Описанное событие произошло не в Рязани, а в селе Подберезье недалеко от Новгорода. Пионера воздухоплавания звали не Крякутной и даже не Крякнутый, а Уткин. Был он не дьяком и не подьячим, а сыном купца, владельца бумажной мануфактуры. В силу чего шар был сделан не из полотна, а из бумаги. Диаметр он имел три сажени, то есть порядка шести метров, поэтому из-за столь невеликих размеров поднять человека никак не мог. В первый и единственный полет был отправлен кот. Через пару минут после взлета шар загорелся и упал, но воздухоплаватель остался цел и невредим. Более сын купца летающих шаров не строил, ибо у отца его дела пошли плохо, ныне у него, того и гляди, отберут за долги мануфактуру.

Через три часа после получения царем письма в Новгород поскакал лучший курьер из тех, кого смог найти Афанасий Ершов. Вез он послание Феофану, в котором Новицкий извещал, что все его претензии к владыке снимаются, если тот сделает следующие вещи.

Первое – немедленно и любым способом урегулирует финансовые трудности Уткина-старшего. Если при этом придется потратить свои деньги, то императорская канцелярия возместит их в полуторном размере.

Второе – после урегулирования со всей возможной вежливостью пригласить в Москву младшего Уткина.

– И кота, кота тоже! – взволнованно прошептала Елена, присутствовавшая при написании императорского послания.

Сергей кивнул и приписал: «совместно с упомянутым котом».

Платон Воскобойников отбыл в Париж в конце февраля, сразу после того, как пришло письмо от Сергея Миниха. В нем сын фельдмаршала сообщил, что почва для приезда делегации подготовлена и разрешение короля, хоть и выраженное простым кивком во время трехминутной аудиенции, получено.

Легендой для приезда выступало якобы имеющее место преклонение русского императора перед не так давно почившим Людовиком Четырнадцатым. Вот, значит, он и отправил собирать сведения о великом монархе известного московского летописца, боярина Платона Воскобойникова, предупредив его, чтобы он не забывал – русский титул «боярин» примерно соответствует французскому барону, это как минимум.

Боярина сопровождали две дочери. Правда, о своем внезапно возникшем родстве они узнали перед самым отъездом, но никакого потрясения не испытали, потому как уже почти год были готовы к чему-то подобному.

Еще в составе делегации присутствовал художник. Почти настоящий – во всяком случае, император в конце концов сумел различить, где он нарисовал лошадь, а где таракана. А вообще-то данный индивидуум обладал весьма многоступенчатой легендой.

Первый ее слой состоял, как уже говорилось, в том, что он едет в Париж, дабы на месте снабжать иллюстрациями эпический труд Воскобойникова. Однако вскоре по приезде в столицу Франции должно было выясниться, что на самом деле молодого человека зовут Александр Милославский и он один из последних представителей старинного княжеского рода, почти под корень изведенного Петром Первым. Теперь, опасаясь за свою жизнь, молодой княжич решил покинуть Россию. Ибо ныне царствующий внук Петра неоднократно заявлял, что будет по мере сил продолжать дела своего великого деда.

Однако и это было еще не все. Присмотревшись к юному князю, можно было усомниться в его половой принадлежности – ведь юношам как-то не очень свойственна грудь третьего размера, да и попа у них, как правило, немного не такой формы. В общем, Людовику Пятнадцатому предстояло впасть в подозрение, что это не совсем Александр, а скорее – Александра. Которое потом подтвердит Воскобойников – да, мол, это и есть княжна Александра, внучка того самого князя Ивана Милославского. Причем тут ему даже не придется врать – упомянутая девушка, еще только начиная работать на бабку Настасью, откликалась на имя Сашка Вертихвостка. Действительно, она умела очень завлекательно вертеть тем местом, откуда в случае своего наличия рос бы хвост. А император уже озадачил кого надо поиском случайно уцелевших Милославских – чтоб, значит, они ее удочерили, увнучили или еще как подтвердили свое родство с этой замечательной девушкой.

