Сразу после жены о моем предстоящем путешествии узнали Рогачев и Ширинкин, а потом настала очередь министров иностранных дел и двора. А как вы хотите, чтобы император ездил по заграницам свободно, подобно какому-нибудь народовольцу? Так не бывает, по крайней мере в девятнадцатом веке в России. Мне, например, уже через день представили на утверждение примерный план поездки, из коего я с изумлением узнал, что еду в Лондон через Вену. Потом Берлин, из него в Париж и, наконец, через Кале в Англию.

– Господа, – удивился я, – у вас как с географией? Что за странные зигзаги вы мне предлагаете выписывать? По-моему, кратчайший маршрут – это Питер – Берлин – Гамбург – Лондон. Ну или на корабле от нашей столицы до английской. При чем тут какая-то Вена, а уж тем более Париж?

– Ваше величество, – начал было Воронцов-Дашков, – традиции европейской дипломатии требуют…

– Не припоминаю я, чтобы они от меня что-то этакое требовали. Поэтому перед вами, господа, стоит задача обосновать именно тот маршрут, который я вам только что обозначил. Про Париж могу немного помочь – дело в том, что реорганизация охраны моей персоны еще не завершена, и до окончания этого процесса посещать такие опасные места, как Париж, мне не позволяет осознание своего долга перед Россией. Если меня там убьют, что будет делать безутешная страна? А с того дня, когда там стреляли в моего незабвенной памяти деда и не попали только чудом, количество русских экстремистов в Париже существенно возросло. Они там, похоже, специально разводятся. Если лягушатники возмутятся, передайте им список наших революционеров, в данный момент обитающих во Франции, – он есть в канцелярии моего комитета. А с Австрией решайте сами. Можете даже написать правду – я не собираюсь встречаться со столь неблагодарной скотиной, коей является Франц-Иосиф. Имеется в виду его поведение во время Крымской войны. Вот когда на трон в Австро-Венгрии сядет кто-нибудь не столь себя запятнавший, тогда и съезжу в Вену. Пока же и обычной дипломатической переписки более чем достаточно.

По выражению лица Гирса было отлично видно, что он сказал бы, имей в характере хоть немного больше решительности. Оно, это выражение, не просто говорило, а прямо-таки верещало: «Ваше величество, ну так же нельзя!!!»

– Можно, Николай Карлович, можно, – попытался я успокоить трепетную душу министра иностранных дел. – Вы, главное, на объеме обоснования не экономьте и на возвышенности слога тоже. Чтоб, значит, в Вене разобрались, чего вы им понаписали, как раз к моему возвращению из вояжа.

Я пустился в путь первого августа. В Берлине ненадолго задержался для беседы с Вильгельмом, передал ему приглашение погостить и личное письмо от Риты, где моя благоверная просила обратить особое внимание на охрану Георгия и его жены.

– Ты, значит, еще не имел счастья лично встречаться с бабушкой Маргариты? – усмехнулся Вилли. – Непорядок, при ее дворе уже успели отметиться все монархи Европы, включая болгарского князя.

– Ну так я-то ей не какой-то там болгарский князь.

– Это понятно. Кстати, мне кажется, что с тобой будет искать встречи моя мать – она сейчас в Лондоне. Предупреждаю в порядке соболезнования – заболтать она может кого угодно, у нее к этому талант, в этом со мной многие согласны.

– А я могу послать. Тоже, судя по отзывам, неплохо получается.

– Куда? – не понял кайзер.

Так как он в общих чертах знал русский язык, то мне не составило труда объяснить, какой именно адрес из трех наиболее употребимых имеется в виду.

– Пожалуй, сначала послушай, – заржал Вильгельм. – Чтобы не было повода подозревать тебя в невоспитанности. И, как мне тут недавно шепнули, ты наконец-то помирился со своей матерью?

Сказано это было хоть и с тщательно скрытым, но все же заметным беспокойством. Ибо германофобство вдовствующей императрицы для него тайной не являлось, и то, что она успешно капала на мозг Александру Третьему о невозможности иметь дело с пруссаками, – тоже.

