Я пометил в блокноте – на ближайшем сеансе связи узнать, куда дели половину артели и что стало с теми, кого законопатили в глиняный карьер, где работа действительно ничуть не напоминала сахар. А Кузьма продолжал:

– А потом нашей артели велели построить мост через речку Каменку и сказали, что если успеем быстрее назначенного, то дадут какую-то премию. И артельному вручили бумагу, где этот мост был нарисован, как его строить. Посмотрели с ним – батюшки, какое там до срока, его и в срок не построить, хоть костьми над ним ляг! Но припомнил я, как мы пятью годами ранее мост через Ворону-реку ладили, а она ведь была пошире и поглубже Каменки. И решили мы с артельным сделать этот мост попроще – тогда точно успеем.

Видно было, что от воспоминаний Кузьма даже разволновался, и я предложил ему небольшую стопочку водки. Выпив, крякнув и закусив сухарем, он продолжил:

– Сделали мы мост на день раньше срока. Пришел ваш главный, весь его облазил, потом пальчиком меня поманил и велел встать под мостом у правого берега, где воды по колено. Встал я – а куда денешься? Он же по этому мосту прогнал подряд четыре пароконные телеги, углем груженных доверху, да не шагом, а вскачь.

– Как я понимаю, мост выдержал, – предположил я.

– Так ведь на совесть делали! А этот главный мне при всех руку пожал и дал монету, да не медную али серебряную, а золотую, и на ней какая-то зубастая образина начеканена.

Я не стал говорить Кузьме, что это наш император, – чай, скоро и сам догадается. А рассказчик продолжил:

– И спросил он, что еще для меня может сделать. А я набрался смелости и попросил разменять эту деньгу на медь да отправить моей семье, а то как бы не помер кто без кормильца-то. Кивнул ваш главный, а потом такое началось, что я глазам своим не верил. Подозвал он унтера. Стал ему что-то говорить, и тот отвечал вроде почтительно, но, видимо, не как следует. Отправился тогда главный к офицеру, что солдатами командовал. Так тот вскоре из дома своего выскочил весь красный, на унтера заорал и начал его бить по морде, а потом с десятком солдат отправил на ладье по реке. И через месяц с неделей всю семью мою привезли в Донецк, а жена говорила, что в дороге обращались с ними, как с господами.

– Интересная история, – хмыкнул я. – Ну а теперь-то чем собираешься заняться?

– Могу по плотницкой части, но говорили мне, что у вас тут землю дают…

– А как же. Получишь подданство – и бери, сколько сможешь обработать, еще и инструментом ссудим, потом своей продукцией расплатишься. И дети, поди, помогать будут, трое-то у тебя уже почти взрослые.

– Ох, – вздохнул Кузьма, – старшему-то, Даниле, блажь в голову вдарила. Понасмотрелся он тут на корабли и теперь говорит – хочу по морю плавать, и баста.

– Ну почему же блажь? Очень даже разумное желание. Пойдем на палубу, я тебе кое-что покажу.

Метрах в семидесяти от нас стоял «Кадиллак».

– Корабль видишь? А вон, ближе к корме, здоровенный мужик в шляпе с пером, – это его капитан. Восемь лет назад он поступил матросом на мой корабль, а было ему тогда, как и твоему Даниле, пятнадцать лет от роду. Правда, твой парень моря еще толком не видел, так что могу взять его только юнгой, но зато сюда, на «Чайку».

В середине октября, то есть через день после выхода нашей эскадры из Кейптауна, произошла еще одна встреча, для чего мы зашли в бухту, которая на одной из захваченных из будущего карт носила имя Святой Елены, а на двух других обошлась вовсе без названия. Это было последнее удобное место для стоянки перед Берегом Скелетов и, что немаловажно, в данный момент почти безлюдное. Почти – это потому, что сейчас там все же пребывало шестнадцать человек, то есть экипаж австралийской шхуны «Крот». И, понятное дело, сама она там тоже стояла, готовясь к переходу до острова Амстердам, а потом и в Австралию. Заходить же в Кейптаун ей было вовсе ни к чему, потому как мы не собирались показывать голландцам, что занимаемся какими-то подводными работами у них под носом. В конце концов, если им тоже понадобятся алмазы, пусть покупают у нас, мы не заламываем цены выше облаков.

