Сразу по моему приезду в Георгиевск мы с Гошей обсудили результаты встречи с Вильгельмом — пока свежие подробности не выветрились из памяти. Зрительные подробности, потому как звук писался на диктофон, который мы сейчас и слушали, анализируя каждую фразу.

— «Господин кайзер» — хмыкнул Гоша, — неплохо, но только, по-моему, это прошло незамеченным, точнее он просто списал такое обращение на твою уже известную эксцентричность.

— Ну как же, — возразил я, — когда он сменил тональность беседы и обратился ко мне по фамилии, мне что, господином Гогенцоллерном его было обзывать? Он все понял и предложил мне называть его просто Вильгельмом, когда мы тет-а-тет. Вообще у меня создалось впечатление, что он прекрасно умеет читать между строк и слушать между слов.

— И его дальнейшая реплика о том, что кузен Ники относится к нему с некоторым предубеждением…

— Я же специально в этот момент ему в лицо смотрел, чтобы и ты мог пронаблюдать реакцию. Вот, слушай, я отвечаю:

— Мы с принцем Георгием имеем определенное влияние на Николая и постараемся убедить его в очевидных нам сейчас вещах… — забубнил моим голосом диктофон, — и есть надежда, что скоро император будет лишен этого предубеждения…

— Вспомни, он тут слегка кивнул, — продолжил я, — так что прекрасно он понял, какого императора я имею в виду. Потому и совершенно спокойно отнесся к тому, что официальных встреч с тобой в ближайшее время не будет.

— Не боишься, что он поделится с кем-нибудь своими подозрениями?

— С кем и, главное, зачем? Ничего же он на этом не выиграет! И потом, чем он поделится — что инженер Найденов якобы признался ему в своем желании посадить на российский трон более симпатичного ему, инженеру, человека?

— Англичане через третьи руки уже намекали про это Ники, — уточнил Гоша, — но никакой реакции не добились.

— Да потому что этот Ники прекрасно знает, что такие мысли бродят не только у меня, но и еще у половины петербургского света! Про меня он, кстати, как раз не уверен.

— Да, он почему-то считает главой этого течения Сандро…

— Потому что так получилось, — усмехнулся я. — Не сразу, конечно, и не так хорошо, как планировали, но получилось. Молод еще этот Сандро в интригах с твоей матерью тягаться.

— Хорошо, будем считать первый этап успешным. Пора прибор для лечения Вилли делать…

— Вдвоем будем ваять в коттедже на Торбеевом, — уточнил я, — чтобы тут времени не терять. И, кстати, ты можешь там бороду отрастить, если клеить искусственную почему-то не захочешь.

— Какую еще бороду?

— Маскировочную, — пояснил я. — Тебе же вместе со мной ехать Вилли через портал таскать, а это надо инкогнито, под видом простого наладчика. Борода, очки, немножко грима — и ни одна собака не догадается. Кстати, в шестом отделе твой двойник уже практически закончил подготовку, скоро можно выпускать.

— А твой?

— А с моим трудности, — вздохнул я. — Пока сидит, еще похож. Встанет — уже что-то не то. А уж если заговорит, то даже самый тупой охранник видит, что это не инженер Найденов, а какой-то клоун…

А на следующий день у меня был прямо-таки праздник, который не смогли испортить даже мелкие неурядицы. Трудно даже выразить, как за три года в Гошином мире мне надоели двухтактные авиационные моторы! Их вечная вонь горелой касторки, постоянно засирающиеся свечи, истошный визг вместо солидного рокота, мизерный ресурс — только обкатали движок, и все, пора снимать, он отработал свои пятьдесят часов! Но наконец-то Густав поставил на испытания четырехтактную звезду.

У испытательного стенда суетились техники, подключали датчики и еще раз проверяли мотор. Я же просто любовался этим изделием. Семицилиндровая звезда объемом двенадцать литров и номинальной мощностью в двести сил, а взлетной — двести сорок, была просто красива. Кроме красоты, она с самого начала проектировалась с учетом возможности превращения ее в двухрядную. Если еще и заработает нормально…

Нормально она проработала три часа. Потом чуть сбросила мощность. Я подошел, послушал, потом отозвал Тринклера в сторону — около стенда с ревущим мотором разговаривать было невозможно.

