К своему стыду, я не знал точно, чему соответствует юань, и сильно подозревал, что он меньше копейки, но на всякий случай сначала возмутился несусветной дороговизной, а потом напомнил, что по нашей терминологии Сунь Ятсен является военным преступником – со всеми вытекающими последствиями. Посланец же возразил, что отца китайского народа ввели в заблуждение нехорошие люди, над которыми будет открытый суд, где они во всем признаются, но только не сейчас, а чуть позже.

Я в ответ сказал, что в случае такого суда мы действительно не будем настаивать на веревке для высшего руководства, а обойдемся компенсацией, размер которой предстоит уточнить с ее величеством Марией Первой. И почем будет пригоняемая к нам рабсила – тоже с ней, но в целом эта идея лично у меня отторжения не вызывает.

Пока Маша усиленно торговалась с китайским посланцем, я срочно вызвал Одуванчика. Потому как китайцы в силу патологического нежелания расставаться с деньгами предложили принять причитающиеся с них суммы поставляемым им оружием. Уточнив, что это в подавляющем большинстве не оружие, а несусветное старье, подлежащее поэтому серьезной уценке, я согласился. И теперь мне предстояло лично с самим лордом-протектором уточнить детали переброски всего этого железа в Индию.

В общем, подвел предварительные итоги я, грядущая ситуация пока представляется так: на маньчжурском фронте происходит усиленная имитация боевых действий, Маша спекулирует на ее драматических моментах, для сочинения которых придется в темпе создать специальную команду, а деньги идут на финансирование находящейся там международной группы войск и выплаты китайцам за плененных. Вот уж действительно получится настоящий «театр боевых действий»! Сами эти плененные строят Транссиб и Сахалинскую дамбу, за исключением тех, что поедут в Германскую Африку – это, так сказать, наш бонус с данной операции. Прибыль же от торговли оружием пусть вся идет Одуванчику, мне хватит и политических последствий этой распродажи.

В конце июля китайский делегат был отправлен восвояси. Кстати, все это время другой китаец делал вид, что перебежчик – это он, якобы посланный центральным комитетом Гоминьдана договориться с Людендорфом об обмене пленными. Действительно, у китайцев сейчас были два наших казака и экипаж неудачно севшего на мель японского транспорта. Впрочем, с настоящим гонцом я поговорил и об этом, и мы пришли к соглашению, что генерал стоит трех старших офицеров, старший офицер – трех младших, младший – трех рядовых, а наш – трех китайцев. Теперь любой мог без труда подсчитать, что китайского полковника можно обменять на нашего лейтенанта или трех рядовых. Правда, уже сейчас этих полковников у нас было десятка полтора, и на Транссиб их не отправляли, а держали в Мукдене как валютный запас на всякий случай.

Тот же самолет, что увез гонца, привез пассажира, с которым я на следующий день и встретился – нашего подводного главнокомандующего, вице-адмирала Беклемишева. Так как время близилось к обеду, то я сразу повел гостя в столовую. По дороге он с интересом осматривался. В Гатчинском дворце ему раньше бывать не доводилось, а слухи про «логово коршуна» ходили всякие. Правда, пришлось пару раз пресечь его попытки обозвать меня «высочеством» – я заявил, что не хочу ломать язык, в ответ именуя его «высокопревосходительством», так что дальше мы общались по имени-отчеству. Надо сказать, что в отличие от Уэллса наша столовая ему ничем из ряда вон выходящим не показалась.

