Боря что-то подстроил на своем пульте и объявил:

– Прошу внимания! Представьте себе, что клеенка – это шахматная доска, а существо посреди нее – пешка. Итак, она делает ход.

Мокрица действительно переползла на соседнюю клетку по направлению к Гоше.

– Допустим, пешка дошла до края доски и превратилась в слона, – продолжал Боря.

Насекомое действительно бодро поползло по диагонали, ступая только на желтые клетки.

– А теперь оно стало ладьей.

Мокрица поползла прямо.

– Все, свободна! – махнул рукой Боря.

Мокрица бодро, чуть ли не вприпрыжку, покинула клеенку и затерялась в траве.

– Однако это далеко не все, – продолжил Фишман. – Настя, теперь кого-нибудь летающего, пожалуйста. Все, спасибо, можно не держать, никуда она теперь без команды не денется. Приступаем к демонстрации.

Муха ничуть не хуже мокрицы продемонстрировала, как ходят шахматные фигуры, включая коня, а потом, после Бориного взмаха рукой, улетела.

– Обратите внимание, что в первом случае насекомое не делало ничего ему не свойственного. Этой мерзости – Настенька, да где ты только такую взяла – небось было все равно куда ползти. Но муха вела себя совсем не так! Ей наверняка хотелось улететь, но она выполняла мои мысленные команды и улетела, только получив разрешение. Как вам такое? – вопросил Фишман, гордо оглядев весьма впечатленную показом аудиторию.

– Потрясающе! – подтвердил я. – Теперь, значит, ос с дачного участка можно будет простым усилием воли переадресовать к соседям? И тараканов с кухни тоже к ним, гадам. Господин Фишман, благодарное человечество вас не забудет. И кстати, как у вас обстоят дела с мышами?

– Пока никак, – вздохнул Боря. – Наверное, нужны совсем другие настройки аппаратуры. И насчет соседей скорее всего выйдет облом. Подозреваю, что такой эффект возможен только здесь, а ни в двадцатом, ни в двадцать первом веке ничего не получится. У меня и так чувствительность приемника на пределе, а там для нормальной работы ее надо будет увеличивать как минимум на три порядка.

– Ладно, для начала и это очень неплохо. Кстати, гонять мух можешь только ты или подобное достижение доступно каждому? А то ко мне в палатку время от времени муравьи заползают.

– Да, ты прав, действительно не помешает проверить, в какой мере эффект зависит от индивидуальных способностей индуктора – так я называю того, кто при помощи моей аппаратуры осуществляет экстрасенсорное управление. Если ты не против, прямо завтра с утра и попробуем, а пока я внесу кое-какие изменения в схему детектирования, а то она, похоже, работает все-таки не очень.

Поначалу у меня ничего не получалось. Несмотря на работу Бориной аппаратуры, и мухи, и мокрицы, и даже бабочки единодушно игнорировали мои потуги хоть что-то им мысленно приказать.

– Пожалуй, не помешает немного увеличить размах несущей, – предположил Фишман и что-то подкрутил на своем пульте.

До сих пор все его действия на меня никак не влияли, но тут я почувствовал нечто вроде удара кошачьей лапой по затылку. И сразу после этого очередная мокрица начала вести себя как радиоуправляемая игрушка. Я даже смог траекторией ее ползания достаточно точно воспроизвести свою подпись.

– Эффект продемонстрировал главное качество любого корректного эксперимента – повторяемость, – резюмировал Боря, выключая свой пульт. – Причем у тебя, похоже, получается даже лучше. Возможно, сказываются многолетние навыки администрирования. В общем, я считаю, что все прошло неплохо.

Я в принципе был согласен со своим старым другом, но с точностью до одного маленького «но». Со мной что-то стало как-то не так. Мне казалось, что еще чуть-чуть – я вспомню что-то забытое, причем очень-очень важное.

Подобное состояние было у меня в моем первом и единственном воздушном бою над Порт-Артуром. Тогда я ухитрился забыть, что «спитфайры» летают тройками, и, сбив двоих, считал себя в относительной безопасности. Вспомнил же я об этом только тогда, когда третий «спит» зашел мне в хвост и открыл огонь. Будет жаль, если и сейчас воспоминания придут с таким же опозданием.