«Крот» представлял собой очередной клон «Победы», специально сделанный для экспедиций за алмазами к южноафриканским берегам. Он был оснащен паровой машиной сил где-то на сто двадцать и, кроме того, съемным подвесным мотором «Ямаха» о шестидесяти кобылах, который можно было быстро установить. Ибо я очень давно, еще в двадцатом веке, читал, что этот берег получил свое название из-за того, что в силу особенностей местных ветров и течений неосторожно приблизившийся к нему корабль запросто может туда выкинуть, после чего наступит очень большая неприятность из шести букв, причем полная. И наши предыдущие экспедиции подтвердили, что чисто парусным судам тут делать нечего. Более того, не всякий мотор мог оттащить корабль от берега при внезапно налетевшем шквале – тут требовалась достаточно высокая удельная мощность.

Мы передали экипажу «Крота» специально захваченные для них моченые яблоки и квашеную капусту, после чего я полюбовался на добычу за этот сезон. Она была довольно приличной, а один камень и вовсе оказался уникальным. При весе в тридцать два грамма он, похоже, был лишен внутренних дефектов, то есть при огранке его не придется раскалывать на куски.

А затем мы под свежим юго-западным ветром двинулись на северо-запад, потихоньку удаляясь от африканского берега. И по мере приближения к экватору из нашего лондонского посольства один за другим начали приходить ответы на предложение малость подлечить испанского короля.

Первый, подписанный духовником короля преподобным Диасом Рокаберти, содержал категорический отказ. Ну и хрен с вами, пожал было я плечами, но через три дня в посольство был доставлен еще один ответ, с которым оно немедленно познакомило меня. Этот был подписан главой правительства графом Оропесой и содержал категорическое согласие вкупе с выражениями благодарности за своевременное предложение. Пока я пытался разобраться, кто же все-таки главнее – королевский духовник или премьер-министр, – пришло третье послание. Его отправителем был кардинал Луис де Портокарреро. Само же письмо содержало три страницы пустопорожней болтовни – вроде кардинал и не против, но хотел бы получить дополнительные гарантии того, что мы не будем прибегать к помощи врага рода человеческого, каковые может дать только его святейшество папа. Кое-как продравшись сквозь витиеватые фразы данного послания, я пришел к выводу – нас посылают в Рим за справкой о том, что мы не состояли в сношениях с дьяволом. Вообще-то подобная бумага у меня уже была, но от Вселенского патриарха, то есть в данном случае она не годилась.

Так что, повздыхав о засилье бюрократии, я сел думать, когда нам завернуть в Рим – до встречи с турецким визирем или после, – но тут мальтийский корабль доставил в Лондон ответ от папы. В нем его святейшество приглашал герцога Алекса де Ленпроспекто на аудиенцию. Именно так, приглашал, а не соизволил согласиться с нижайшими просьбами о приеме. И чего ему от нас понадобилось, хотелось бы знать? Но вопрос с очередностью визитов был решен в пользу Рима.

Однако до столицы Папской области нам предстояло пройти еще почти десять тысяч километров, которые не обошлись без приключений. Я как раз перебирал свой ящик с ювелиркой, прикидывая, что и в какой последовательности преподносить его святейшеству, когда в мою каюту заглянул юнга Данила и сообщил, что впередсмотрящий видит паруса.

Всю последнюю неделю ветер дул строго с запада и имел скорость порядка восьми метров в секунду, так что мы шли довольно резво. Где-то минут через десять паруса стало возможно разглядеть и с палубы, и я приник к двенадцатикратному биноклю. Так, впереди трехмачтовик, по первому впечатлению галеон, а за ним – явная бригантина. Идут они на юг, их курс проходит где-то километрах в пяти западнее нашего. Флагов пока не рассмотреть, с такого расстояния толком даже не видно, есть ли они вообще. Опа, а что это там у них стряслось?