– Языкам церковному, латинскому и греческому, арифметике и правописанию.

– Арифметике, говоришь? Тогда скажи мне, сколько получится, если число двадцать пять умножить само на себя.

– Шестьсот двадцать пять, государь, – недоумевая, ответил Михайло.

– Правильно. Тогда, пожалуй, относительно прочих предметов я тебя спрашивать не стану, и так все понятно.

Вообще-то император говорил правду, но не всю. Он действительно не сомневался в знаниях будущего великого русского ученого. Но имелась и еще причина – Новицкому просто не хотелось позориться. Поэтому, отдав должное осетровой ухе, царь продолжил:

– А вот что такое флогистон, ты знаешь?

– Нет, ваше величество, – покраснел смущенный своей необразованностью Ломоносов. – Даже слова такого не слышал ни разу в жизни.

– Так это и замечательно!

Император был явно доволен.

– В общем, есть такая наука – химия. Она занимается взаимодействием и превращениями веществ. Так вот, именно ее тебе и придется изучать. Сначала под моим руководством, а потом и самому, потому как эту науку мало кто в мире знает. Про атомы ты слышал?

– Да, государь; греческий философ Демокрит говорил, что это мельчайшие частицы, из коих состоит все сущее.

– Ну, тогда тебе будет совсем просто. Итак, не древний грек, а один наш весьма ученый современник утверждает, что атом подобен Солнечной системе, только очень маленькой. В каждом есть свое подобие Солнца, именуемое ядром, а вокруг него вертятся планеты-электроны.

Новицкий говорил уверенно, потому что кандидат на того самого ученого современника у него был. В конце концов, если Шенда Кристодемус уже, можно сказать, стал основателем бактериологии, то что помешает ему родить еще и теорию строения атома? Вот только, мол, учить он никого не хочет, это у него что-то вроде обета. Еле-еле удалось убедить поделиться знаниями с императором, но более он никого просвещать категорически не согласен.

Путешествие в северную столицу заняло те же двенадцать дней, что и в прошлом году, но организовано было несколько иначе. Ехали быстрее, но зато сделали две основательных остановки – в Твери и Новгороде. Миних убедил царя, что теперь, когда он начал править самодержавно, следует явить обществу милость созерцания своей царственной особы, а самым достойным – даже общения с ней. Ну и прилюдно наказать, ежели кто из должностных лиц совсем потерял меру в воровстве, это тоже пойдет на пользу. Потому как любому чиновнику для наилучшего исполнения своих обязанностей время от времени необходима хорошая встряска в виде приезда высокого начальства. И чем оное начальство окажется выше, тем сильнее будет трясти местные власти, без чего они зарастают дурным салом и вообще перестают ловить мышей. Новицкий был с этим в общем-то согласен, но кроме озвученных Минихом у императора были и свои соображения по поводу общения с подданными. И, наконец, он хотел присмотреться на местах, с чего начинать губернскую реформу наподобие екатерининской, потому как существующая система казалась молодому царю слишком сложной, а та, которую ввела вместо нее Екатерина Вторая, вроде бы доказала свою эффективность.

Сейчас в России губерний было совсем немного – всего девять. Они делились на провинции, которые и являлись основными территориальными образованиями. Например, Тверская провинция входила в состав Новгородской губернии, но всей полнотой власти в ней обладал воевода. Кстати, Сергей очень удивился, узнав, что такая должность, оказывается, до сих пор существует. Видимо, просто забыли переименовать, решил царь.

Царская кавалькада пересекла понтонный мост через Волгу в восьмом часу вечера и двинулась к резиденции того самого воеводы, где ее уже ждал ужин. Торжественная же встреча была намечена на следующий день. «Впрочем, и сейчас прием явно не страдает излишней камерностью», – прикинул Сергей. Проще говоря, народу на этот ужин набежало довольно много.

