Тут я остановился и аж слегка застонал, пораженный внезапно посетившим меня озарением. Господи, и в кого только я уродился таким идиотом? Такая простая, абсолютно естественная и логичная мысль пришла мне в голову чисто случайно и заметно позже, чем требовалось. Ведь казалось бы, что может быть проще, чем пойти в любой банк и взять кредит? Отдавать-то его один хрен не придется! Этим займутся мои внезапно нашедшиеся наследники, когда государство наконец-то спохватится и официально объявит меня без вести пропавшим. Если, конечно, они соберутся вступать в права наследования. А если нет, то и тем более. Блин, и ради чего я, дебил, рисковал здоровьем любимой, притаскивая ее сюда, когда те же самые деньги мог получить и сам при минимальных затратах времени? Ох, как, оказывается, невыгодно в двадцать первом веке быть в глубине души порядочным человеком, хорошо хоть в палеолите все не так. Теперь же еще не факт, что, взяв тот самый кредит, я успею его истратить. Хотя, конечно, это еще не повод его не брать. В конце концов, красивые бумажки с видами Ярославля и Хабаровска пригодятся и в доисторические времена. Пусть, например, ими дети играют. Или котята с волчатами.

Через день, когда была собрана первая партия груза для отправки в прошлое, я в два захода переправил ее на Запятую. И понял, что не зря чувствовал что-то этакое. Моя (или кольца?) грузоподъемность начала падать. В первый заход я смог взять с собой только сто шестьдесят пять кило, а во второй и вообще всего сто шестьдесят. И это при том, что сравнительно недавно без особого напряжения перекидывал сто семьдесят! Да, похоже, возможность путешествий меж временами начала потихоньку сворачиваться. Впрочем, все необходимое для постройки кораблей у нас уже есть, а остальное, как правильно заметила Катя, всего лишь желательно, но без него вполне можно и обойтись.

Как известно, главным критерием правильности теоретических изысканий является практика. И уже третьей весной в новом мире стало заметно, что те теории, которые выбрала Катя для объяснения закономерностей перехода от кочевого образа жизни к оседлому и обратно, вполне соответствуют сложившейся практике и, значит, скорее всего правильны.

Когда племя с нашей помощью только-только перебралось на Родос, я обратил внимание, что у неандертальцев, прямо как в телевизоре советских времен, совсем нет секса. Ну то есть вообще. Поначалу я предположил, что действует какое-то табу, но Катя объяснила:

– По-моему, у них вообще нет никаких табу, то есть необъяснимых запретов, и уж тем более такого. Это просто стресс. Мужиков, во-первых, мало, примерно треть от общего числа. А во-вторых, они перепуганы до полной импотенции. Не волнуйся, скоро придут в себя и начнут.

Ну я бы не сказал, что это произошло так уж скоро, но, как только закончилась их первая зима на острове, они действительно начали. Причем довольно своеобразно.

Старт сезону любви дала Апа. Она около часа бродила в окрестностях поселка, задумчиво слюнявя указательный палец левой руки и шевеля ушами, пока не остановила свой выбор на небольшом островке кустов посреди поляны метрах в ста от крайнего в сторону леса шалаша. По ее зову туда сбежалось все племя и за полчаса сначала выдрало в центре кустарника все там растущее, а потом еще и утоптало почву. Апа объяснила, а Катя перевела, что это очень хорошее место, и теперь остается только не жалеть сил, чтобы у племени появилось много здоровых, умных и красивых детей. Катя, проникшись красноречием своей новой подруги, пожертвовала на демографические нужды ковер, который до этого лежал на полу в нашем доме. Впрочем, я быстро принес из ее московской квартиры новый, еще лучше этого. А кусты стали пользоваться все возрастающей популярностью, вплоть до того, что иногда перед ними собиралась небольшая очередь из пар.

