Я прикинул – максимум через полгода Вилли станет кайзером и даст младшей сестре разрешение на брак с Николаем. Около года уйдет на согласование всяких деталей, а потом будет помолвка, после которой, скорее всего, бывшая мартышка останется в России.

– Года полтора, максимум два.

– Так я там даже толком соскучиться не успею! Еще раз спасибо вам, ваше высочество, за все, что вы для меня сделали.

Вильгельм с сестрами уехал в начале февраля, пройдя курс первоначального обучения на дельтаплане с комбинированным управлением, то есть научившись взлетать, более или менее удерживать аппарат в заданном направлении и садиться в снег, не поломав лыж. Но один из приехавших с ним немцев остался. В этом не было ничего удивительного, ибо звали его Отто, а фамилия была Лилиенталь. В другой истории именно он первым начал совершать управляемые полеты на аппаратах тяжелее воздуха – правда, на безмоторных, то есть планерах. Но летали они у него дальше и в воздухе держались дольше, чем первый биплан Райтов, однако всемирная слава Лилиенталя обошла. Так, задела чуть-чуть кончиком крыла, и все.

Еще год назад он получил от меня письменное согласие на приезд в Россию и знакомство с моими дельтапланами, но реализовать его смог только сейчас в силу финансовых трудностей. Они, собственно говоря, у него никуда не исчезли, но Отто, случайно узнав о готовящемся визите Вильгельма в Россию, набрался наглости, добился приема и показал сыну кронпринца мое письмо. Из которого, между прочим, вовсе не следовало, что я не видел Лилиенталя ни разу в жизни и ничего о нем не знал – скорее наоборот. Здесь он действительно пока не добился успеха, но в двадцатом веке я про его полеты читал, еще учась в шестом классе. В общем, Вильгельм повертел в руках мое письмо, так и не разобравшись, какие именно отношения связывают нас с Отто, и на всякий случай включил Лилиенталя в состав делегации. Прибыв же в Гатчину, он попросил меня и его включить в состав учеников. Я согласился. Правда, Отто учился летать на обычном дельтаплане, управляемом трапецией, а не ручкой, ибо таковой у нас пока был всего один, но ничего плохого я в этом не усмотрел.

Кстати, Лилиенталь оказался первым, кто обратил внимание, что дельтапланы построены вовсе не по чертежам Леонардо да Винчи. Так, есть некоторое сходство, но не более того.

– Видите ли, Отто, – пояснил я, – это господь бог мог выбирать самые эффективные решения, не заботясь об их простоте. Крыло не только птицы, но даже летучей мыши слишком сложно, чтобы его можно было адекватно воспроизвести на сегодняшнем уровне развития техники. Леонардо это понял, и его чертеж есть первая попытка упростить конструкцию птичьего крыла, пусть даже и с небольшой потерей качества. Не знаю, почему она не была реализована – то ли ему денег не хватило, то ли времени. Моя конструкция есть следующий шаг в том же направлении. Я тоже начал упрощать, но уже не птичьи крылья, а конструкцию Леонардо. Так как и время, и деньги у меня были, моя конструкция в конце концов полетела. Возможно, аппарат, придуманный да Винчи, летал бы лучше, но лично меня устраивает и то, что получилось.

Лилиенталь запомнил мои слова, но узнал об этом я почти через год.

Тем временем февраль подходил к концу, и однажды утром отец сразу после завтрака пригласил меня в свой кабинет.

– Только что пришла телеграмма о смерти старого Вильгельма, – сообщил он. – Что, по-твоему, станет делать Фридрих?

Быстро дедушка помер, в самом начале года, а Вилли, значит, сядет на трон где-то в начале июня, подумал я и ответил родителю:

– Ну, во-первых, он сразу запретит Маргарите даже думать о свадьбе с Ники, – начал я. – Затем постарается свести на нет наши предварительные договоренности о кредитах. После чего, возможно, попробует продавить увеличение таможенных тарифов на наш экспорт, но на это у него точно не хватит времени. Ему осталось месяца три. Может быть, три с половиной, но никак не больше четырех. Он уже и говорить-то толком не может, с людьми общается письменно. В общем, я считаю, что нам не надо делать никаких резких движений, даже если таковые начнет производить немецкая сторона.

