. Только я его волну словил, а точно расшифровать сразу не смог, пришлось минут десять подгонять и приемник, и дешифратор. Еле-еле сговорились, да и то условно — изображения нет, вместо голоса имеем на дисплее титры с приблизительным переводом. Так что до стыковки я был стопудово уверен, что парень — нелюдь, голос выше или ниже среднего диапазона, сам страшен, как смертный грех, и вряд ли мы с ним долго прообщаемся.