Правда, результаты столь бурной деятельности сказались не сразу – первый малыш родился только почти через два года. Это был тот самый молочный брат Маши и Макса. Кстати, когда Катя спросила, как его зовут, Апа удивилась. Мол, какое может быть имя у еще ничем себя не проявившей мелкоты? Когда подрастет, покажет, на что он способен, тогда и имя можно будет подобрать. Вот как, например, ей, Апе, подобрали. Ее имя можно было перевести как «ненаглядная» или «красавица». А что, все правильно, среди моих знакомых в Москве есть один, которому нравится именно такой тип женщин. Чтоб, значит, зад можно было обхватить только вдвоем, да и то с трудом, на пределе длины рук.

Однако Катя возразила, что такой мелочи скоро станет много и ее все равно придется как-то различать. Ну не присваивать же малышам номера! Если же данное в детстве имя окажется неподходящим, когда ребенок подрастет, его недолго будет и переименовать.

В общем, первого на новом месте ребенка нарекли сначала Борькой, но это имя оказалось для большинства неандертальцев совершенно непроизносимым. Тогда мы его слегка подкорректировали в Бориса, и в таком виде имя прижилось, слово «Боыс» могли произнести все.

Ну а за первой ласточкой потянулись остальные, и к исходу третьей весны на Родосе или четвертой в этом мире в нашем поселке уже вовсю пищали семь малышей, не считая Макса с Машей, и еще четверо были на подходе.

Из тех, что уже родились, наибольший интерес вызвала дочь Ыны, неандерталки, которую Паша уже по-родственному именовал Инночкой. Имя ей нравилось, хотя произнести его не могла не только она, но и вообще никто из племени. Разумеется, основной причиной интереса являлось то, что малышка была первым ребенком, рожденным неандерталкой от человека кроманьонского типа, то есть Павла, хоть Ксения в сердцах иногда и обзывала его питекантропом.

Честно говоря, мне казалось, что это самый что ни на есть банальный человеческий ребенок. Да и вообще дети неандертальцев выглядели как обычные малыши. Некоторые уже с рождения были покрыты каким-то пухом, но, во-первых, не все. И, во-вторых, он все равно потом сходил, а шерсть на его месте начинала по-настоящему отрастать только годам к двум. Ножки короткие и кривоватые? Так они у всех детей такие, что в палеолите, что в двадцать первом веке.

Ксения попыталась измерить пропорции черепа у новорожденной, но быстро констатировала, что пока ничего сказать нельзя, больно уж он у маленьких детей пластичный. В силу чего вопрос, на кого больше похожа девочка, которой уже дали имя Соня, по-неандертальски Сона, ибо она спала, кажется, даже больше, чем Макс с Машей в ее возрасте, остался открытым. Вырастет, тогда и посмотрим.

В общем, все происходило строго по теории. Как только племя перестало кочевать и перешло к оседлому образу жизни, в нем резко повысилась рождаемость. А вот второго следствия – измельчания населения и ухудшения его здоровья – еще не наблюдалось. Во-первых, для этого требуется гораздо больше времени. А во-вторых, большая часть продовольствия по-прежнему добывалась охотой, а сельское хозяйство пока заменило только собирательство и не отнимало много сил и времени. Впрочем, было видно, что это не очень надолго. Дичь на острове уже почти кончилась, да и на материке ее становилось добывать все труднее, иногда охотничьи экспедиции продолжались дней по семь-восемь. Но, впрочем, на те два года, что мы еще собирались оставаться на Родосе, дичи вроде должно было хватить, а уж рыбу в прибрежных водах можно ловить десятилетиями, да и то не факт, что получится заметно уменьшить ее количество.

Неожиданно выяснилось, что маленький разведывательный дельтаплан-дрон, радиус управления которым после моих доработок аппаратуры достиг примерно десяти километров, пригоден не только для наблюдений за берегом материка на предмет обнаружения кроманьонцев, но и для поиска дичи. Так как он был небольшой и почти не шумел, то его не очень пугались даже зайцы, не говоря уж о ком-либо более крупном. То есть как только начала немного сокращаться доступная кормовая база, мы тут же нашли способ слегка ее расширить.