– А ты представляешь, куда нас может завести такая политика, если болезнь Фридриха все же окажется не смертельной?

– Ну так и через четыре месяца что-то исправить будет еще не поздно, но это вряд ли. Не живут с такими диагнозами. Готов поставить свою долю аляскинского золота против одной десятой вашей доли, что еще до первого июля вам придется выражать Вильгельму соболезнования в связи с кончиной отца и поздравлять с восшествием на престол.

– Тоже мне игрок! Ладно, иди. Хоть это и не по-христиански, но я надеюсь, что ты окажешься прав.

Разумеется, так и получилось. История, хоть она и не очень точная наука, все-таки что-то дать может. Четвертого июня пришла весть о том, что Фридрих Третий скончался, поцарствовав, как ему и было положено, всего девяносто девять дней.

– Хоть мы с тобой пари и не заключали, – заметил мне отец, – но награду ты все равно заслужил. Мне удалось выдавить из Вышнеградского для тебя двести пятьдесят тысяч. Можешь тратить на что хочешь, хоть на подарки любовницам.

Я на мгновение подумал, что отец все знает про Марину, но быстро успокоился. Он, конечно, уверен, что у меня кто-то есть, и, в принципе, может даже предполагать, кто именно – не так уж много женщин регулярно появляются в Приорате. Однако для догадки, что его сын втрескался в Маришку без памяти и почти ничего с этим не может сделать, у него нет никаких оснований. И, значит, чтобы они так и не появились, дорогих подарков любимой дарить нельзя. Блин, ну что это за жизнь-то, а? Великий князь не может подарить своей милой даже какую-нибудь банальную хреновину с брильянтами. Так ведь она их у меня не возьмет, сама говорила! А что там еще олигархи дарят своим любовницам? Ага, кажется, появилась идея… блин, ну до чего же люди от любви глупеют! Такая идея должна была появиться сразу после первой встречи с Маришкой. Так, и еще одна мысль есть…

Днем я побеседовал с Михаилом и поручил ему срочно найти какую-нибудь певичку, артисточку или балеринку, согласную за небольшую плату или еще за что-нибудь изображать из себя мою официальную любовницу и, главное, не проболтаться о том, что она ее только изображает. Возраст – до сорока, внешние данные вообще не важны, лишь бы она не была настолько страшна, что в компании с ней будет просто неприлично появляться в обществе.

– В довольно непритязательном, – уточнил я.

Вечером была беседа с Маришкой, которую мне в конце концов удалось убедить кое-что от меня принять, а следующим утром я первым делом пригласил к себе начальника канцелярии и вопросил:

– Петр Маркелович, ну вот зачем вы живете так скромно? Нет чтоб воровать, как все порядочные люди!

– Во-первых, Александр, воруют не все, хоть и весьма многие. Во-вторых, я не хочу рисковать вашим доверием из-за каких-то денег. А в-третьих, что, уже пора начинать?

– Ваша понятливость всегда меня очень радовала. Да, пора. Какими суммами вы сможете оперировать?

– Зависит от условий задачи. Если требуется, чтобы вообще никто ничего не заметил, то десять, максимум пятнадцать тысяч в год. А если при вашем попустительстве, да еще подмазать кой-кого из министерских контролирующих, то раз в десять больше.

– Начинайте подмазывать. Денег на это дать?

– Ваше высочество, вы что, смеетесь?

– Нет, просто демонстрирую свою неграмотность в коррупционных схемах. Скоро на счет комитета должны прийти двести пятьдесят тысяч по неподотчетным статьям, и можете смело накладывать лапу примерно на четверть. С этих денег вы, во-первых, должны как-то повысить свое благосостояние, чтобы это стало заметно. А во-вторых, подарить яхту своей секретарше! С виду и по документам совсем недорогую, а реально – как минимум тысяч на сорок. Как ее купить и правильно оформить на таких условиях, сами разберетесь?