– Какой именно коллега?

– Виктор Степанович Черномырдин. Кстати, в Сети можно найти сборник его афоризмов, если хотите, могу предоставить.

– Да, будьте добры. Даже по одному высказыванию чувствуется, что человек это неглупый и неординарный.

Но тут нам сообщили, что приехала Людмила Алексеевна, и мы прошли в большую комнату, где уже стоял мой магнитофон и лежала гитара.

Дочери Косыгина было не восемнадцать лет и даже не двадцать пять, как можно было предположить, исходя из ее музыкальных предпочтений, а тридцать семь. Правда, выглядела она немного моложе – ясное дело, при таких родителях у женщины есть время и возможности следить за собой. Я произнес краткий спич о том, что музыка «Битлз» – это прекрасно, но советские комсомольцы, вооруженные самым передовым в мире учением, под руководством КПСС способны на гораздо большее. Им по силам не просто развить тему, а подняться к ее сияющим вершинам и там утвердиться. Я чуть не добавил «своим могучим седалищем», но смог вовремя удержаться.

При первых моих словах Людмила скривилась, но быстро поняла, что это голимый стеб, заулыбалась, а в конце даже похлопала.

Косыгин сидел со скучающим видом. Он от меня подобное уже слышал, причем не раз. Наверное, после концерта он мне скажет, что мои успехи в освоении советской официальной фразеологии все еще оставляют желать лучшего, хотя, конечно, по сравнению с первыми попытками прогресс налицо.

Ну, а Клавдии Андреевне, похоже, вообще было все равно, что я там несу. Сразу по приезде на косыгинскую дачу я убрал ей боли в позвоночнике, беспокоившие ее уже больше суток, и теперь она тихо блаженствовала.

Мой мини-концерт произвел впечатление на всех, но самое сильное – на Людмилу.

– Это ваши стихи? – пораженно спросила она, имея в виду первую песню.

– Ну что вы, их автор Александр Кочетков, незаслуженно забытый поэт, умерший двенадцать лет назад.

– Обязательно почитаю, но музыка тоже сильная. Кто это играет и на чем?

– Играют мои друзья на инструментах моего изготовления. Пока еще опытных.

Клавдии Андреевне понравилась «Осень», в девичестве «Даркнесс, даркнесс». Но, кажется, не мелодия и не слова, а мое исполнение.

– Не думала, что вы, Виктор, умеете так душевно петь, – вздохнула она. – И играете очень неплохо. Что же вы раньше про это ничего не говорили?

Ну, а сам Косыгин одобрительно отнесся к песне про Ленина и юный Октябрь. Он сказал:

– Против такого, наверное, даже Михаил возражать не будет, особенно перед пленумом и если будет отзыв от Союза композиторов. И Леониду, пожалуй, тоже не помешает послушать, оставьте мне пленку. Может, Ильич и оценит, он сам, говорят, в молодости писал стихи. Я, правда, их не читал.

Тоже мне, редкость великая, подумал я. Антонов, уж на что не юноша бледный со взором горящим, и то их писал. Когда он в семьдесят втором делал синтезатор для одной рок-группы, то, пораженный поэтической беспомощностью их текстов, в перерывах работы написал им несколько своих. Одна песня на его слова даже имела определенный успех. Может, кто слышал? Называется «Дави клопа». И вообще, Михаил – это, наверное, Суслов. Да уж, весьма сомнительный комплимент – одобрение песни самим Сусловым. Хотя для произведений Пахмутовой сойдет, не Франку же Фариану их одобрять. И при чем тут, интересно, пленум?

– Пленку берите, не вопрос, – подтвердил я Косыгину, – только учтите, что запись четырехдорожечная стерео. Из отечественных магнитофонов ее сможет воспроизвести только «Яуза-10».

Дома меня ждало сразу два хоть и небольших, но сюрприза.

Первый Вера озвучила сразу, как только я зашел.

– Витя, ты ездил с магнитофоном и гитарой, потому что кому-то давал послушать музыку? Я позавчера слышала, у тебя в комнате так красиво играло, хотела зайти, но постеснялась. Особенно вот эта.

И Вера без малейших ошибок напела мотив «Даркнесс, даркнесс».