Воевода Карпович с супругой, довольно красивой дамой неопределенного возраста, и двумя дочерьми. Эти мало того что не отличались никакой особой красотой, так еще и не были похожи не только на отца, но даже на мать. Поначалу девы стеснялись почти до обморока, но сопровождавшая царя Елизавета отнеслась к ним милостиво и помогла хоть как-то освоиться. Наверное, потому, что сразу оценила их внешние данные и сделала вывод – никакой конкуренции ей эти юные коровы составить не смогут.

Епископ тверской и еще какой-то. Скромно сидел с краю и за весь ужин не проронил ни слова. Все правильно, владыка Феофан заранее предупредил все духовенство по маршруту царского путешествия, чтобы оно вело себя тихо, зря пред светлые очи его величества не лезло и под ногами не путалось. Мол, и без них есть кому донести до императора чаяния церкви.

Глава тверского стола канцелярии новгородского губернатора с тремя приближенными. То есть представители генерал-губернатора в провинции. Эти поначалу попытались сесть поближе к царю, но Миних так на них глянул, что они мгновенно ретировались в дальний угол, к епископу.

И, наконец, лучшие представители тверского дворянства, некоторые не то с супругами, не то с дочерьми, общим количеством в одиннадцать голов.

Когда представление присутствующих закончилось, император сказал вроде как самому себе:

– Странно, а где же купечество? Слышал я, дед мой не чурался подобной компании, а совсем даже наоборот. Наверное, купцы приглашены не на ужин, а на завтрашний торжественный обед.

После чего сел и отдал должное искусству тверских поваров.

Хотя Сергей при каждом удобном случае и поминал своего (хотя на самом деле очень даже чужого) деда, копировать его стиль управления он не собирался. Например, Петр Первый на регулярной основе лично колотил своих проштрафившихся подданных чем под руку попадется. Причем это помогало, однако новый император считал, что в качестве физкультуры, если таковая ему вдруг понадобится, можно придумать и что-нибудь получше. С гантелями, например, поработать. А воспитательный эффект ничуть не уменьшится оттого, что вразумлением будет заниматься специально для таких случаев взятый в штат особоуполномоченный.

Точно так же Новицкий сейчас не собирался вникать, хорошо ли управляется Тверская провинция и очень ли сильно в ней воруют. В конце концов, зря, что ли, он в прошлом году почти час слушал, как ругаются Миних с Ягужинским о наилучшей организации контроля за предписаниями центральной власти? Павел Иванович считал, что надо просто восстановить в полном объеме институт сенатских фискалов – мол, они в свое время неплохо справлялись. Миних же утверждал – контролирующие инстанции не могут иметь никакого промежуточного подчинения, иначе они и работать будут не на государство в лице императора, а на свое начальство. И напоминал о комиссарах Петра Великого.

Сергей тогда выслушал обоих, и в результате работа пошла по двум направлениям сразу. Ягужинскому было поручено вновь организовать фискальную службу, а Миниху – подобрать людей для работы комиссарами и представить их государю. В силу чего сейчас контролем занимались и фискалы, и комиссары. Первых было существенно больше, зато вторые имели куда более внушительный оклад и весьма широкие права. Правда, как-то незаметно получилось, что и фискалы, и комиссары тратили часть сил на присмотр друг за другом. И Миних, и Ягужинский считали, что слишком уж большую часть, но тут император с ними не согласился и, заметив, что кашу маслом не испортишь, повелел оставить все как есть.

Сейчас в свите императора ехали три комиссара. Один должен был остаться в Твери, второй – в Новгороде, третьему надлежало свернуть в Псков. Потом они явятся в Питер и представят каждый по докладу. А фискалы тут уже наверняка и так есть, но про результаты их деятельности расскажет сам Ягужинский. На долю императора остается только являть свою особу с маячащим за спиной Федором Ершовым, а свита и так знает, о чем, кому и как надо под большим секретом проболтаться.