И, наконец, последнее из того, что пока неясно, – это позиция Соединенных Штатов. Я знаю, что они дали в долг японцам, но не знаю, на каких условиях. И не понимаю, почему они предлагают за мою компанию примерно половину ее реальной стоимости, о которой им прекрасно известно. Они знают что-то, неизвестное мне, или мы просто по-разному оцениваем доступные всем сведения?

А в середине августа и вовсе произошло нечто непонятное. Порт Кейптаун подвергся бомбардировке с воздуха! Откуда-то прилетела хорошо знакомая англичанам «эмка» и аккуратно положила десятипудовую бомбу чуть ли не прямо в трубу транспорту с войсками, собиравшемуся встать под разгрузку. Спасти удалось очень немногих из почти полутора тысяч солдат, находившихся на борту. А «эмка» спокойно улетела на восток, в сторону гор.

Если кто не понимает, чего ж тут удивительного, объясняю. Максимальная перегонная дальность самолета «М-2» составляет семьдесят километров. То есть если он будет лететь по прямой и на экономической скорости до полной выработки горючего, то пролетит как раз столько. Максимальный радиус боевого применения – двадцать пять километров, это без всякого запаса на непредвиденные обстоятельства. Куликовский никогда не располагал аэродром дальше пятнадцати километров от линии соприкосновения войск. А до самой ближней к Кейптауну точки линии фронта было километров пятьсот! Этот кавалерист – он что, от великой любви смог в двадцать раз увеличить дальность полета своей небесной каракатицы? Раза в два – я бы еще мог поверить, хоть и с трудом, но в десятки – это далеко за гранью возможного. Скорее можно предположить, что он как-то ухитрился протащить разобранную «эмку» по тылам противника почти до самого Кейптауна, по-быстрому нашел место под тайный аэродром, собрал самолет и отправился бомбить вражескую столицу. Это, конечно, тоже фантастика, а главное – дальше-то что? Он снова разобрал самолет и поволок его по тылам обратно? Потому что англичане первым делом тщательно обшарили окрестности Кейптауна и ничего не нашли. И, наконец, генерал Максимов тоже ничего не знал! Ему было известно, что Куликовский со своим отрядом перебазировался под Дурбан. В настоящее время отряд в составе двух дельтапланов, трех пилотов и пятерых механиков находится в месте дислокации, но ни Куликовского, ни его «эмки» там нет. Где они, никто якобы не знает. Насчет пилотов Максимов не уверен, но механики явно врут. Вот, собственно, и все содержание радиограммы, пришедшей из Южной Африки.

Я ожидал, что англичане довольно быстро отреагируют на произошедшее, и не ошибся – ко мне явился английский посол Чарльз Гардинг. Похоже, у него было два задания – основное и дополнительное. С дополнительным он справился быстро, выразив глубокую озабоченность по поводу действий российских военнослужащих в Южной Африке.

– Давайте все-таки внесем ясность, сэр, – предложил я. – Куликовский – действительно российский офицер, но в настоящее время находится в отпуске по семейным обстоятельствам.

– Какие такие обстоятельства вынуждают его бомбить Кейптаун? – попытался возмутиться посол.

– Я же говорю – семейные. Открою вам тайну – он не только влюбился в мою сестру Ольгу, но и ухитрился добиться взаимности. Я вовсе не считаю, что счастье сестры нужно приносить в жертву династическим интересам, но все же не могу разрешить ей выйти замуж за простого офицера в невысоком чине. Но за признанного героя – совсем другое дело! Вот он и совершает подвиги во имя прекрасной дамы, как какой-нибудь рыцарь короля Артура.

– Но почему именно в Африке?

– А где еще ему развернуться? Боевые действия достаточной интенсивности сейчас происходят только там. Устройте войну еще где-нибудь, и он, вполне возможно, туда переберется.

– Но ведь из России недавно отбыли еще три аэроплана с экипажами!

– Может, они тоже в кого-нибудь влюблены? – предположил я. – Если вам интересно, могу попытаться узнать.