– А вдруг не захотят? – поинтересовался тогда Платон, но понял свою ошибку еще до того, как глянул на императора. Как, то есть, они могут не захотеть – совсем, что ли, дурные? Да это лучше будет самим сразу повеситься…

Женская свита Воскобойникова была набрана оным по результатам предварительных исследований вкусов французского короля – Платон не исключал, что какая-то из девушек может понравиться ему сразу. Ну а если нет, то появится материал для корректировки предъявляемых к кандидатке требований.

Примерно в это же время в Россию из Пруссии возвращался великий химик, микробиолог и астральный целитель Кристодемус. Его миссия в Берлине увенчалась полным успехом по всем направлениям. Король в результате лечения почувствовал себя лучше, и его приступы внезапной ярости почти прекратились. Шенда понимал, что тут сработали не столько чудодейственные свойства керосина и даже не его мерзкий вкус, сколько цена оного препарата. Королю просто жадность не давала зря гневаться, она оказалась куда сильнее болезни. В общем, в состоянии больного наступило улучшение, и какая разница, что за фактор сыграл в этом решающую роль.

А еще Кристодемус вез лично написанное королем приглашение императору Петру Второму ближайшим же летом посетить Берлин. Вот целитель и торопился в Москву, дабы поскорее передать письмо его величеству. Хотя, конечно, только этим причины для спешки не ограничивались.

Узнав подробности о керосиновой коммерции Кристодемуса, император предупредил, чтобы тот сразу сказал, когда цена новейшего чудодейственного лекарства начнет падать. Потому как молодой царь из каких-то своих соображений не хотел долго держать в тайне тот факт, что керосин получается из нефти. Так вот, всего за две с небольшим недели в Пруссии Шенда заработал почти шесть тысяч талеров, причем более чем на две трети – именно на керосине. То есть ни о каком насыщении рынка и связанном с ним падении цены не могло быть и речи, и целитель торопился лично поведать об этом его величеству, чтобы он как-то подкорректировал свои планы относительно разглашения тайны. Пусть все и дальше считают, что керосин получается из моржового жира. Причем моржи годятся не абы какие, а только те, которые старше тридцати лет. Император специально ввел именно такое условие, дабы браконьеры, кои неизбежно там появятся, не трогали моржовую молодь, а били только глубоких стариков. Кристодемус, услышав то условие, даже задумался – да какая же польза может быть от этих ластоногих, что царь о них так заботится? Однако до сих пор узнать хоть что-то обнадеживающее так и не удалось.

Ломоносов пока еще не пустился в путь, но тоже собирался в ближайшее время покинуть Санкт-Петербург и двинуться в Москву, имея при себе весь запас полученного соединения калия с хлором, которое с подачи императора уже именовалось ломоносовой солью. Вещество действительно оказалось хоть и опасным в обращении, но очень интересным. В частности, будучи смешано с сахаром, серой и мелко толченным стеклом, оно образовывало гремучую смесь, взрывающуюся от удара определенной силы. Кроме этого, так называемого инициирующего разрыв-состава (название было предложено царем вместе с заданием на разработку), Михаил, обнаружив, что новая соль ведет себя во многом подобно селитре, по собственной инициативе попробовал сделать на ее основе порох. Это получилось, хотя и не при таком соотношении компонентов, как в обычном порохе, и новый оказался примерно вдвое мощнее, вот только обращаться с ним требовалось куда осторожней. Все бы хорошо, но ружья при выстреле давали слишком сильную отдачу, а у одного даже треснула казенная часть ствола. А вот пистолеты с новым порохом стреляли намного лучше почти без каких-либо неприятных последствий. Задумавшись, почему так, Михаил пришел к выводу, что все дело в скорости горения. Она должна быть такой, чтобы порох полностью сгорел как раз за то время, что пуля разгоняется в стволе, а не больше или меньше. У старого пороха эта скорость зависела от того, насколько плотно был запрессован заряд, а у нового такая зависимость была выражена гораздо слабее – он всегда горел очень быстро. Изложив все это в письме его императорскому величеству, Ломоносов в ответ получил вежливый выговор за то, что передает столь секретные сведения обычным письмом, и приказ возвращаться в Москву, где будут созданы все условия для продолжения исследований.