Трудность тут в том, что никакую пушку, способную нанести вред даже не очень большому кораблю, туда не поставишь – при первом же выстреле разломает корпус отдачей. Новицкий уже начал было размышлять о безоткатных орудиях, но сейчас сообразил, что можно обойтись и более простыми устройствами. В конце концов, огнемет – это не очень сложно, а его струя хлестанет метров как минимум на сто. Да, разумеется, корабельная артиллерия бьет дальше. Но какой смысл топить встреченную в океане яхточку? Ведь порох – он стоит немалых денег. Нет, ее попытаются захватить. А когда подойдут поближе, она и плюнет огненной струей. Корабли-то сейчас деревянные и даже ничем для уменьшения горючести не пропитанные, так что одного выстрела хватит любому, вплоть до фрегата первого класса.

То, что пытались сделать Петр Первый и Корчмин, должно было работать от ручного насоса, однако Новицкий знал, что пиропатрон куда удобнее и мощнее. А сделать его можно на обычном черном порохе, только с измененными пропорциями, чтобы горел помедленнее. Если удастся добиться дальности струи в сто метров, что вроде вполне реально, то получится вполне приличное оружие ближнего боя. Ну а для стрельбы вдаль придется изобрести что-то вроде противотанкового ружья. Или, точнее, крепостного, сейчас они даже состоят на вооружении русской армии. Но, разумеется, сделать его нарезным и казнозарядным, а пули – зажигательными. Правда, они получатся мелковаты…

Однако Новицкий знал, что недостаток качества в большинстве случаев можно компенсировать увеличением количества. В данном случае – выстрелить много раз подряд, тогда хоть одна пуля, да устроит пожар. То есть это ружье должно быть еще и многозарядным.

Император был в курсе, что нечто подобное, только с гладким стволом, тринадцать лет назад изобрел и запатентовал англичанин Джеймс Пакл. В общем-то его детище даже стреляло, но на вооружение принято не было сразу по двум причинам.

Первая состояла в его недостаточном техническом совершенстве, из-за чего осечки происходили примерно через каждые десять выстрелов, а при повышенной влажности воздуха – и чаще. «Все правильно, – прикинул Новицкий, – ведь у этой дуры был обычный кремневый замок, на полку которого перед каждым выстрелом приходилось подсыпать порох. Но в России скоро появятся капсюли своего производства, так что это узкое место исчезает. И вообще, ее император видел уж всяко побольше конструкций револьверов, чем тот Пакл, да и Нартов тоже не лыком шит, так что с техническим совершенством у нас наверняка получится лучше, чем у англичан.

Правда, со второй причиной сделать скорее всего ничего не удастся, а ведь ходу тому ружью не дали в основном из-за нее. Называлась она очень просто – цена. В условиях начала восемнадцатого века барабанное ружье стоило примерно как сто обычных, и вряд ли даже Нартову удастся заметно изменить это соотношение. Так ведь ничего страшного, их нужно-то будет всего десятка два!»

Переливчато дзинькнул звонок, что означало – обед готов. Сергей перекинул пару тумблеров на стене, дернул за шнурок, и дежурный камердинер услышал сигнал «через десять минут можно». Император же взял большую тетрадь и записал туда краткие итоги своих размышлений. Запись гласила, что до возвращения в Москву ему надо как минимум нарисовать эскизы огнемета и револьверного крепостного ружья. А над зажигательными пулями пусть пока думает Ломоносов, авось у него что-нибудь да получится.

Однако все эти пули, огнеметы, яхты и ревизии деятельности Сената, коими царь занимался в процессе второго путешествия в северную столицу, по большому счету были всего лишь текучкой. Да, иногда довольно важной, в отдельных случаях совершенно необходимой, но все же…

В общем-то Сергей с самого начала подозревал, что у императора, если он, конечно, действительно император, а не хрен собачий, должна быть какая-то высокая стратегическая цель. Да, должна-то она должна, но где же ее взять? Пока Новицкий не мог придумать ничего, кроме весьма расплывчатого понятия о народном благоденствии. Как там было в одной книге, читанной в будущем? Кажется, так: «Счастья всем, даром, и пусть никто не уйдет…»

Каким именно «не уйдет», Новицкий точно вспомнить не смог, но ему казалось, что здесь наиболее подходящим словом будет «не посланным». Это ж какое может быть счастье на халяву, да еще и всем без разбора? Нет уж, желающим подобного надо сразу, коротко и энергично указать маршрут их дальнейшего следования. Вот только к разгадке смысла понятия «всеобщее счастье» это, к сожалению, не приблизит.