Однако сэра Чарльза гораздо больше беспокоил основной вопрос из тех двух, с которыми он ко мне пришел, а именно – как вообще паровой аэроплан может пролететь такое расстояние?

– Понятия не имею, сам бы многое отдал, чтобы это побыстрее узнать, – совершенно честно ответил я и с чувством глубокого удовлетворения увидел, что Гардинг мне ни на йоту не поверил.

– Как только я что-нибудь узнаю, могу с вами поделиться.

И это тоже было чистейшей правдой. Обязательно поделюсь! Но, во-первых, не задаром, а во-вторых, не сразу, а в наиболее подходящее время. Но все же – что этот Ромео ухитрился сделать с бедной «эмкой», отчего она приобрела явные черты стратегического бомбардировщика? Не ядерный же реактор он поставил котел подогревать! Хотя, блин, в ЮАР уран точно добывался…

Давно, когда я еще был не императором, а всего лишь цесаревичем и первым советником при царствующем брате, я озвучил ему планы развития парламентаризма в России. Вот только царствовал Николай очень недолго, и все дела свалились на меня. Даже те, которые при нем особо и не выделялись, – например, обеспечение собственной безопасности. И тот самый парламентаризм тоже, но, поглубже вникнув в проблему, я решил не спешить. Это ведь такое дело – вляпаться легко, а поди потом отмойся! Дело в том, что, как совершенно правильно сказал Маркс, труды которого я в новой жизни изучал не менее прилежно, чем в прежней, – бытие определяет сознание. Или, как задолго до него было постулировано в русском народном творчестве – сытый голодного не разумеет.

Но только став Аликом Романовым, я понял, почему классическая демократия хорошо работать не будет нигде и никогда. Даже если не только сами выборы, но и предвыборная кампания пройдут абсолютно честно, хоть это и фантастика – все равно. Нищий не сможет стать депутатом, это требует средств. А у него их нет, и, главное, их в его избирательную кампанию никто не вложит. Потому что он, нищета голоштанная, выглядит плохо, вместо сюртука или фрака на нем черт знает что, да еще в заплатах, а живет он в такой заднице, к которой приличные люди с деньгами и близко не подойдут. Кроме того, любое дело требует определенной квалификации. Человек, не умеющий управлять даже велосипедом, а уж тем более чем-нибудь летающим, не годится на роль капитана воздушного лайнера. В жизни не стрелявший ни из чего, даже из рогатки, сразу снайпером не станет. Не умеющий избираться избран не будет никогда, будь он хоть ангел во плоти по своим душевным качествам. А научиться стоит денег, которых у него нет.

Все вышеперечисленное означает, что даже в идеальном случае депутатом смогут стать люди только с доходами как минимум несколько выше среднего. А в неидеальном, как, например, в России двадцать первого века, – существенно выше, причем за время депутатства эта разница еще вырастет. Учитывая же, что сознание народных избранников будет формироваться уровнем их доходов, а работать они хотя бы иногда будут сознательно, получаем вывод – никогда так называемые слуги народа в его интересах принимать решения не будут. Максимум, если они кристально честные, – в интересах узкой прослойки с примерно такими же доходами, как у них. Но так как идеал недостижим, реально они будут работать в интересах тех, кто им платит, а это еще повышает имущественный ценз выгодополучателей от работы депутатов всех уровней.

Все это, пусть интуитивно, народ прекрасно понимал, и во времена моей первой жизни мало было людей, относившихся к народным избранникам хоть с какой-то симпатией. Однако для достижения таких результатов органам народовластия пришлось в поте лица работать лет пятнадцать. Сколько за это время было принято дурацких законов и постановлений, просто подумать страшно. А не дурацких, но работающих исключительно в интересах людей с деньгами – еще больше.

И, значит, передо мной стояла не самая простая задача. Нужно было не только учредить парламент, но и сделать так, чтобы слово «парламентарий» сразу стало означать бессовестного коррупционера, да к тому же еще и далеко не гиганта мысли. Сразу, а не дожидаясь, пока эти типы добьются подобного результата сами, то есть нагородят такого, что придется потом разгребать десятилетиями!