– Он как-то замешан в этом деле? – поинтересовался Петр Маркелович.

– Не знаю, но может быть, ибо личность довольно подозрительная.

– Ясно, – кивнул Михаил, хотя ему явно хотелось спросить, откуда у меня сведения о подозрительности какого-то никому не известного Азефа.

Рогачев выехал в Москву на следующий день после разговора с императором и меньше чем через сутки уже пил чай в квартире Зубатовых.

– Что же ты без молодой жены приехал, – попенял коллеге и приятелю Сергей, – я Юлю давно не видел, успел уже соскучиться.

– Ишь, по моей жене он соскучился… тебе за такую скуку Александра Николаевна ничего не оторвет?

– Вроде не должна, она ведь знает, кто такая Юлия.

– Надо же, я ей с недавних пор муж и все равно этого толком не знаю. Спросить, что ли, у твоей супруги? Ладно, хватит болтать, давай перейдем к делу.

– Давай. Скорее всего события, если они будут, начнут разворачиваться в Питере, – предположил Сергей.

– Не факт, совсем не факт. Даже если готовится покушение на Алика, то Питер – явно не самое удобное для этого место. Хуже только Гатчина. Но если целью является кто-то другой?

– Императрица?

– Какая именно?

– Вдовствующая, естественно. Ее смерть имеет смысл в том случае, если в причастности к ней удастся обвинить Алика.

– Вообще-то я имел в виду Николая Сергеевича, – усмехнулся Рогачев. – Представь себе, что в Москве убили какую-то достаточно высокопоставленную персону. Кто будет виноват? Ясное дело, генерал Бердяев, да и его пресс-секретарю Зубатову рикошетом может достаться. Хотя, конечно, риск для Марии Федоровны тоже есть.

– И что ты предлагаешь?

– В Питере поработаю я, а вам с генералом надо как можно тщательнее отслеживать появление в Москве людей, имеющих хоть какую-то связь с питерской охранкой. Вот, возьми – это ориентировки на возможных агентов.

Рогачев передал Зубатову краткое жизнеописание Манасевича-Мануйлова. Документ про Азефа был значительно короче – там красовались только фамилия, имя, отчество и предполагаемый год рождения.

– Интересно, откуда у Алика эти сведения? – задумчиво протянул Зубатов.

– Мне поначалу тоже было интересно, а потом перестало. Думаешь, мы у него единственные? Ага, держи карман шире. Мне кажется, что даже не первые. Иначе откуда бы он узнал о тебе? Или об этом бывшем сидельце, Морозове-Корине.

– Я считал, что от Петра Маркеловича.

– Не факт, ой как не факт, но обсуждать это я не считаю возможным. Если хочешь, можешь как-нибудь выбрать время и сам спросить у Алика. Мне даже интересно, что он тебе ответит.

– Зато мне – нет. Думаю, что ничего приятного для меня ответ содержать не будет, поэтому давай прикидывать, с чего начинать работу. За какие годы, как ты считаешь, следует поднимать архивы московской охранки?

Я хоть и не электронщик по своей основной специальности, но разбираюсь в данном предмете не так уж плохо. В частности, ясно себе представляю, как работают обратные связи.

Они бывают двух типов. Положительные – эти во многих случаях вредные, то есть им лучше бы называться как-нибудь иначе. И отрицательные, которые на самом деле скорее положительные, ибо полезные. Так вот, эти самые полезные отрицательные обратные связи можно встретить везде – от простейшего транзисторного приемника до алгоритма отношений с тещей. Суть отрицательной обратной связи такова. При появлении рассогласования в системе (то есть когда что-то пошло не так) сигнал этого рассогласования усиливается, инвертируется (то есть переворачивается) и подается на вход системы, что способствует ее возвращению в исходное состояние.

Для того чтобы система с такой обратной связью работала устойчиво, необходимо соблюдение двух условий (вообще-то их может быть больше, но эти присутствуют всегда).