Поэтому молодой царь решил для начала сузить исследуемую проблему и свести ее к двум вопросам:

Правда ли, что чем сильнее государство, тем быстрее оно развивается?

Есть ли связь между благосостоянием основной массы народа и силой государства, а если есть, то какая именно?

Так вот, во время путешествия из Москвы и пребывания в Петербурге Сергей решил для начала попытаться набрать материалов для ответа на второй вопрос. Кое-что уже появилось, но оно было каким-то странным. То есть связь однозначно прослеживалась – любое изменение силы государства обязательно приводило к изменениям в материальном положении крестьян. Но, что удивительно, в любую сторону! Этого Новицкий пока не понимал, в силу чего, уезжая в Питер, озадачил бабку сбором сведений по обозначенной теме, а сейчас собирался нагрузить тем же самым коменданта Летнего дворца.

Что интересно, у Нулина оказалось свое мнение по данному вопросу, причем достаточно логичное.

– По разумению мужиков, – объяснил он, – власть должна быть не сильной и не слабой, а средней. Ибо если она слабая, то мужика тиранят все подряд, от своих старост до проезжих бар с купцами. А коли сильная, она этим волю не дает, но зато сама дерет с крестьянина три шкуры.

– А у меня какая, как думаешь? – поинтересовался император.

Нулин, разумеется, знал, что на правдивые ответы, даже если они ему и не очень приятны, царь никогда не гневается, а вот наоборот – бывает, и довольно часто. Поэтому честно ответил:

– По моему разумению, государь, пока еще довольно слабая. Но все же не такая, как была год назад.

– Ясно, – хмыкнул Новицкий, – то есть в ближайшее время мне можно не беспокоиться, что мои усилия приведут к волнениям или даже бунтам. Но ты, пожалуйста, за этим посматривай и в случае чего постарайся меня предупредить заранее. Согласен, господин старший комендант?

– Согласен, вашество… а старший – это как?

– У меня же в Питере не один дворец. В каждом кто-то заправляет, где хорошо, где плохо. Вот я и решил, что над ними всеми должно быть особо доверенное лицо, то есть ты. Указ напишу к завтрашнему обеду, а ты пока подумай, как его применять будешь. Полуторного жалованья по сравнению с нынешним тебе хватит?

– Конечно, государь!

Однако император неплохо знал бывшего своего камердинера, а ныне коменданта, поэтому вздохнул:

– Ладно, чего с тобой сделаешь, запишу двойное. Но если напьешься на радостях – полгода у меня вообще задаром пахать будешь.

К середине июня император получил еще одно подтверждение того, что в общем-то знал и раньше. Мало сначала изобрести, а потом сделать какую-нибудь интересную вещь. Надо еще придумать, как справиться с последствиями ее внедрения, далеко не все из которых станут вызывать удовлетворение!

Вот, например, наклепали в мастерской Академии наук керосиновых ламп. И что теперь, можно развешивать их по стенам Летнего, а потом и Зимнего дворца? Фигушки. Сначала надо придумать, как сделать, чтобы оттуда не воровали керосин. И уж тем более не тащили его вместе с лампами! А то ведь иначе новшеством получится наслаждаться меньше недели.

«Стоп, – осадил безудержный полет мысли Новицкий. – К каждой проблеме надо подходить системно, то есть первым делом разложить ее на элементарные составляющие. В данном случае их будет две. Или воровать начнут свои, то есть приближенные к императорской особе. Так и хорошо, пусть лучше они на здоровье тащат керосин, чем что-либо иное, действительно ценное. Авось еще на нем попадутся, не с первого, так с десятого раза. И не успеют проявить свои гнусные наклонности так, чтобы нанести этим существенный вред державе или ее императору. Ну а против чужих придется принимать какие-то специальные меры. Например, есть такое существо – собака».