Вспомнить удалось только вечером. Минут пять я сидел, переваривая то, что мне открылось, а потом, буркнув: «Ну, блин, голубь сизокрылый, птица хренова», – встал и двинулся к западной оконечности бухты, где на камнях сидел Гоша и любовался закатом. Нужно было срочно поделиться с его величеством внезапно обретенной информацией.

Гоша воспринял мое сообщение довольно спокойно.

– Я в общем-то и подозревал что-то вроде этого, – заметил он. – Но, разумеется, буду не против точно вспомнить, как все это произошло в действительности.

– А может, не надо? И так все более или менее ясно. А какими именно словами тебя уговаривал тот тип – оно в общем-то и не важно, раз ты в конце концов согласился. Мало ли к каким последствиям может привести воздействие Бориной аппаратуры.

– Согласен, поэтому не будем спешить. Недели, думаю, хватит. Если гипотетический вред от воздействия на тебе за это время не проявится, то, значит, и мне можно идти тренироваться командовать тараканами.

– Не допускаешь, что это может сказаться и позже – через месяц, например?

– Допускаю, хоть и считаю подобный вариант маловероятным. Но даже тогда у меня будет около недели форы, ибо это самое неизвестно что сначала произойдет с тобой. Просто же так брать и отказываться от части своих воспоминаний я не намерен. В конце концов, они мои собственные, и я сам решаю, что мне помнить, а что забыть.

Солнечным январским утром тысяча восемьсот девяносто девятого года цесаревич Георгий Александрович вышел из своего так называемого дворца, чтобы совершить рекомендованную лечащим врачом ежедневную прогулку, благо тропинку вдоль улицы уже расчистили от снега. Господин Айканов уверял пациента, что такие прогулки обязательно поспособствуют выздоровлению. Мол, уже сейчас можно заметить определенный прогресс.

Впрочем, из его речей бесспорно следовало только то, что уважаемый доктор совсем не умел врать. Цесаревич за время болезни успел достаточно серьезно ознакомиться с литературой о протекании туберкулеза. Правда, и без всяких книжек нетрудно было догадаться, что жить ему осталось не так уж и много. Интересно, вяло подумал Георгий, а сколько именно? На два года, пожалуй, рассчитывать не стоит. Полтора? Нет, если и дальше болезнь будет развиваться с той же скоростью, то не больше года. А если развитие ускорится, то и меньше.

Маршрут прогулки пролегал по единственной улице Аббас-Тумана. Сначала вверх до конца поселка, а потом той же дорогой назад, к дому. Если идти неспешным шагом, то прогулка продлится как раз те самые сорок-сорок пять минут, что рекомендует доктор.

Прогулка почти завершилась, и до поворота на дорожку к дворцу оставалось несколько саженей, когда цесаревич, до того смотревший себе под ноги, поднял глаза и немного удивился. Перед ним стоял незнакомец.

Летом в этом не было бы ничего невозможного, но в январе, да еще после продолжительной метели, которая кончилась только позавчера… разве что он давно тут обретается, но до сих пор не показывался на улице.

Незнакомец был одет несколько странно и, пожалуй, довольно легко для сегодняшней погоды. Он улыбнулся цесаревичу, приподнял свою странную кепочку с большим козырьком и произнес:

– Ваше высочество, позвольте представиться – Христофор Бонифатьевич Врунгель, путешественник. В Аббас-Тумане я проездом, а если точнее, то лишь для того, чтобы встретиться с вами. Вы не могли бы уделить мне несколько минут своего драгоценного времени?

Георгий кивнул, соображая, что от него могло понадобиться этому странному господину. Кто он – эсер-террорист? Непохоже. Проситель? Тогда еще и на редкость неумный, ибо у цесаревича нет не только никакой власти, но и связи даже с Тифлисом, не говоря уж о Петербурге или Москве. Потому как после метели телеграф не действовал – наверное, опять где-то обрыв провода. Но даже работай телеграф – что с него толку?