Первое – время прохождения сигнала по цепи обратной связи должно быть либо много меньше постоянной времени самой системы (то есть того времени, за которое ее состояние может заметно измениться), либо, если это по каким-либо причинам невозможно, намного больше. Делать эти времена соизмеримыми нельзя, ибо тогда при каких-то условиях отрицательная связь начнет работать как положительная. Вариант с медленной связью плох тем, что система с ним перестает быть устойчивой к быстрым внешним изменениям. Впрочем, если их не предвидится, то и медленная связь сойдет.

Второе условие – искажения сигнала в цепи обратной связи должны быть минимальными.

И, значит, при несоблюдении любого из этих двух условий система может самовозбудиться, то есть пойти вразнос.

Империя – это тоже система, просто большая, достаточно сложная и очень инертная. И, разумеется, без обратных связей она функционировать никак не могла, так что я озаботился их поиском с целью сначала изучения, а потом и модернизации. Однако, что удивительно, поначалу не находил вообще ничего и только сравнительно недавно понял, что обратные связи в империи, разумеется, есть. Просто они, мягко говоря, устроены достаточно своеобразно – во всяком случае, с точки зрения технического специалиста.

Информация с мест приходила к императору по той же самой цепочке, по которой шли вниз его распоряжения. Вы уже поняли, в чем дело? Скорость передачи управляющего воздействия на самый низ была в точности равна скорости прохождения сигнала рассогласования обратно! Ясное дело, что такую систему довольно часто начинало лихорадить. Кроме того, цепочка передачи была достаточно длинной, что приводило к серьезным искажениям передаваемых как вверх, так и вниз сигналов, а это тоже не добавляло империи устойчивости. Чтобы она не пошла вразнос, власть организовала то, что я для себя определил как систему местных обратных связей, к тому же временных. То есть как только наверху замечали, что где-то что-то идет не так, туда либо отправлялся чиновник с особыми полномочиями, либо создавалась комиссия по преодолению и дальнейшему недопущению. Что удивительно, эта система даже как-то работала!

Но как только я стал императором и более или менее освоился на новом месте, «как-то» меня устраивать перестало. Я считал, что на жизненно важных направлениях все должно работать не «как-то», то есть кое-как, а как положено. И, значит, во исполнение своих далеко идущих планов в середине января девяносто третьего года вдумчиво побеседовал со Столыпиным.

К этому времени Петр Аркадьевич уже знал, что я рассматриваю его в качестве кандидата на пост председателя кабинета министров, когда Бунге вынужден будет покинуть это место по старости, болезни или смерти. Все-таки ему уже без полугода семьдесят – возраст для теперешних времен довольно приличный. Да и для прочих тоже – я, например, в прошлой жизни до его лет хоть и немного, но все-таки не дотянул. Николай Христианович, разумеется, тоже был в курсе, кто станет его преемником, и нормальным рабочим отношениям между ним и Столыпиным это не мешало. Скорее даже наоборот, он старался по возможности держать главу моего секретариата в курсе всех дел кабинета.

Витте я в качестве премьер-министра не рассматривал. Он, конечно, человек талантливый, но твердо уверен, что движущей силой общества является крупный капитал, а значит, ему вполне логично стать и направляющей силой того самого общества. Нет уж, министра финансов с такими убеждениями терпеть еще можно, а вот премьера – никак нельзя.

– Вы не в курсе, Петр Аркадьевич, сколько у нас в России уездов? – спросил я, когда обсуждение текущих вопросов подошло к концу.

– Чуть больше семисот семидесяти. Если угодно, могу позвонить в секретариат, и мне скажут точно.

– Не нужно, и так достаточно. Про губернии я и сам знаю – их семьдесят семь, плюс двадцать одна область и два самостоятельных округа. То есть нужно всего-то около тысячи человек для того, чтобы центральная власть всегда точно знала, что происходит на местах.