– Не волнуйся, Вилли, – улыбнулся я, – она не могла меня ни в чем убедить даже тогда, когда я был всего лишь несовершеннолетним великим князем, тем более не сможет и сейчас. А польза от нее может быть, так зачем ее упускать?

– Хм… возможно. Ну ладно, счастливого пути! После Рождества, пожалуй, приеду к тебе полетать на дельтаплане, Лилиенталю я пока не очень доверяю в смысле надежности. Да, чуть не забыл. Ты не против, если я возьму с собой одного отставного генерал-лейтенанта? Его зовут Фердинанд фон Цеппелин, и он летал на аэростатах еще во время Гражданской войны в Америке, а сейчас заинтересовался дирижаблями.

Я, конечно, ответил согласием, а то ведь уже начинал потихоньку беспокоиться – куда же пропал знаменитый граф Цеппелин? Пора ведь ему уже прорезаться, пора.

За четверо суток, проведенных в Англии, она сама и ее лорды пополам с сэрами и ледями надоели мне хуже горькой редьки, а Лондона я так практически и не видел. Зато королева Виктория неожиданно оказалась очень интересной собеседницей, и я подумал, что, пока она жива, любые телодвижения, могущие быть как-то связанными с Англией, надо делать очень осторожно. А вот когда на трон взгромоздится ее престарелый сынок, другое дело. То, что, несмотря на врожденную хитрость, на гиганта мысли он не тянет, было видно даже мне, а Маля дополнила мои наблюдения тем, что Эдуард еще и неисправимый бабник.

– Ты что, уже успела? – удивился я.

– Нет, что вы. Но Тамаре явно светит, и надо подумать, под каким предлогом она сможет часто посещать Англию.

Мой автомобиль Виктории очень понравился, и я ей его подарил, причем с небольшим велосипедом в багажнике. А мотоцикл и дельтаплан продал, причем за цену, в полтора раза превышающую себестоимость всего привезенного в Англию набора техники. Кроме того, остающийся в Англии представитель Бари еще до моего отъезда успел набрать неплохой портфель заказов.

С матерью Вильгельма Викторией мы тоже встретились. Я выразил сожаление, что Маргарита из-за необходимости заботиться о малолетних дочках и прочих государственных обязанностях не может в ближайшее время приехать ни в Германию, ни в Англию, и пригласил даму в Россию. Виктория обещала непременно воспользоваться моим приглашением, но по ее кислой физиономии было видно, что спешить она совершенно не намерена.

Ну а я сразу после этой беседы в последний раз сел за руль бывшего своего автомобиля и потихоньку, чтобы не отстал конный эскорт, доехал до порта, где меня ждал крейсер «Память Азова».

Первое, что мне сообщили по возвращении из Лондона в малом секретариате (то есть, по сути дела, в бюро пропусков Гатчинского дворца), – полковник Кондратенко подал прошение о высочайшем приеме. Да, подумал я, пора бы ему и доложить, что получилось с батальоном особого назначения, который уже полгода как доведен до штатной численности и сейчас базируется в Ропше.

– О срочности он ничего не говорил? Тогда запишите его на послезавтра, двенадцать часов. И подготовьте для него документы на желтую карточку.

Постоянные пропуска во дворец были трех видов. По красному можно было пройти только в Кухонное каре. По желтому – везде, но в особые зоны, то есть в гараж и Арсенальное каре – с сопровождающим. И, наконец, обладатели зеленых карт могли перемещаться по дворцу без ограничений. Никаких исключений не предусматривалось – даже у нас с Ритой были зеленые карты. Правда, с золотым тиснением по краям, что отличало их от всех прочих. Это были не книжечки, а именно карты – то есть прямоугольники из цветного картона с текстом и фотографией, запаянные в целлулоид. Такого бардака, как при моих предшественниках, когда во дворец можно было пройти, не предъявляя вообще никаких документов, я допускать не собирался. И вообще, работы по ограждению периметра Гатчинского дворцового комплекса, то есть включая Приорат, нормальным забором уже начались.