— В первом цилиндре гремят клапана, — сообщил я ему, — зазоры уплыли в плюс. И не то в третьем, не то в четвертом выпускной, мне кажется, пережался…

— Даже не знаю, что делать, — вздохнул Густав, — прямо хоть объявляй в регламенте регулировку клапанов через каждые три часа.

— И объявляйте, что тут такого? Если это будет не нужно, опытный механик на слух определит и не будет делать лишнюю операцию. Но, мне кажется, по мере приработки механизмов интервал между регулировками будет увеличиваться. А пока останавливайте движок и делайте ему первое ТО.

Ура, подумал я, направляясь в КБ авиазавода, теперь у наших проектируемых бомберов — «Кошек», которые уже разделились на «Мурку» (морскую) и «Муську» (сухопутную), есть моторы. Сами-то они как там поживают?

Сами они поживали хорошо. Мне же от знакомства с их жизнью чуть поплохело — Саша с Корнеем в один голос утверждали, что только дюралевыми лонжеронами и подкосами не обойдешься, и требовали существенного увеличения доли крылатого металла в конструкции. Пора и нам потихоньку свое Кольчугино развивать, а пока придется опять просить графа об увеличении поставок…

Морская «Мурка» отличалась отъемной консолью крыла от линии моторов, иначе она просто не лезла в трюм, и иной конструкцией шасси.

И еще мои конструктора сказали, что временно ставить на «Кошек» двухтактники Т-4 не выйдет, больно уж сильно различаются данные. Значит, проектируем их исключительно под только что вылупившийся Т-7, решил я. Но с производством труба будет, надо срочно форсировать работы по доводке большого пресса, а то до сих пор лонжероны для «Бобиков» вручную выколачиваются. Мало того, что они по цене чуть ли не золотые получаются, так из-за этого у нас «Бобиков» пока только девять штук…

Смена уже почти выросла, думал я по дороге в Остехбюро. «Святогора» я проектировал сам, до последней рейки. «Тузик» можно было считать совместным творением, но на самом деле я просто рисовал чертежи руками моих конструкторов. Стоило мне чуть отвлечься, и они начинали портачить. «Бобик» был уже наполовину их творением, а «Кошки» — тем более… Кроме того, насчитывающее уже почти полсотни инженеров КБ могло позволить себе разрабатывать одновременно несколько самолетов, и где-то в недрах потихоньку вызревал четырехмоторный дальний бомбардировщик, к которому я вообще не имел отношения. Даже как-то немного грустно, честное слово…

В Остехбюро я шел за копиями скачанных из инета эскизов «Ямато» — ну не отправлять же за рубеж продукцию принтера! Смотреть их я даже не стал, просто сгреб в кучу и понес в шестой отдел на предмет отдать Бене.

— Переправим, — кивнул Беня, — и заодно появится хоть какое-то объяснение, откуда у «БББ» взялся первоначальный капитал (его эмигранты уже начали организовывать Брайтон-Бич Бэнк). Вот только как назвать? Проекты такого уровня без названий не бывают.

Так, подумал я, можно и «Ямато» оставить, но как-то это не очень. А вот что-нибудь попроще в японском же стиле будет в самый раз!

— Запишите, — сказал я, — проект «Харакири».

Покинув шестерку, я направил свою «Оку» на окраину Георгиевска, к депо. Недавно тут появилось новое предприятие, объект «Ша». Это был не столько технический, сколько организационный эксперимент, и буква его названия обозначала «шарашку». Нет, не классическую бериевскую, а с поправкой на местные реалии.

Группе небогатых студентов сделали интересное предложение — за пару месяцев до защиты диплома бросить учебу и перейти на казарменное положение в Георгиевске. Еду, одежду им обеспечивали, но денег на личные нужды давали, мягко говоря, очень скромно, зато в средствах на работу не ограничивали вообще. Была поставлена задача и довольно жесткие сроки ее выполнения. Сделаете — сразу получаете деньги за все время из расчета примерно полторы тысячи в месяц, диплом, хоть вы его и не защищали, но это наша забота, и соответствующую должность в Георгиевске. Нет — получайте деньги на дорогу и катитесь отсюда, куда хотите…