В последний раз мы с Михаилом Николаевичем виделись осенью шестого года на церемонии принятия в состав флота первой «Кильки», которую так и назвали «Килькой». Эта серия по сути являлась плодом творческого переосмысления Налетовым эскизных материалов по немецким подлодкам двадцать первой серии – понятно, что данные наших «Килек» получились чуть пониже, но ненамного. Электромоторы и аккумуляторы для них нам делали в Германии, а все остальное – уже в России. Кстати, немцам были переданы материалы по новой модели, но особого интереса они не вызвали – в качестве основной подлодки в германском флоте был принят доработанный ими «Краб». А вот японцы, получив от нас эскизы и краткие технические данные, воспылали энтузиазмом создать свой подводный флот именно на основе этих лодок. Так что весной текущего года «Килька» и «Бычок», две наши самые первые и уже несколько устаревшие субмарины, отправились по маршруту своих предшественников «Краба» и Рака». Беклемишев не усидел на берегу и командовал этим переходом – то ли его просто потянуло в море, то ли не давали покоя воспоминания об одной девушке с островка неподалеку от Мадагаскара… В пользу данной версии говорило то, что лодки по пути зашли-таки на этот остров, хотя поломок, которые нельзя было устранить прямо в море, они не имели. Ну это не страшно, моряки отдохнули, адмирал тоже и, кстати, сообщил мне, что местное население не против, если русские моряки там станут появляться и чаще. Правда, теоретически этот клочок земли находился под управлением французов, но и Гоше и мне на это было как-то начхать – в конце концов, мы же не постоянную базу там организовываем! По крайней мере, пока не постоянную.

В общем, Беклемишев уже знакомым ему маршрутом добрался до Йокосуки – правда, теперь он зашел в порт в надводном положении и под звуки оркестра, а не взрывающихся японских крейсеров. Ну а потом, малость поучив японцев плавать под водой, вице-адмирал отправился в Находку, где судоремонтный завод, построенный нам Крампом, собирал новейшие «Кильки» и «Барракуды», то есть «Малютки» двенадцатой серии. Понятно, что большие лодки носили имена мелких рыбок, а маленькие – наоборот.

Из Находки Беклемишев прилетел в Питер, где собирался дня три отдохнуть, а потом его путь лежал в Найденовск – там тоже строился завод и вскоре должна была образоваться база Северного флота.

За обедом и некоторое время после него Беклемишев развлекал меня рассказом о достижениях японцев в области гидроэхолокации. Когда мы передали в Токио первые материалы по подлодкам, то вся лоцирующая аппаратура там изображалась квадратиками с краткими пояснениями, что именно они делают. Ну и самый минимум теории, без которого нельзя было обойтись. Японцы с пониманием отнеслись к тому, что во все детали их не посвящают, и сообщили, что начинают заниматься собственными исследованиями в этой области. Так вот, их первые результаты и были показаны Беклемишеву.

Когда его привели на небольшую яхту, он ожидал увидеть внутри кучу всякой радиоаппаратуры, провода, катушки… Но в «аппаратной» были ковры, шкуры всяких редких зверей, циновки, пуфики и три японца в традиционных одеждах. А из пола торчали какие-то трубки и цилиндры, до крайности похожие на местные барабаны. Гостю предложили самому указать место, рельеф дна которого будет исследоваться. Беклемишев указал и тихо присел в уголке.

Сначала все три японца уткнулись ушами в тонкие гибкие трубочки, и минут через пять старший из них выдал, какие корабли и где именно находятся в радиусе десяти миль. Михаил Николаевич не поленился выйти на палубу и проверить – все совпало! После чего приступили к эхолокации. Сначала двое операторов слушали, а один играл на барабанах. Потом слухач остался один, а сольную партию взяла на себя труба с подвижной частью, как у тромбона. Барабаны же пошли аккомпанементом. Время от времени слухач, не отрываясь от трубок, одной рукой тянул за уходящие вниз шнурки, а другой делал какие-то пометки на бумаге – хорошо хоть карандашом, а не кисточкой. Вскоре перед Беклемишевым лежала оцифровка рельефа дна в указанном им квадрате. Какого же было его удивление, когда, сравнив это с данными эхолокации «Кильки», он увидел практически полное совпадение! Причем японцы оцифровали свой квадрат несколько быстрее наших гидроакустиков.

Интересно, подумал я. Ведь действительно же, человеческое ухо представляет собой очень чувствительный прибор! А вся моя электроника – это смесители, колебательные контуры и усилители, чьи функции действительно могут выполнять и механические детали музыкальных инструментов… Да, очень интересно. Пожалуй, надо раскрыть японцам схемы, оставив секретом только способ производства радиоэлементов, и пригласить этот оркестр сюда, на предмет объединения достижений электроники и музыки. Но вот поведение Беклемишева было странноватым – мы общались уже больше часа, а он до сих пор не начал жаловаться, что ему подводных лодок мало! В чем дело?