– И ты так здорово пел! А давай с тобой попробуем на два голоса? У меня по пению всегда пятерки были, мне Дарья Степановна даже предлагала дальше учиться!

Второй сюрприз заключался в том, что с Вериным вторым голосом песня неожиданно заиграла по-новому, гораздо лучше. Пожалуй, такое даже оригинальному исполнению не повредило бы.

И, наконец, с задержкой дней в десять случилась еще одна неожиданность. Как в свое время написал Чуковский, «у меня зазвонил телефон». Но необычным был не сам звонок, а то, откуда он исходил и что мне сообщили.

– Виктор Васильевич Скворцов?

– Да.

– Илья Ионович Горцев, управление делами ЦК КПСС. Ваши песни понравились товарищу Леониду Ильичу Брежневу. Он приглашает вас в гости, с аппаратурой и инструментами. Вы можете освободиться в пятницу, к семнадцати ноль-ноль?

– Да, конечно.

– Тогда ждите, за вами заедет машина.

– Тут есть один нюанс.

– Слушаю вас.

– Если мне придется петь и музицировать, то со мной должна быть одна девушка. Вместе у нас получается лучше.

– Фамилия, имя, отчество?

– Астахова Вера Михайловна.

– Хорошо.

Блин, подумал я, Косыгин мне что, заранее сообщить не мог? Решил небось устроить сюрприз. Надо будет и ему тоже при удобном случае организовать что-нибудь подобное.

– Вить, мы с тобой куда-то поедем петь и играть? – заинтересовалась Вера.

– Да, нас приглашает один мой знакомый.

Вере такой информации хватило, а вот Нина Александровна не очень уверенно спросила:

– Витя, а как зовут этого знакомого, если не секрет?

– Ну что вы, какие тут могут быть секреты. Его зовут Леонид Ильич Брежнев.

Я был готов к дальнейшему развитию событий и успел поддержать тетю Нину, а иначе она точно села бы мимо стула.

– Мне, честно говоря, даже удивительно, как это ваш феномен до сих пор не начали изучать, – как-то раз заметил мне Ефремов, когда мы с ним прогуливались по Нескучному саду. – Я бы, например, с удовольствием заснял на сверхскоростную кинокамеру процесс появления здесь предметов из будущего, да и вообще попросил бы вас обвешаться возможно большим количеством разнообразных датчиков, авось хоть какой-нибудь что-нибудь и зафиксирует. У меня нет такой возможности, однако у Косыгина с Шелепиным она есть. Неужели они настолько нелюбопытны?

– Иван Антонович, еще Экклезиаст, почесав в затылке, однажды изрек: «Во многом знании многие печали». Сами они ничего из перечисленного вами сделать не смогут, а привлекать посторонних экспертов недопустимо. Ведь раскрытие моей тайны неопределенному кругу лиц – это для них не какая-то там печаль, которая лечится стаканом-другим хорошей водки, а самая настоящая катастрофа. Если товарищи по партии догадаются, что Косыгин с Шелепиным знают будущее, но с ними не делятся, их мгновенно сожрут всей кодлой. Кстати, процесс перемещения материальных тел между мирами Антонов уже заснял, ему тоже было интересно. Знаете, ничего особенного. На предыдущем кадре предмет, подлежащий отправке туда, а на следующем уже другой, полученный оттуда. Сам процесс сопровождается электромагнитным всплеском с энергией около джоуля в очень широком диапазоне – от коротких волн до фиолетового края видимого света. И, между прочим, спешу вас обрадовать – писать воспоминания Брежнева о целине вам не придется, я с ним вчера сам познакомился.

– Да? Как это вам удалось?

– На почве взаимного интереса к поэзии и музыке.

– Надо же… про поэзию я слышал, а к какой музыке? Уж не той ли, что была записана на вашем ридере? Тася, послушав, потом целый день непроизвольно одну мелодию напевала, больно уж оказалась привязчивой. Эта, как ее – «Ого-го, ого-го, ай-яй-яй». Удивительно бессодержательные там песни, одна почти полностью состоит из пропеваемого по буквам названия.

Тут я понял, о чем идет речь. О «Супермаксе».